Берлинский дневник (1940-1945) - Мария Васильчикова

Потом приехала Лоремари с огромным чемоданом. Мы вместе втащили его вверх по склону. Живописные окрестности ей понравились, но она твердо намерена пробыть здесь минимум времени.

Суббота, 22 апреля.

Постепенно начинаю понимать, как трудно работать с Лоремари Шенбург именно потому, что мы такие близкие подруги.

Понедельник, 24 апреля.

Долгий разговор с Лоремари Шенбург: она дуется, так как винит меня в том, что ее перевели в Круммхюбель. Не могу же я сказать ей, что истинная причина заключается в том, что из-за ее безрассудного поведения само ее присутствие в Берлине ставит под угрозу людей, которые (хотя она этого не знает) в гораздо большей степени, чем она, вовлечены в то, что предстоит. [Опять намек на предстоящее покушение на Гитлера!]. За ужином у нас был еще один долгий разговор, и это несколько разрядило атмосферу.

Завтра я возвращаюсь в Берлин недели на две.

Берлин. Вторник, 25 апреля.

Лоремари Шенбург проводила меня до станции и помогла донести чемодан. До Герлица - это в двух часах езды - ехать было довольно удобно: я даже сидела. Но в Герлице наш вагон по неизвестной причине отцепили, и всем пришлось выйти и искать места в других вагонах: дальше стояла всю дорогу до Берлина.

Была очень рада снова увидеть Алекса Верта и Адама Тротта. Все как в былые времена. Мы долго говорили, прежде чем я отправилась в кабинет к Джаджи Рихтеру. Все возмущены, поскольку их переводят в новое помещение в соседнем доме, где условия не отвечают самым элементарным требованиям: там нет даже телефона. Поэтому они решили перебраться в отель "Карлсбадерхоф", где еще есть свободное место. Адам привез меня к себе на чай, а потом отвез на станцию Шарлоттенбург.

В Потсдам я приехала довольно поздно; к ужину меня ожидали Готфрид Бисмарк, Рюдгер Эссен и Жан-Жорж Хойос. Мелани за городом. Переводчик Гитлера посол Паул Шмидт попал в тяжелую автомобильную катастрофу - два перелома черепа. Надеюсь, что он поправится: он приятный, порядочный человек. Была также тяжелая авиакатастрофа, в которой погиб генерал-полковник Хубе. Он только что получил алмазы к своему рыцарскому железному кресту с дубовыми листьями.

Среда, 26 апреля.

Тружусь над макетом нового журнала, который задумал выпускать д-р Сикс.

Вечер провела с Марией Герсдорф. Я так редко вижу их обоих, а они всегда такие душки и так добры ко мне! Они более или менее привели в порядок первый этаж, теперь там можно сидеть, но по-прежнему очень холодно. Скверик перед домом тоже выглядит лучше: среди развалин цветут персиковые деревья и гиацинты - маленький оазис.

Четверг, 27 апреля.

Сегодня утром была у графа Хельдорфа. Какой-то грубый чиновник попытался было меня остановить, но я все-таки к нему прошла. Принял он меня, как всегда обаятельно, что никак не дает мне разобраться, каков же он на самом деле: ведь очень многие мои друзья ему не доверяют. Однако мнение Готфрида Бисмарка я ставлю очень высоко, а потому твердо намерена и впредь относиться к нему хорошо. Он подвез меня к отелю "Адлон". Я сидела рядом с ним впереди; позади ехали два крупных полицейских чина. Я чувствовала себя в полнейшей "безопасности": это же самые высокопоставленные лица в берлинской полиции!

Обедала с Тютю Штуммом. "Адлон" - Вавилонская башня, где собираются последние из могикан. Устраивать коктейли теперь не принято, так что все и каждый, кого я когда-либо встречала на подобных приемах и кто уцелел, заглядывают сюда по меньшей мере раз в день. Сегодня, например, там были Франц-Эгон Фюрстенберг, Хельга Неринг, Лалли Хорстман, Фрици Шуленбург (бывший вице-президент берлинской полиции, заместитель Хельдорфа), сестры Лоренц, Карл Залм... Есть что-то зловещее в этой атмосфере обреченной обороняющейся крепости.

После обеда заглянула в швейцарскую миссию к Перси Фрею. Приятно время от времени чувствовать под ногами нейтральную почву! Потом поехала к художнику Лео Малиновскому, который живет в Николасзее - этот берлинский пригород так хорош в это время года, когда повсюду цветут крокусы и миндаль.

Попили с Лео кофе в его квартирке. У него очаровательная старушка мать, которая живет с ним; чудесная, типично русская интеллектуальная атмосфера. Лео сильно хандрит: только что покончил с собой в тюрьме один из его ближайших друзей, работавший в геббельсовском листке "Дас Райх" и часто бывавший у нас в Отделе информации. Лео подозревает, что его заставили это сделать. Художникам сейчас приходится особенно трудно. Молодые все мобилизованы, если еще не погибли; а те, кто постарше, судя по всему, ушли в подполье, поскольку, нечего и говорить, взгляды у них по большей части в высшей степени нонконформистские; так что в обоих случаях им нелегко выжить.

Я выпила так много кофе, что весь остаток дня у меня все плыло перед глазами. Кофе - единственный напиток, который я пью в огромных количествах, как только предоставляется возможность: похоже, что он заменяет все то, чего мы лишены. Курить я практически бросила.

После этого я направилась прямо в Потсдам. Готфрид Бисмарк был один. С ним можно разговаривать о чем угодно, он так хорошо все понимает; но стоит ему оказаться в окружении людей, его раздражающих, как он нервничает и ведет себя, как необъезженная лошадь.

Пятница, 28 апреля.

По утрам Рюдгер Эссен отвозит меня в Берлин. К сожалению, скоро он навсегда уезжает в Стокгольм. Нам будет очень его не хватать; он спокоен, как скала в бушующем море, и никогда не выпускает трубки изо рта. Сейчас его сослуживцы один за другим устраивают в его честь прощальные вечеринки, с которых он возвращается лишь к утру сильно подвыпившим.

На работе застала всеобщую суматоху: "Luftgefahr 15 - hochste Alarmstufe". Это означает, что вот-вот будет крупнейший налет. Однако, на наше удивление, ничего не произошло. В два часа дня д-р Сикс и Алекс Верт предложили мне пойти с ними в Клуб иностранной прессы обсудить за обедом некоторые деловые вопросы. Клуб сейчас находится в пригороде, так как красивое здание в центре города, где он размещался прежде, полностью разрушено. Мы проезжали по районам Берлина, где не осталось ни одного стоящего здания. В клубе мы встретили Адама Тротта: он как раз собирался пообедать с двумя друзьями. Нам достался столик в середине комнаты, окруженный немецкими газетчиками и людьми из АА. Был там и посланник Шмидт, начальник Ханса-Георга Штудница. Он в плохих отношениях с Сиксом (а кто в хороших?) и чтобы позлить его, подошел ко мне пожать руку и громким шепотом сказал: "Не говорите ему, о чем мы разговаривали в Круммхюбеле..."

Стараниями Алекса Верта обед прошел удовлетворительно. Мы говорили о кадровых вопросах Круммхюбеля: у некоторых девушек там растет нервозность. Судя по всему, Сикс привыкает к тому, что я время от времени появляюсь здесь, иногда неожиданно. Он лишь интересуется, что я делаю и когда собираюсь уезжать, а других вопросов больше не задает.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});