Пылающий остров - Александр Казанцев

Скоро уже не пять, а десять человек лежали на полу. Оставшиеся нападали с меньшим пылом и вскоре отступили.

Ганс, хрипло дыша, стоял посреди салона и продолжал размахивать окороком. Хобот его противогаза был оторван, в резине зияла дыра.

— Мистер Шютте, развяжите пару морских узлов, которыми стянуты мои руки! Тогда ноги я распутал бы сам, — попросил боцман.

— Хэлло, дядя Эд, мне не до этого! — сказал Ганс и увернулся от полетевшего в него кресла. Одновременно в голову ему попала тарелка, а в нос консервная банка. С противогаза стекало прованское масло.

С яростным ревом Ганс вырвал впившуюся в руку вилку и снова бросился на врагов. Он отломил от стола ножку и получил дубинку тяжелейшего железного дерева.

Когда еще трое были повергнуты наземь, бунтовщики сдались.

Ганс развязал Вильямса и приказал ему сходить за веревками. Вскоре боцман вернулся и с мрачным видом принялся связывать пленников.

Ганс наблюдал эту процедуру, опираясь на ножку стола и держа в руке окорок. Потом вместе с боцманом он растащил своих пленников по разным каютам.

Боцман зажег огни и вышел на палубу. Там стоял обеспокоенный Ганс. Как ни вглядывался он в полумрак бухты, шлюпки с профессором Бернштейном он не увидел. Ганс Шютте испугался не на шутку.

К нему подошел дядя Эд, протягивая новый противогаз:

— Пусть заставят меня провести на этом острове остаток жизни, если я когда-нибудь слышал о столь странном корабельном бунте! Хорошо еще, что нет на свете такого алкоголя, который бы на меня подействовал!

Ганс, смущённо улыбаясь, посмотрел на боцмана:

— Дядя Эд, я потерял своего ученого. Босс отвинтит мне мою старую голову!

— Как — потерялся профессор?

— Вместе со шлюпкой.

Глава III

РЕШЕНИЕ СОВЕТА

Прославленный летчик-испытатель Дмитрий Матросов попросил профессора Кленова принять его.

— Рад, голубчик, искренне рад вас видеть, — говорил Кленов, вводя Матросова в свой кабинет. — Восхищен вашим перелетом на паровом аэроплане с атомным реактором. Премного благодарен вам за любезное испытание радиостанции обратной волны. Усаживайтесь в кресло, рассказывайте… м-да… что привело вас ко мне?

Матросов оглядел скупо обставленный служебный кабинет ученого, недавно отведенный ему в институте, где работала Марина. Профессор руководил теперь ее исследованиями. Кленов тем временем изучал мужественное, чуть скуластое лицо своего посетителя. Старику нравилось атлетическое сложение летчика, его спокойные, но точные движения и внимательный, настороженный взгляд.

— Меня привела к вам, профессор, подготовка одного крупного полета.

— М-да… Опять полёта? Бесстрашные вы люди, летчики-испытатели. Летаете, осмелюсь так выразиться, за пределами допустимого. На скоростях выше возможных … с нагрузками на крыло, могущими повлечь за собой разрушение машины в воздухе … Неужели вам не хочется оставить свою специальность?

— Я в одиннадцати местах заштопан, профессор. И всякий раз, когда я лежал после очередной аварии…

— Искусственно вызванной вами?

— Конечно, искусственно вызванной. Всякий раз только и думаешь, неужели больше не полечу?

— Куда же вы теперь готовите полёт, простите за любознательность?

— Сейчас на Луну. Но этот полет лишь подготовительный. Есть правительственное решение о подготовке научной экспедиции на Марс, — закончил Матросов.

— М-да… Что? Простите, не расслышал или не понял?

— На Марс, — спокойно подтвердил Матросов.

— Сумасшедшие! — воскликнул Кленов. — Неужели вам мало дела на Земле?

Матросов улыбнулся:

— В постановлении правительства о подготовке межпланетных полетов записан один пункт: изучить и по возможности решить вопрос о существовании на планетах — объектах полета — жизни, о ее формах и, в особенности, вероятности обитания на них разумных существ.

— М-да… м-да… Весьма смелые, однако, предположения, уходящие, как мне кажется, за пределы точной науки.

— Нет, почему же? Науки астроботаника и астробиология с достаточной аргументацией утверждают о существовании не только растительной, но и животной жизни, скажем, на Марсе.

— Не знаю, не знаю, — раздраженно замахал руками Кленов. — И уж совершенно не осведомлен, чем могу быть вам полезен?

— Видите ли, Иван Алексеевич, — замялся Матросов. — Когда готовишься к полету на Марс, полезно вспомнить всякие предположения… Скажем, своеобразное объяснение тунгусской катастрофы, быть может, вызванной взрывом межпланетного корабля, который пытался прилететь к нам с другой планеты…

— Ну, знаете ли, милейший! Оставьте это фантастам. А меня, человека науки, от обсуждения подобных вопросов увольте. Не осмелюсь больше отнимать у вас время, милейший.

Однако выпроводить Матросова было не так легко.

— Прошу прощения, профессор. Я ведь выполняю возложенное на меня поручение. В пользу гипотезы о взрыве межпланетного корабля есть много аргументов. Решающий из них, быть может, могли бы дать вы.

— Я?Нет уж… м-да… увольте, умоляю, увольте.

— В одном японском журнале мне недавно попалась заметка профессора Кадасимы.

Кленов насторожился:

— М-да… Недослышал или не понял?

— Профессор Кадасима ссылается без указания источника на любопытный факт посещения полвека назад двумя русскими учеными неведомой чернокожей женщины, якобы найденной в тайге вскоре после тунгусской катастрофы.

Кленов болезненно поморщился, встал и, держась за сердце, прошелся по кабинету:

— Неужели сейчас кто-то может всерьез рассуждать о старом таежном ветровале и связанных с ним легендах?

— Кадасима упоминает, — с прежним спокойствием продолжал Матросов, — что одним из ученых, видевших чернокожую шаманшу, был ныне здравствующий, высокопочтенный, как он выразился, профессор Кленов.

Кленов вздрогнул, посмотрел на Матрооова мутным взглядом, снова схватился за сердце. Матросов упорно ждал.

— Пощадите! — застонал Кленов. — Пощадите, милейший. Не могу расходовать остатки сил на опровержение нелепых и спекулятивных вымыслов.

— Вы никогда не видели чернокожую шаманшу в тайге?

— Боже мой! Ну, конечно же, никогда не видел ни чернокожих шаманок, ни русалок, ни рогатых чертей. Осмелюсь напомнить вам, молодой человек, что вы явились к ученому, а не… — Кленов не договорил.

Его внимание было отвлечено письменным столом, на котором творились чудеса. Ручки с перьями ожили и покатились по столу. Пресс-папье нетерпеливо притоптывало на месте. Чугунная лошадь вздрогнула всем телом…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});