«Если», 2000 № 11 - Аллен Стил

Литтон уселся возле кухонного стола, расшнуровывая тяжелые ботинки. Работало радио, настроенное на «Легкую программу». Марк Рэдклифф представлял новую песню «Джарвиса Кокера и его вурцелей» под названием «Улицы Стогамбера». На плите стояла сковорода, горячий жир испускал тонкие струйки дыма.

— Элли, отрежь нашему гостю бекона.

— Меня зовут Литтон.

— Сьюзен Эймс. А она — Эллисон Конвей. Отвечаю на незаданный вопрос: я вдова, а она сирота. И с фермой мы управляемся вдвоем.

— Нелегко вам приходится.

— Мы все еще на плаву.

Элли отрезала несколько ломтей от копченого окорока, висевшего возле плиты. Сьюзен достала из корзины яйца, разбила их на сковороду.

— Поставь чайник, девочка, — велела Сьюзен. — И перестань на меня пялиться.

С тех пор как мистер Эймс был убит, Элли даже не могла вспомнить, когда Сьюзен в последний раз готовила для мужчины. Ее немного коробило, что их кухню оккупировал этот крупный человек, пропахший дорогой и бензином. Но и немного возбуждало.

Сьюзен перевернула на сковороде ломтики ветчины. Элли наполнила чайник из крана над большой раковиной.

— Вы были солдатом? — спросила Сьюзен Литтона, указывая на его плечо. На рукаве все еще различалось более светлое пятнышко в том месте, где были срезаны знаки различия — несколько звездочек.

Литтон пожал плечами.

— В какой толпе идиотов? — продолжала расспросы Сьюзен.

— Я воевал за юго-восточных.

— В «Отважном солдате» лучше об этом не упоминать.

— А я думал, Уэссекс придерживался нейтралитета.

— Феодальный порядок прекрасно работал тысячу лет. И лондонским реформам сопротивлялись не только владеющие землей дворяне. Хватало и безработных из бывших крепостных, тосковавших по горячей кормежке трижды в день.

— То, что длилось долго, вовсе не означает «навсегда».

— Тут я спорить не стану. Мистер Эймс тоже был реформистом.

— Мистер Эймс?

— Мой покойный муж. Он слишком много болтал. И за это его застрелили.

— Мне очень жаль.

— Не ваша проблема.

Сьюзен не очень-то хотелось говорить о муже. Мистер Эймс был не только фермером, но и законником, с энтузиазмом возглавляя Седжмурский окружной комитет во время Реконструкции. Он так и не понял, что одного лишь решения лондонского Парламента слишком мало, чтобы изменить жизнь на западе. Уж слишком Лондон далеко.

Элли расставила тарелки, Сьюзен разделила яичницу с ветчиной.

— Принеси из кладовой томатный соус, — велела она.

И тут со стороны ворот послышался звон колокола. Рука Литтона быстро скользнула к бедру. Пальцы сомкнулись на том месте, где прежде находилась рукоятка револьвера.

Сьюзен взглянула на стол, где еще испускала пар горячая еда, подошла к двери и нахмурилась.

— Не очень-то удачное время для визита, — буркнула она.

* * *

Выглянув из-за спины Сьюзен, Элли увидела непрошеных гостей. Возле колокола стоял констебль Эрскин, энергично молотя по нему рукояткой полицейского револьвера. Синий шлем с шишаком делал его выше. Пояс с оружием был такой же синий, как и шлем. Рядом, скрестив на груди руки, возвышался управляющий Дрейпер. За их спинами торчали Терри и Тедди Гилпины, облаченные в длинные плащи, и поигрывали винтовками.

— Гудвайф Эймс![8] — крикнул управляющий. — Мы доставили распоряжение суда. Выходите, именем закона…

Эрскин все не унимался, и тут колокол сорвался с крюка и упал. Констебль, ухмыляясь, пожал плечами, но револьвер в кобуру не убрал.

— Я не потерплю оружия на своей земле.

— Тогда выходите. У нас бумага с распоряжением по поводу вашего скота. Решение прислано телеграфом из магистрата Таунтона. Вам предписывается в течение тридцати дней сдать весь свой скот на бойню. В качестве меры предосторожности.

— На ферме Госмор бешеных коров нет!

— Сьюзен, не упрямьтесь, — управляющий показал ей светло-коричневый конверт: — Сами знаете, что сделать это придется.

— А скот Маскелла тоже забьют?

— Он принял меры предосторожности. И правильно сделал. Он еще до войны держал коров на органике.

Сьюзен фыркнула. Все знали, что в стаде сквайра были коровы, пораженные бешенством. Он откупился от инспектора и превратил больных животных в удобрение. А вот у Сьюзен, никогда не использовавшей инфицированный комбикорм, коровы ни разу не болели. Так что причина крылась вовсе не в репутации английской говядины, а в желании сквайра разорить ферму Госмор.

— Убирайтесь! — крикнула Элли.

— Заткнись, браконьерша, — фыркнул Эрскин. — Или захотелось новой порки?

— А ты Эллисон не угрожай, — повернулась к констеблю Сьюзен.

— Она не крепостная.

— Кто был крепостным, навсегда им останется.

— А они здесь зачем? — Сьюзен кивнула на братьев Гилпин. — Или вам понадобились еще два ствола, чтобы вручить письмо?

Управляющий нервно взглянул на братьев. Терри — более крупный и жестокий — опустил палец на предохранитель винтовки.

— Почему бы Маскеллу не приехать самому?

Управляющий осторожно положил письмо на землю и придавил его камнем.

— Я оставлю его здесь, гудвайф. Теперь оно вам официально вручено.

Сьюзен направилась к письму. Терри плюнул; плевок угодил в камень и заляпал конверт. Громила идиотски заухмылялся, демонстрируя дыру на месте выбитых передних зубов.

Управляющего поступок Гилпина смутил и рассердил, а Эрскина привел в восторг.

— Вы очень точно выразили мои чувства, гудмен Гилпин, — проговорила Сьюзен и ударом ноги сбросила камень с конверта, который тут же подхватил ветер.

— Нельзя демонстрировать неуважение к закону! — рявкнул Эрскин. Теперь он держал оружие наготове: большой палец на курке, указательный — на спусковом крючке.

— Какому закону? — поинтересовался Литтон, появляясь в проеме кухонной двери за спиной Элли. Та шагнула в сторону, Литтон спустился во двор. Взгляды всех четырех непрошеных гостей обратились к нему.

— У вдовы Эймс уже ночуют гости, — ехидно заметил Эрскин.

Управляющий воззрился на Литтона:

— Это не ваше дело, гудмен.

— А что если я сделаю его своим?

— Вы об этом пожалеете.

Литтон не сводил глаз с управляющего. Тот прищурился и моргнул.

— У него нет оружия. — Голос Сьюзен выдавал ее раздражение, в одинаковой мере относящееся как к Литтону, так и к людям Маскелла. — Так что честной схватки у вас не получится.

Мистер Эймс имел при себе «уэбли», когда его застрелили. И глава магистрата, отец Сью-Клэр Маскелл, счел произошедшее честной схваткой, а действия вассала Маскелла, убившего мужа Сьюзен, квалифицировал как самооборону.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});