Пионерский гамбит (СИ) - Фишер Саша

— Слушай, Мусатов, — сказал я. — Ладно в тот раз... Ты не хотел, чтобы наш отряд опозорился с олежиной сценкой. Но сейчас-то зачем?

— Эй, подожди! Что значит, опозорился с моей сценкой? — обиженно завопил Марчуков.

— Да это же не я говорил, что опозоримся, а Прохоров! — Мусатов сжал кулаки.

— Что такое здесь вас происходит? — в зал вошёл Сергей Петрович, а следом за ним катился кругленький завхоз.

— Ничего, Сергей Петрович, — ответил я. Мусатов уже уходит. Да, Мусатов?

— Да, — буркнул Мусатов, зло сверкнув на меня глазами, и шагнул к выходу.

— Ты кое-что забыл, — сказал я.

Мусатов, молча и ни на кого не глядя, покопался за колонкой. Зашуршала газета. Потом он быстро вышел. Сжав нечто небольшое под мышкой.

— Что здесь произошло? — спросил Сергей Петрович, строго глядя то на меня, то на Марчукова. Марчуков тоже посмотрел на меня. Почти умоляюще.

— Да все нормально, Сергей Петрович! — я развел руками. — Я принес со склада всякие штуки. Давайте их развесим!

Большой пионерский костер. Честно говоря, я как-то даже и не думал, что он будет реально большой. Когда мы закончили с оформлением зала, и последние плакаты с лозунгами и бумажные цветы заняли свои места, я вернулся на костровую поляну. Она была за территорией лагеря, на берегу реки. Просторная поляна, где могли поместиться сразу все пионеры. Место для костра тогда выглядело просто обширной проплешиной в зеленом ковре травы. А сейчас там возвышался огромный конус дров. Метра три высотой, не меньше! Черт, да на таком костре нескольких некрупных ведьм легко можно сжечь! Мамонов сдвинул на бок треуголку из газеты и воткнул в колоду топор.

— Вот теперь точно все! Под самое небо полыхать будет! — и широко улыбнулся. Он после похода тоже как-то ожил и повеселел. Не знаю, что там произошло между ним и Еленой Евгеньевной или, может быть, он просто привел свои мысли в порядок, как и я. Но больше он не ходил, как в воду опущенный. Снова вернулся прежний Мамонов — язвительный, с походкой вразвалочку и самодовольный.

А потом сразу наступила как будто бы ночь. Ну, то есть, после ужина было еще светло, конечно. А до ужина еще был отчетный концерт. Который мог бы быть и прикольным мероприятием, если бы не скучноватый конферанс Марины Климовны. Между номерами она все время норовила ввернуть какие-то байки о грандиозных мероприятиях, которые закатывали в лагере «Дружных» в какие-то дремуче-древние времена. Не знаю уж, зачем она это делала. Только настроение портила. Что, вот, мол, в те далекие времена пионеры были во какие! А сейчас измельчали, измельчали, да! Потом мы быстро поужинали и строем пошагали на костровую поляну.

Играли, пока было светло.

Во всякие массовые игры, с кричалками и перестроениями. Меня затащили в круг, который пел, хлопая:

— Эльбрус-красавец

Смотрит сквозь тучи

Белой папахой в синеву.

Этой вершиной

Самой могучей

Налюбоваться не могу...

— Между прочим, тот, кто затеял эту игру, нарушил правила Артека, — сказал мне на ухо стоявший рядом со мной Верхолазов.

— В смысле — нарушил? — я повернулся к нашему «мажору».

— «Артек» — особенный лагерь, — ответил Верхолазов. — Чтобы туда попасть, нужно очень постараться. И поэтому те, кто там работают, не должны показывать в обычных лагерях, что там происходит.

— Это почему еще? — спросил я. Но в это время меня хлопнули по плечу, и я был вынужден пристроиться в хвост пританцовывающей колонны. Так и не дослушал, почему именно то, что было в «Артеке» должно оставаться в «Артеке».

И только я вырвался на свободу из плена настоящей артекской игры про Эльбрус, на меня налетела одна из девчонок из третьего отряда и уволокла играть в банальный такой ручеек. Это когда ты, согнувшись, несешься по коридору, созданному арками из рук, потом выбираешь, кого схватить за потную ладошку, а потом тащишь его в самый хвост этого самого длинного коридора. Чтобы там в конце ваши руки тоже стали его частью. А потом кто-то хватает тебя, и снова тащит в конец двойной шеренги. А потом у тебя забирают того, кто забрал тебя, а ты идешь в самое начало, чтобы снова согнуться и нырнуть под арку из множества рук...

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Когда заиграл горн, я уже весь взмок, успел поиграть в несколько игр и мне даже хватило времени, чтобы несколько минут поразмышлять над тем, как легкомысленно нас всех, включая совсем уж малышню, выпустили за ограду. Никакого оцепления из охранников, а вожатые беспечно устраивают свои игры прямо на большой поляне в лесу. А если кто-то заблудится? Или в реку упадет?

Стемнело.

Наступила летняя ночь, которая тут же взвилась кострами. Точнее, одним костром, но огромным. За поджигание его отвечало сразу несколько человек — это были в основном парни-вожатые и как-то влезший в эту компанию Марчуков. Он гордо держал в руках факел. Простую деревянную палку, обмотанную тряпкой, явно пропитанной чем-то горючим. Не знаю, чем именно, наверное, керосином.

Рассыпалась тревожным треском барабанная дробь. Вспыхнул сначала один факел, потом его хозяин обошел вокруг костра и поджег остальные. А потом они разом сунули свои факела в огонь.

Красиво было, что уж.

Здоровенный шалаш явно тоже подготовили, чтобы не было неловких пауз, когда дрова капризничают и никак не хотят гореть, а костровые нервно сквозь зубы матерятся, пытаясь как-то по-быстрому исправить ситуацию, но понимая, что торжественный момент уже нарушен.

Нет, здесь все предусмотрели.

Языки пламени с ревом рванулись вверх, моментально осветив множество стоящих вокруг пионеров. Круг был совсем не похож на линейку, где все выстраивались строго со своими отрядами, а часто еще и по росту. Здесь все стояли вперемешку. От громадного костра пахнуло жаром.

— Взвейтесь кострами... — запел откуда-то голос Марины Климовны, старшей пионервожатой.

— Синие ночи! — радостно подхватил весь лагерь. Даже я.

Ну а что? Момент и правда подходящий...

Пионерский костер горит очень быстро, на самом деле. Очень скоро гордый шатер дров с одной стороны подломился, и вожатые стали организованно уводить нас обратно в лагерь. Малышню — сразу по палатам и спать, а нам еще можно было потанцевать. И потом, вроде как, тоже спать. Но сегодня была королевская ночь, так что спать никто не собирался.

— Товарищ Мамонов, — Верхолазов окликнул Илюху возле самого отряда. — Мне кажется, или за суетой последних дней, вы забыли об одном нашем разговоре...

Глава 33. Эпилог

Непривычно тихо.

Нет, не так.

Тихо в лагере, конечно же, бывало. Во время тихого часа или после отбоя. А сейчас было по-другому тихо. Только что мы помахали вслед автобусам, которые увезли в город шумных, тихих, весёлых и грустных пионеров. Кого-то я знал по имени, но большинство так и остались для меня такими же незнакомцами, как и в тот день, когда все те же люди погрузились в те же автобусы на Привокзальной площади Новокиневска.

Ворота за последним автобусом захлопнулись, кругленький завхоз замотал створки цепью и щёлкнул дужкой тяжёлого замка. И вертушку тоже закрыл.

А мы с Мамоновым и Марчуковым потопали к клубу, где мы оставили свои вещи.

— Что с ним теперь будет, как думаешь? — спросил я, загребая кедами сухую хвою.

— С кем? — нахмурился Мамонов.

— Ну, с Верхолазовым, — я мотнул головой в сторону ворот. Верхолазов из лагеря уехал не как все остальные. За ним приехала черная волга, та же самая, что и в прошлый раз. Я еще подумал, что его отдельный отъезд был связан с серьезным разговором, который случился ночью. Когда Верхолазов и Мамонов разбирались со своим спором. Тогда в самый неподходящий момент из темноты появились Сергей Петрович и Вера Ивановна. Мы их просто не заметили, а они слышали все от первого до последнего слова. Мой отец был бледным от гнева, я никогда его таким не видел. Он отвел в сторону Мамонова и Верхолазова и долго с ними о чем-то разговаривал. До меня доносились только редкие слова повышенной громкости. «Не по-мужски», «низость» и «да как вам такое в голову пришло вообще!»