Свет не без добрых людей - Шевцов Иван Михайлович

Погасла папироса. Котов вмял окурок в деревянную, похожую на кленовый лист пепельницу, тут же закурил новую папиросу и продолжал:

- Натерпелись мы такого, что лучше и не слушать вам. День и ночь шли по болотам, по снегу, а кругом немецкие заслоны, на каждом шагу трупы людей, и наших, и немцев, - жутко. Ноги до крови порастирали, обессилели, шагу ступить не можем. Валя моя на что женщина сильная была, а и то не выдержала. "Застрели, говорит, нас с ребятами, пробирайся вдвоем с Мишкой. Все равно всем нам не пробиться - все погибнем". А так хоть вы вдвоем живы останетесь. Ну разве ж это возможно, чтоб отец детей своих родных и жену собственноручно убивал? Да что ж я, зверь какой? "Нет, говорю, Валюша, будь что будет, только теперь-то мы все вместе остаемся…" На шестые сутки уже совсем выбились из сил, вышли на опушку леса, легли и думаем - все, конец нашим страданиям. Пошел снежок, морозить начало. Я спрашиваю ребятишек: ну как, холодно, мол. Они головками отрицательно качают, так слабенько, а говорить уже не могут. Вижу, засыпают. Значит, все, конец, замерзнем. И самого меня в сон клонит. Ничего уже поделать не могу - силы и меня покинули. Не евши уже дня три идем, все для ребят берегли, какие были продукты, а сами так, крошку хлеба проглотишь - и ладно. Только это я было подумал о том, что гибель наша пришла, вижу, прямо в нашу сторону в белых халатах на лыжах огромное войско движется. Это были наши - красноармейцы. Подобрали нас, накормили, в полевой госпиталь доставили. Только разделили: меня с Мишей, как мы немного лучше себя чувствовали, в санбат направили, а жену с ребятами куда-то в тыл увезли на излечение: сильно они пообморозились и совсем были больные. Слышал, что их отвезли сразу в деревню Стайки Калининской области. А больше ничего о них и не слыхал. Ни одной весточки. Что с ними сталось, никто не ведает. Куда я только ни писал, ответ везде один: такие не значатся. Сразу, как война кончилась, я сюда приехал, все ждал, глаза все проглядел, вот, думаю, придут. По ночам просыпался, все мне то стук казался под окном, а то голоса ихние слышал. Вот, как живые, так явственно говорят, что сердце замрет. Выскочу я на улицу среди ночи, погляжу, послушаю. Никого нет. Тишина. Только звезды мигают в небе, а на земле я один, совсем один-одинешенек. Дом построил, игрушки вот эти и столы и стулья - все для ребят своих делал, все ждал. И поверите, Вера Ивановна, и сейчас все еще жду. Не могут они не прийти, отыщутся. Я так думаю: могли они в детский дом попасть. А там их на другую фамилию могли записать, усыновить добрые люди могли. Вот я и хотел с вами посоветоваться: что мне делать, куда можно еще обратиться?

Он смотрел на Веру влажными от подступивших скупых мужских слез глазами и продолжал, затягиваясь дымом папиросы:

- Жены, конечно, нет в живых. Она бы приехала. Я ездил и к ее родителям в город Борисов. Нет ее и там, не появлялась. О ребятах тоже ничего не слышали. А я вот думаю: объявили б по радио после последних известий, что вот гражданин такой-то ищет детей своих Геннадия и Анатолия. Теперь это уже двадцатилетние ребята, наверное работают, а может, и учатся. Где родились, они не помнят, и родителей своих, может, не помнят, и фамилии настоящей не знают. Только я думаю, одно они не могут не помнить, как через ледяную реку переплывали, как у Миши валенки водой унесло. Такое остается в детской памяти на всю жизнь. Этого нельзя забыть никак. Вот бы так и спросить по радио: где вы, Гена и Толя?! Отзовитесь! Вас батька ищет, ждет вас…

Вера достала платок, вытерла слезы, а он виновато сказал:

- Расстроил я только вас, простите меня.

- Что вы, Федот Алексеевич, это вы меня простите… Я сейчас ничего вам сказать не могу, я должна подумать, посоветоваться. Может, не по радио, может, лучше написать в газету все, что вы мне рассказали, и вдруг ваши ребята прочтут и вспомнят.

- Чтобы, значит, все Геннадии и Анатолии прочитали, вот как бы это сделать?

Но Вера до того расстроилась и растерялась, что только и могла ответить:

- Я подумаю, посоветуюсь.

Придя домой, она рассказала Надежде Павловне все, что узнала о Котове. Посадова выслушала ее спокойно и внимательно. Рассказ Веры не был для нее новостью; она сама лет десять тому назад принимала участие в розыске детей Федота Алексеевича, но безуспешно. Уверенная в том, что семья Котова погибла, она считала дальнейшие поиски напрасными. Теперь же встревоженный рассказ Веры и ее предложение написать в газету о детях Котова, напомнить им эпизоды, которые могли сохраниться в детской впечатлительной памяти, повергли Посадову в озабоченное раздумье. В самом деле, рассуждала она, сейчас ребята, если они живы, в комсомольском возрасте, газеты, несомненно, читают, и, конечно, "Комсомольскую правду", самую массовую и самую популярную среди молодежи. Если, паче чаяния, сами они не прочтут, то прочтут другие и покажут эту корреспонденцию всем своим знакомым и друзьям по имени Геннадий и Анатолий, обратят их внимание. Мысль такая Посадовой понравилась, и она поддержала Веру.

Не прошла мимо внимания Надежды Павловны и еще одна деталь из рассказа Веры: ребятишки часто заходят к Федоту Алексеевичу и не только смотрят его деревянные художественные изделия, но и сами пробуют свои силы в резьбе. А нельзя ли привлечь Котова к трудовому художественному воспитанию детворы? Создать при школе или при совхозном клубе кружок резьбы по дереву, и пусть Федот Алексеевич учит ребятишек интересному ремеслу: в жизни им все пригодится. Она понимала, что здесь, в резьбе по дереву, трудовое воспитание наиболее полно сливается с художественным, что созданные детьми произведения могут найти широкое применение в селах их совхоза, - это будет одна из сторон эстетического воспитания трудящихся. Понравилась Посадовой и мысль о выставке работ Котова.

В ту же ночь Вера написала первую в своей жизни корреспонденцию "Где вы, дети мои? Откликнитесь!" и послала ее в "Комсомольскую правду". Написала под свежим впечатлением, вложила в нее всю свою душу и неумолимое желание помочь человеку. Она чувствовала большое удовлетворение от сделанного ею дела и первый раз в жизни поняла, какое это счастье - делать добро людям!

3

Наконец-то, хоть и с опозданием, пришла мягкая, сухая и безветренная осень, разбросав по лесам и рощицам щедрые яркие свои краски. В эти короткие дни освещенный сеющим, как сквозь марлю, нежарким солнцем гай был похож на большой костер, весь охваченный оранжево-желтым пламенем. Ярко-красные осины, оранжевые клены и лини, золотисто-звонкие старые березы длинными всполохами вырывались из кипящего густым багрянцем молодняка и вздымались к бледному, выцветшему за лето небу, точно хотели поджечь его своими огненными языками. Но небо, уже остывшее, холодное, не боялось их жаркого огня, оно созывало со всех сторон горизонта низкие студеные тучи, швыряло их друг на друга, рождая потоки пронизывающего ветра, который своим упругим и сильным дыханием гасил багрянолистые лесные костры. С деревьев падал незвонкий лист, вначале со старых, столетних, потом с молодых. Самые молодые побеги дольше всех держали листву.

Федот Котов целыми днями, а часто и ночами, то верхом на лошади, то пешком с ружьишком за спиной, бродил по лесу осторожно и все слушал, не стонут ли под гулкими ударами топора молодые березы, не плачут ли под воющий свист пилы ели и сосны. Нет, все было тихо: недавнее решение суда больно ударило по карману семерых самых злостных порубщиков леса. Весть эта раскатами осеннего грома прокатилась по всем окрестным деревням, заставила многих задуматься.

Молчал успокоившийся лес. Должно быть, и он понимал, что произошло нечто очень для него отрадное, люди опомнились, разум победил слепые инстинкты. Хорошо и легко дышится в лесу, а еще лучше думается.

Хорошие мысли плыли в седеющей голове Федота. Вера Титова сообщила ему, что письмо в газету послано. Теперь остается лишь ждать. Это было светлое ожидание: в нем затеплилась самая главная в жизни надежда. А недавно с ним разговаривала Посадова, предлагала учить ребятишек художественному ремеслу - резьбе по дереву. Что ж, предложение правильное, и Котов ответил на него согласием. И еще попросила его Надежда Павловна дать свои работы в клуб на выставку. Это будет первый шаг для создания кружка резьбы по дереву. И на это Котов согласился. Предложения парторга разбудили в душе старого партизана нечто такое, что долгое время было заковано и приглушено: жажду творчества. Оригинальная мысль родилась в нем: создать в гаю детский утолок и оформить его большими деревянными скульптурами, теремками и грибками на сюжеты самых популярных и любимых детворой сказок. И все это сделает он, Федот Котов, с помощью своих будущих питомцев.