Случай в Кропоткинском переулке - Андрей Ветер

— Слушай, Никитин, — громким голосом заговорил, подойдя к нему, участковый, — ты мне что? Ты чего вылез из хаты? Ты давай-ка поворачивай и дуй обратно к себе. Давай, давай! Чтобы я тебя не видел сегодня на улице! И не вздумай высунуться нынче, а то я тебя быстренько в обезьянник[41] оприходую!

Мужчина тоскливо оглядел скопление милиции и людей в штатском, покачал головой, словно выражая всем своё сочувствие, и без особой охоты скрылся в своём подъезде.

— Вот ведь фрукт! — участковый вернулся к Смелякову. — Всё пропил, подлец. У него отец был генерал НКВД, так он и его ордена пропил… Была б моя воля, я бы таких ссылал куда-нибудь подальше, скажем, за Полярный круг… Ой, до чего ж не люблю я все эти мероприятия, все эти праздники.

— Ничего не поделать, служба такая, — Виктор развёл руками.

Перед посольством остановился «жигулёнок» с надписью «ГАИ», из него величаво вышел инспектор, и машина уехала. Инспектор покрутил полосатым жезлом и занял своё место посреди проезжей части между двумя воротами финского посольства.

Как только в окнах домов зажёгся свет, обстановка сразу стала вечерней, хотя ещё только начинало смеркаться. Пасмурность неба сделалась подчёркнуто-тяжёлой, воздух на улице приобрёл усыпляющую синеву, жёлтый свет в окнах стал манить сказочной уютностью, обещая тепло и расслабленность.

И тут в переулке вдруг что-то изменилось. Всё оставалось, на первый взгляд, по-прежнему, все сотрудники КГБ и постовые были на своих позициях, никаких особых действий никто не совершал, но всё же что-то изменилось. Пробежала невидимая для постороннего глаза искра, давшая сигнал окончательной готовности. Смелякову показалось, что как-то по особенному зазвучали хрипловатые потрескивания голосов в переносных рациях милиционеров.

Он посмотрел направо, встретился поочёрёдно глазами с Ворониным и Железновым. Воронин подмигнул.

— Едут, — донёсся до Виктора голос одного из стоявших неподалёку офицеров госбезопасности.

Через несколько минут с Кропоткинской улицы лихо завернула машина ГАИ, перемигиваясь огнями маячка на крыше, проехала вдоль всего посольства Финляндии и круто развернулась напротив посольства Австралии, перегородив проезжую часть. Подъезд к финскому посольству со стороны Метростроевской улицы был закрыт. В следующее мгновение со стороны Кропоткинской улицы подкатила на большой скорости чёрная «волга», остановилась перед посольством Конго, и из неё проворно выбежали мужчины в чёрных пальто и рассредоточились вдоль ограды финского посольства. Это были сотрудники «девятки»[42]. Смеляков с интересом наблюдал за ними, восхищаясь точностью их движений, не было, казалось, ничего особенного в их действиях — просто подъехали в машине, вышли и выстроились вдоль ограды, но их слаженность была безукоризненной, никто из них не сделал ни одного лишнего шага, никто никого не толкнул, не обогнал. Они были похожи на роботов…

И вот в переулке показался чёрный «ЗИЛ», в котором ехал президент Финляндии Урхо Кекконен. Автомобиль плавно вкатился в раскрывшиеся ворота и въехал на территорию финского посольства. Следовавшая машина охраны притормозила напротив ворот, и одетые в строгие чёрные костюмы, подтянутые, вышколенные сотрудники «девятки», выскочив из неё, бегом поспешили к «ЗИЛу». Виктор успел подумать, что если бы этим людям вдруг понадобилось в считанные секунды прорваться в посольство, то они бы сделали это без труда, преодолев любые заслоны, настолько стремительны были их действия.

Двери посольства уже были распахнуты, посол Яаак Халлома — старый человек на больных ногах — стоял в дверях, высоко подняв голову. В ярком жёлтом свете, лившемся сверху, Смеляков разглядел глаза старика — гордые и спокойные.

Едва премьер-министр вышел из машины, посол мелкими шажками двинулся ему навстречу. Они что-то сказали друг другу, но Смеляков не слышал ничего. Воздух был наполнен стуком каблуков, тихим гулом автомобилей и мерным переливом голосов, доносившимся из здания посольства.

В следующую минуту Смеляков увидел направлявшегося к его будке мужчину лет тридцати. Это был водитель из машины сопровождения. В его руке Смеляков увидел листок бумаги, мужчина сминал его пальцами, превращая в небольшой комок.

— Добрый вечер, с праздником, — сказал он, проходя мимо Виктора и огибая будку.

— Добрый вечер, вас также с праздником.

Мужчина обошёл будку, остановился с той стороны, где стояла мусорная урна, и бросил скомканную бумагу в урну.

«Откуда он знает, что там урна? — удивился Виктор. — С того места, где он остановил машину, эту урну не видно.»

— Простите, — Виктор смущённо улыбнулся, он не смог превозмочь любопытство, — вот вы шли прямо к урне. Но я не могу понять, откуда вы узнали, что здесь урна. Вы же оттуда не можете видеть её, будка загораживает…

Мужчина оглянулся на урну с некоторым недоумением. У него были крупные черты лица, внимательные глаза, хорошо уложенные волосы и синеватый, несмотря на тщательную выбритость, подбородок.

— Откуда знал? Так мы же оттуда ехали, — он небрежно указал пальцем на Кропоткинскую улицу, — с этой стороны мимо твоей будки проезжали. Вот я и увидел.

— Понятно, — кивнул Виктор и подумал: «Ну и глаз у него! Ну сколько ему от Кропоткинской до этих ворот ехать? Пять секунд? Три? И ведь смотреть-то надо не на мусорные урны, а на дорогу… Э, ребята, как вас лихо готовят! А ведь ему, водителю, надо машиной управлять, а не наблюдением заниматься… Основательные парни, очень основательные… Я как-то не думал про них так высоко, думал, что только нас обучают столь серьёзно… Молодцы. Снимаю шляпу»…

Через час стали подъезжать одна за другой машины с членами советского правительства. Они въезжали на территорию посольства по одной или по две, останавливались прямо возле подъезда, где их встречали сотрудники посольства. Понемногу у ворот скопилось множество автомобилей. Один за другим появлялись послы других стран, приезжали иностранные корреспонденты…

— Эй, коллега, — перед Смеляковым остановилась молодая женщина и внимательно посмотрела ему в глаза. У неё было строгое лицо, но на губах дрожала мягкая, явно сдерживаемая улыбка.

— Добрый вечер, — Виктор козырнул, — слушаю вас.

— Слушай, — она улыбнулась, — я из «семёрки». Только что сюда приехал Ганс Шторх. Ты такого знаешь?

— Конечно. У нас задание по нему, — Виктор кивнул.

— Ты сейчас видел его?

— Да. Он в те ворота прошёл, в дальние ворота.

— Очень хорошо. Я тебе оставлю сигнализатор. Дай знать, когда он будет выходить.

— Хорошо. А то, может, со мной постоите здесь? Вместе веселее караулить.

— Нет уж, братец, у меня есть с кем покараулить. Целая команда.

— Жаль, — он быстро оглядел её фигуру и задержал взор на её пышным бюсте. «Никогда не думал, что в КГБ бывают такие сочные бабёнки. Почему-то представлялось, что там только строгие мымры», — подумал он и повторил вслух: — Жаль…

Женщина ушла, сунув руки в карманы своего клетчатого пальто. Виктор проводил глазами её ноги, с наслаждением слушая тонкий стук, издаваемый каблуками её сапожек…

Каждую минуту прибывали новые машины, из них выходили руководители Советского Союза: члены Политбюро, члены правительства, на которых он смотрел всегда только через экран телевизора. Никогда раньше Смеляков не видел этих людей так близко, никогда не слышал их голосов, никогда по-настоящему не осознавал, что они были такими же, как и все — людьми из крови и плоти.

— Андрей не приезжал ещё? — спросил кого-то из них хмурый Пономарёв[43], оглядываясь и выискивая глазами среди прибывших гостей Громыко[44], министра иностранных дел СССР.

Услышав эту фразу, Смеляков испытал настоящее потрясение.

«Не может быть, не может быть! Эти люди — такие недосягаемые для всех! — запросто называют друг друга по имени. Просто по имени! Я даже подумать не мог, что они могут существовать без отчества, без фамилии, без обращения к ним с неизменным “товарищ”… Как странно… Для всех нас они — столпы… И чтобы вот так, без регалий, без всяких этих официальных штучек… Уважаемый Андрей Андреевич Громыко… А тут вон как получается — Андрей ещё не приехал? И никакого отчества, никакого высокого звания… Удивительно всё это, непостижимо…»

Прошло три часа, и перед Смеляковым вновь появилась сотрудница «семёрки».

— Ну что? спросила она. — Неужели он ещё не выходил?

— Ганс Шторх? Нет, не выходил.

— Ты уверен? — она подошла вплотную к Виктору, и он почувствовал, что исходивший от неё запах карамели.

— Уверен.

— Давай связь проверим, — она шагнула в будку, — раз уж я пришла.

В будке вдвоём было тесно, они стояли почти вплотную друг к другу.