Клеопатра - Карин Эссекс

Клеопатра безучастно посмотрела на своего собеседника. Он был весь какой-то серый: серые волосы, серовато-бледная кожа, серые брови. Даже губы имели оттенок светлого сланца. «Словно черные губы собаки», — подумала Клеопатра и едва не засмеялась.

Но из этого сероватого рта исходили разумные слова. Слова, которые она должна внимательно выслушать, несмотря на зной, который не позволял ей сосредоточиться ни на чем. Знает ли она, что египтяне верят, будто священный бык Бухис являет собой истинную душу солнечного бога, Амона-Ра? Что Ра есть Царь Богов, который каждое утро, открыв глаза, дарит земле и небу рассвет? Что каждый вечер, закрывая глаза, он уносит свет из мира? Ра просыпается на востоке, вещал чиновник, и остальные боги облачают его в одежды. Ра ступает в золотую барку, которая плывет по небу. Ночью бог превращается в барана, проходит сквозь Двенадцать Врат Ночи — каждые врата представляют собой один час — и спускается в нижний мир, чтобы навестить своего зятя Осириса, бога подземных областей. Но чтобы попасть в Земли Мертвых, Ра приходится пересечь кишащую змеями реку, и потому мудрый бог превращает свою барку в огромную золотую змею, дабы обмануть пресмыкающихся.

Это лишь одна из версий путешествия Ра во тьму ради возрождения света, сказал дипломат. В другой утверждается, будто каждую ночь бог сражается с гигантским змеем Апопом, чудовищем Хаоса, чтобы на земле постоянно царил мирный порядок чередования дня и ночи.

— Понятно, — отозвалась Клеопатра, позволяя подробностям этой истории проскользнуть мимо нее вместе с горячим, обжигающим потоком воздуха, который овевал ее лицо и шею, но не приносил облегчения. — А при чем тут процессия в честь Бухиса?

— Бухис представляет Великого Отца, Ра. Царица поедет вместе с быком в Священной Ладье Ра.

— А такая вещь существует?

— О да, она находится в храме Осириса в Карнаке, в том самом, который недавно был восстановлен на щедрые пожертвования твоего отца.

— Значит, меня там хорошо примут? — с надеждой спросила Клеопатра.

— Я бы этого не сказал, — поколебавшись, ответил грек и приподнял редкие брови. — Они могут отнестись к тебе не очень тепло. Они мало кого встречают хорошо. Но они, конечно же, не причинят тебе вреда.

Он поднялся, чтобы уйти в свою каюту, сославшись на то, что еще не приспособился к пустынной жаре и слишком избалован мягким климатом приморского города.

— К тому же, госпожа, — добавил он, — я уже немолод.

Она смотрела, как он уходит прочь, оставляя ее наедине с тайными страхами и безжалостной египетской жарой.

* * *

— Осирис!

Гребец выкрикнул имя бога, когда они приблизились к священному обиталищу Осириса в Карнаке, и Клеопатра стряхнула с себя сон и проверила, не перекосился ли парик. Встав на ноги, она ощутила головокружение, вызванное короткой дремотой, и, чтобы не упасть, схватилась за кресло. Серый советник присоединился к ней на палубе, и Клеопатра понадеялась, что она не потеряет сознание и не рухнет на его слабые руки.

На восточном берегу реки она увидела храм — он был больше, чем любой египетский монумент, который ей когда-либо приходилось лицезреть. Окруженная высокими каменными стенами, его территория не ограничивалась местом поклонения богу, но включала также и участки, отведенные для прочих служб. Вершины колоссальных колонн и плоские крыши зданий храмового комплекса поднимались высоко над гребнем стены. Поблизости размещались лавки. Местные ремесленники сидели там за ткацкими станками; там варили пиво и производили прочие вещи, которые потом продавались жрецами в храме. В конце вытянутого внутреннего двора, раскинувшегося перед главным входом, блестел прямоугольный пруд, в священных водах которого, как поведал советник, жрец омывался трижды в день, чтобы очиститься перед тем, как войти во внутреннее святилище Амона. Из центральной части храма вздымались четыре обелиска, гранитные фаллосы, вонзающиеся в спокойное синее небо, точно четверка нетерпеливых любовников. Дипломат объяснил, что эти обелиски были установлены в храме фараонами былых времен, и самый высокий соорудил фараон по имени Хатшепсут, со дня смерти которого миновало уже, вероятно, более тысячи лет.

— Верх обелиска некогда был выложен золотом, дабы притягивать лучи Ра, — говорил грек.

«Конечно», — подумала Клеопатра, воображая, каким головокружительным было это зрелище, каким ослепительным — этот блеск, невыносимый для смертных глаз, внушающий почтение и немалый страх.

— Кем был этот царь Хатшепсут? — спросила она.

— Египтяне говорят, что это была женщина, которая одевалась как мужчина и правила царством, — ответил советник. — Но ты же знаешь, насколько они склонны к преувеличениям. Несомненно, Хатшепсут был мужчиной. Ты увидишь его изображение на стенах храма — там он обнажен и еще молод. У него имеются борода и фаллос. Если он и был женщиной, то весьма странной женщиной. Он построил погребальный храм вон там. — Грек указал на западный берег реки, где поднимались к небу мрачные, иссушенные фиванские горы. — Он называется Джезер-Джезеру, что означает «Самая святая из святынь». Когда-то это был величественный памятник могуществу Хатшепсута, но теперь его поглотили ужасные пески западной пустыни. — Он махнул рукой в сторону крутых безводных склонов. — Там находится огромная долина, где древние фараоны возводили себе гробницы и где они погребены вместе со своими сокровищами. Теперь все пропало, сокровища похищены грабителями, а могилы украдены Сетом, египетским богом пустыни. Только представь, госпожа, в те дни в Фивах жил миллион человек. Тогда этот город назывался Уасет. Мы, греки, назвали его Фивами. И теперь в нем и вокруг него не насчитывается даже восьмидесяти тысяч жителей.

Клеопатра вновь обратила взор на восточный берег. Несмотря на великолепие храма, берег был загроможден каменными обломками. Здания разрушались, а новые постройки возводились прямо рядом с грудами неубранных руин. Цивилизация на закате, подумала Клеопатра. Некогда великая, некогда пребывавшая на вершине могущества культура, самая крупная и отважная в мире нация, и большинство этого теперь лежит во прахе. Однако Фиванская область до сих пор сохранила свое политическое влияние и способна причинить немало неприятностей. Во времена царствования деда Клеопатры фиванцы подняли восстание, из-за которого были разрушены многие дома в городе. Люди и природа более тысячи лет старались стереть Фивы с лица земли, и все же город еще стоял, пусть шатко, словно старик, у которого на склоне лет осталась одна только радость — доставлять хлопоты молодым. Как величественны эти древние египетские монументы! Клеопатра размышляла о том, насколько же египтяне былых времен, столетия назад воздвигнувшие такие грандиозные храмы, отличаются от ленивого, озлобленного городского населения, управляемого греческими монархами.

Но хотя греки и господствовали в этой стране, она еще не целиком покорилась им. Эллины полагали, что принесли в завоеванные страны свою культуру, но Египет все еще оставался — и здесь это было хорошо заметно — Страной-Матерью, сохранившейся даже много столетий спустя после того, как Александр провозгласил себя ее царем. Неожиданно Клеопатра испугалась: вдруг Гефестион просчитался? А что, если египтяне осмеют ее за то, что она облачилась в одежды их богини и осмелилась присутствовать на их самом священном обряде? Она — последняя и самая юная из ненавистных греческих захватчиков. Возможно ли, что Гефестион состоит в сговоре с Потинием? Неужели ее послали во враждебные земли лишь затем, чтобы принести в жертву? Клеопатра гадала, не был ли серый советник, стоящий рядом с нею, на самом деле ее врагом? Она внимательно посмотрела на него, ища улики, свидетельствующие о его предательстве, но когда поймала его на том, что он пытается подавить зевок, то несколько успокоилась.

Клеопатра заметила нагих ребятишек, плавающих в реке. Два маленьких мальчика с кожей охряного цвета неистово загребали тонкими ручками, стараясь побыстрее достичь берега. Небольшая группа крестьян, одетых в небеленые льняные туники, собралась на причале, чтобы поприветствовать царицу. Здесь были женщины, прикрывшие головы плоскими плетенками из соломы, маленькие девочки с цветами в руках, старики, согбенные от долгих лет работы на полях; все они сбились в кучку, словно небольшой пчелиный рой. Весть о прибытии царицы опередила ее. Возможно, этому способствовали письма чиновников, а возможно, и агенты Гефестиона. Толпа встречающих была очень маленькой. Именно этого и следовало ожидать, если учитывать, как мало времени прошло между извещением о визите Клеопатры и самим визитом. Именно так. Бояться нечего. Возможно, эта древняя церемония, которая состоится утром, уже не настолько важна, как считает Гефестион. Быть может, ей, Клеопатре, будет позволено вежливо сыграть роль в небольшом спектакле и благополучно отбыть домой.