Дочь Водяного (СИ) - Оксана Токарева

поводя из стороны в сторону плавниками.

«Да только и Лану, кроме тебя, касатик, совсем некому защитить. Вижу, колдун ты молодой да неопытный, однако другие с моим правнуком связываться боятся. Андрей хоть и человек ученый, а сам тычется, как слепой, ничего дальше своих колб и реторт не видит. Какой из него заступник? Одно хорошо, что новую Хранительницу они сумели родить. Да только как бы и до нее лиходей ненасытный не добрался. Останови его, касатик, совсем спасу от него никакого нет, если из зеркала выберется и еще большую силу возьмет, всем худо станет».

«Легко сказать — остановить», — вздохнул Михаил, почти физически ощущая тяжесть свалившейся на него ноши.

Щука тем временем ненадолго погрузилась под воду, видимо, чтобы хорошенько промочить жабры и чешую, потом вынырнула на поверхность.

«Доставлю тебя до острова Буяна и далее до скалы Ворона Вороновича. Может, хоть он знает, куда подевалась проклятая игла. Только как туда доберешься, спроси у него заодно, сколько мне еще по морю-Окияну плавать? Когда кончится зарок? Вроде бы и кораблей я не глотала, городов не рушила. Так за что ж мне мучиться, искупая чужую вину?»

Она приподняла хвост таким образом, что Михаил взошел по нему на переливающуюся жемчужной сетью спину, словно по удобному трапу. Духи с некоторой опаской последовали за ним.

Конечно, Михаил подспудно понимал, что в море-Окияне, находящемся за пределами пространства и времени, не стоит купаться, да и бороздить его просторы могут лишь древние хтонические существа, вроде Мирового змея или Щуки-прародительницы. Однако летевшие в лицо обрывки пены и соленые брызги, хотя и не могли насытить жажду, никакого урона не наносили, а свежий ветер после затхлой, вонючей Нави и вовсе навевал расслабляющие мысли о морских прогулках и отдыхе на побережье.

Качку Михаил переносил спокойно: в военных командировках, когда попадали в болтанку на вертолетах, трясло сильнее. Поэтому после всех тягот пути по Неведомой дороге и построения портала он с комфортом растянулся на щучьей спине, как на палубе подлодки возле рубки, и сам не заметил, как уснул, убаюканный мерным покачиванием Щуки и плеском волн.

Перекатывались, набегая один на другой, седые валы, шумела крона Мирового древа, тикали ходики и пыхтел самовар. Вся его семья собралась за большим столом, уставленным самой разнообразной снедью. Михаил, кажется, увидел не только прадедов из Красной слободы, но и предков-волхвов из Туонелы, то ли пришедших в гости, то ли после ухода на покой деда Овтая просто воссоединившихся с семьей.

Блестели начищенные мелом пуговицы и звезды на погонах парадного кителя деда Сурая. Гроздьями рябины на снегу пестрели традиционные узоры на цельнокроеных белоснежных панарах предков-волхвов, чьи долгие бороды отливали белым золотом, придавая благородство простоватым скуластым курносым лицам. Седине и морщинам тут не было места. Все прадеды и правнуки выглядели так, словно находились в одной поре, в расцвете зрелости, кроме тех, которые шагнули за грянь молодыми, вроде погибших на войне сыновей Кочемаса и Атямаса.

Крахмальные кофточки Веры и Аглаи спорили белизной с головками сахара, на который с опаской поглядывали предки-волхвы, предпочитавшие к чаю варенье и прозрачный липовый мед. Женщины разных поколений опять суетились, выставляя на стол горшки со щами и гороховой кашей, поднося новые порции горячих блинов, раскладывая творог и кутью, разливая густой кисель.

Чуть в стороне по правую руку от Сурая Михаил увидел непривычно молодого деда Федора и своих родителей, какими их помнил на затертых любительских кинопленках и старых фотографиях. Он хотел подойти и тоже занять место за столом, тем более что обильная снедь распространяла пленительные ароматы, от которых изголодавшийся в странствиях желудок завернулся узлом. Но мать сделала предостерегающий жест, а отец отрицательно замотал головой.

— Твое время еще не пришло, — пояснил дед Федор.

Михаил хотел возразить, что родителям за этой трапезой тоже нечего делать, но отец лишь глянул на него скорбно-отстраненно, словно передавая главенство в семье, а мать, тихо всхлипнув, спрятала глаза:

— Прости, сынок, не досмотрела!

Накрытый вышитой скатертью стол с самоваром исчез, Михаила подхватил черный вихрь, картина смешалась и померкла, а лица родных потускнели и выцвели, утратив краски. Или это опять что-то не то стало с глазами, а тиканье ходиков и пыхтение самовара сменили дикий рев и шум могучих кожистых крыл. Хотя — нет. Это продолжали плескаться рассекаемые Щукой волны, а на горизонте виднелся утес, за который из последних сил цеплялся скрюченный, почти лишенный листьев отросток Мирового древа. На одной из ветвей, нахохлившись, расположился гигантских размеров ворон.

Слегка всклокоченное из-за ветра блестящее оперенье казалось выточенным из обсидиана или агата, отливая синевой ночного неба. Хотя Ворон Воронович, как и Щука, чурался Верхнего мира, скверна Нави к нему не приставала. Могучий клюв, будто отлитый из вороненой стали, напоминал ростр или надводный бивень корабля. Не просто так самые сокрушительные и крупные парусники средневекового арабского флота называли воронами.

Хотя черные, внимательные, как у всех хищных птиц, глаза сейчас были прикрыты веками, пришельца Ворон Воронович заметил и к тому времени, когда Михаил, преодолев крутой подъем по обрывистому склону, достиг отростка Мирового древа, переместился на нижнюю ветку и приветствовал нежданного гостя церемонным кивком.

— Кто и зачем нарушил мой покой? Дело пытаешь али от дела лытаешь? — поинтересовался он скрипучим голосом.

Михаил за время своего путешествия настолько привык к мысленному общению, что в первый миг даже растерялся, будто и вовсе разучился говорить.

Ворон Воронович принял его замешательство за робость и посмотрел строго, но вместе с тем ободряюще, как старый профессор, который не имеет целью завалить на экзамене, но хочет понять, насколько студент выучил его предмет.

— Если ты пришел за советом, то я готов его тебе дать. Мне многое ведомо, но не обо всем можно рассказать, чтобы не нарушить равновесие и избежать более фатальных последствий. Я отвечу на три твоих вопроса, только ты уж не обессудь. Сумей их правильно задать.

Михаил снова молча кивнул, чувствуя, как внутри, словно накручиваясь медной проволокой на катушку, разрастается гигантский клубок сомнений и противоречий. Вот он и достиг одной из главных целей своего пути. Теперь осталось только спросить про смерть Хозяина Нави. Но как же тогда быть с теми, чьи просьбы он тоже пообещал выполнить? Вопросов-то всего три. Забыть про обещание, которое дал деду Овтаю, и потом всю оставшуюся жизнь казнить себя, зная, как мучается, так и не обретший покоя прапрадед? Оставить без внимания вопрос о Хрустальной горе — и бессильно наблюдать, как дом в Красной слободе и другие волости скрываются