Кризис и Власть. Том I. Лестница в небо - Хазин Михаил Леонидович

Классический пример — эпоха позднего застоя СССР, под воздействием которой было воспитано целое поколение «пожилых главспецов». Они не просто задержались на нижних ступеньках карьерной лестницы, но и восприняли некоторые страшно консервативные правила этого периода (транслируемые аксакалами того времени, выросшими еще во времена Сталина) как обязательные и единственно возможные. В результате, когда некоторые из них уже в достаточно солидном возрасте, то есть сильно за 50 лет, стали делать быструю карь еру (в связи с физическим выбыванием большого количества представителей верхнего эшелона), они оказались не готовы к серьезным изменениям в окружающем мире.

Иногда такие специфические, не обязательные, но полезные в локальных структурах правила (например, тесно связанные с секретностью) могут носить крайне устойчивый характер. Можно привести один пример, который встречается очень часто и который уже пожилые аппаратчики с удовольствием транслируют молодым, только вступающим в верхние ряды управленческого сообщества: «Если ты не спишь со своей секретаршей, то с ней спит кто-то другой, что создает серьезную опасность утечки информации!» И таких правил старые «служаки» могут выдать десятки, знание и понимание подобных правил может серьезно облегчить аппаратную и политическую жизнь любого, кто связал свою жизнь с Властью.

Другое дело, что интерпретация этих правил — дело сугубо индивидуальное, и тут есть масса возможностей для фантазий и творчества. В этом смысле фразы о виртуозах аппаратной борьбы абсолютно нормальны, красота комбинаций тут может быть не хуже, чем на футбольном поле или в коллективных упражнениях художественной гимнастики.

Теоретик. Поскольку социальное окружение не поменяешь как перчатки, а жизнь коротка, человек (даже самый умный) обычно успевает разобраться лишь в каком-то одном виде Власти. В силу описанной выше специфики рецепты успеха разных авторов сплошь и рядом противоречат один другому[329], а попытки следовать им без понимания, в какой среде они уместны, приводят к сплошным разочарованиям[330]. Вообще, отделять частное от общего совсем не просто, у философов про это библиотеки написаны, а в таком тонком деле, как Власть, это сложно втройне.

Вот почему теория Власти до недавнего времени оставалась Золушкой среди общественных наук: правила Власти просты, но трудно понять, с какой именно Властью вы имеете дело и как отличать один ее тип от другого. Поэтому перед тем как повторять сами правила, нужно убедиться, что мы умеем отличать теплое от мягкого и отделять мух от котлет. Нужно еще раз вспомнить, какие бывают типы Власти, как они формировались исторически и как существуют в настоящее время рядом друг с другом, иногда на расстоянии вытянутой руки.

Во второй части нашей книги мы подробно расскажем об основных этапах развития Власти[331], а пока ограничимся краткой (и потому достаточно идеализированной) моделью. В этой модели первой, основной и до сих пор каждый раз воспроизводящейся в любом малом сообществе (семье, армейском подразделении, тюремном бараке) формой Власти является родо-племенная. Ее главная особенность — личный характер всех отношений в сообществе. Здесь каждый знает каждого — не в смысле биографии и черт характера, а в смысле положения в обществе. У любого члена племени есть понятный всем (а если возникают сомнения, всегда известно, у кого уточнить — у старейшин) статус[332] в сообществе: старший он или младший, нужно ли ему подчиняться, можно ли им командовать или допустимо только советовать. Каждый в роду-племени (как и в семье) знает свое место, и для выяснения, кто кого должен слушаться, обычно не требуется насилия[333] (достаточно повышения голоса). Ну а на крайний случай существует суд человека с высшим статусом — старейшины (или, в случае конфликта представителей разных родов, совета старейшин).

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Однако у родо-племенного устройства Власти есть два фундаментальных ограничения, связанных с особенностями человеческого сознания. Чаще всего мы можем хорошо знать одну-две сотни, но не тысячи и уж тем более не миллионы других людей. Столь же ограничена и наша способность исследовать: чтобы хорошо узнать человека, требуются долгие годы. Люди, выросшие в одном племени (в рамках своих локальных правил), знают друг друга с рождения и сразу понимают, как к кому относиться. Но появившийся в племени чужак вызывает конфликты: правил он не знает, обозначить свой статус не может, и каждый раз этот статус приходится вычислять (словесными перепалками, состязаниями или прямым насилием)[334].

Поэтому рост населения Земли привел не к «единому человечьему общежитию», а к появлению огромного числа малых племен, непрерывно воевавших друг с другом. Увеличение численности организованных сообществ требовало своего рода революции — появления новых форм Власти, которые позволили бы относиться к чужим людям как-то иначе и не встречать их ударом каменным топором по голове. Основой для такой революции стали межплеменные контакты. Две их основные формы — война (появились межплеменные союзы и статус союзнического или вражеского племени) и торговля (появился статус племени-партнера) — положили начало двум новым, уже хорошо известным нам формам Власти: феодальной (монархической) и республиканской (олигархической).

Системообразующим свойством феодальной формы Власти является иерархия подчинения: над племенем в лице его вождя или старейшины появляется более высокий сюзерен (сначала временный вождь военного союза племен, быстро превращающийся в регулярно правящего монарха). По мере расширения территории военных действий над этим сюзереном появляется сюзерен следующего уровня, и через некоторое время мы обнаруживаем типичную феодальную монархию. В ней статус чужака в племени уже не равен нулю, а определяется его местом в общей иерархии подчинения (за убийство королевского чиновника придется отвечать перед королевским судом, а за убийство обычного крестьянина — всего лишь перед судом местного феодала). Благодаря этому становится возможным относительно мирное существование большого числа «племен» (теперь уже, скорее, «вождеств» или феодов) на одной территории, — это и есть основной признак государства[335].

Из иерархического устройства Власти при феодализме вытекает его главная (и обычно не до конца понимаемая) особенность: «Вассал моего вассала — не мой вассал». Верховный сюзерен располагает лишь относительно небольшими собственными землями (где он действительно полный хозяин над всеми крестьянами) и присягой своих вассалов; у него недостаточно ресурсов, чтобы вершить королевский суд на всей территории своего государства. Поэтому «до бога высоко, до царя далеко», и непосредственная власть на местах всегда остается в руках местных феодалов.

Практик. Тут есть одна важная тонкость, которую мы в нашей книге не разбираем, поскольку речь идет об общих правилах Власти. Дело в том, что в западной модели власти иерархия не одна, их несколько[336]. Поэтому требования «королевского суда», часто встречающиеся в средневековой истории, связаны не только с попытками защититься от местного феодала, но и найти управу на «иерархию денег», которой обычно нет никакого дела до закона и традиционных ценностей.

Теоретик. Отсюда постоянные надежды крестьян на царя-батюшку (ведь в конфликте со своим феодалом им больше не к кому обращаться) и столь же постоянный крах этих надежд. Попытки короля, опирающегося только на феодалов, ввести единоличное правление, обречены на неудачу: феодалы в ответ выберут себе другого короля.