Легенды Западного побережья (сборник) - Урсула Ле Гуин

Мне хотелось возразить ему, хотелось протестовать, заявить, что я не желаю идти туда, где столько альдов, не желаю ничего о них знать и ничему у них учиться. Но подобное заявление было бы «сознательным проявлением невежества» — а такие вещи Лорд-Хранитель презирал. К тому же это здорово смахивало бы и на обыкновенную трусость. И уж если Оррек и Грай готовы были рискнуть, отправившись вместе со мной во дворец, то как же я-то могла отказаться?

И все же идея эта пугала меня тем сильнее, чем больше я о ней думала. С другой стороны, я с интересом слушала рассказы Оррека и Грай о дворце и об альдах. Все-таки любопытно было бы посмотреть, как они там живут. Жизнь моя до сих пор разнообразием не отличалась, и я уже начинала думать: неужели так будет всегда — работа по дому, походы на рынок, пустые комнаты Галваманда, ну и, конечно, тайная комната с ее сокровищами, возможностью читать и учиться, а также — та странная, затемненная ее часть, куда я не осмеливаюсь зайти? Неужели никто и никогда не будет ничему учить меня, кроме моего дорогого друга и повелителя? Неужели я всегда буду только с ним и ни с кем другим? Неужели только ему смогу отдать свою любовь? Но с появлением этих двоих наш дом ожил. Проснулись души и тени наших предков и стали прислушиваться; проснулись хранители нашего порога и очага. И Тот, Кто Смотрит В Оба Конца Пути, отворил им двери. Я это чувствовала, знала, как знала и то, что наши гости пришли сюда тропой Энну, что их благословила сама Леро. А значит, отказаться от того, что они мне предложили, равносильно отказу от дара богов, от выпавшей удачи, от возможности увидеть, что там, за поворотом Пути…

— Так ты хочешь пойти с ними, Мемер? — снова спросил меня Лорд-Хранитель. Я понимала: если я скажу «нет», настаивать он не будет. Но в ответ я лишь молча пожала плечами — словно мне совершенно безразлично, пойду я во дворец или нет.

Он испытующе посмотрел на меня. Почему, ну почему он-то согласился послать меня прямо в логово наших врагов?! Однако и это, в общем, было мне ясно: потому что я могла пойти туда, куда не мог пойти он. И даже если я трушу, то он передаст мне свое мужество, и этого мужества хватит на двоих. Я должна была сыграть свою роль в качестве наследницы Галваманда, и он просил меня об этом.

— Хорошо, я пойду, — сказала я.

В ту ночь впервые в жизни мне приснился мой отец, точнее, тот, кто, по всей видимости, МОГ БЫ быть моим отцом. В голубом плаще, какие носили все воины альдов. И волосы у него были как у меня — не поймешь какого цвета, тусклые, курчавые, торчащие во все стороны и слишком тонкие и мягкие, чтобы их можно было причесать; в общем, настоящий «кучерявый баран». Лица этого человека я разглядеть не смогла. Он все куда-то взбирался, куда-то торопливо лез по развалинам домов, по разрушенным стенам и грудам камней, которых в нашем городе и до сих пор полно. А я стояла на улице и наблюдала за ним. И один раз, проходя мимо, он посмотрел прямо на меня, и мне вдруг показалось, что у него не человеческое лицо, а львиная морда. Потом он снова от меня отвернулся и торопливо, словно за ним кто-то гнался, перемахнул через очередную обвалившуюся стену и исчез.

Глава 7

Когда Оррек Каспро в следующий раз собрался во дворец развлекать ганда, его свиту составили укротитель львов Кай, львица Шетар и юный слуга Мем.

Мем, правда, чувствовал себя не в своей тарелке и здорово нервничал. Притворяясь помощником конюха, я очень боялась, что если альды попросят меня, скажем, расседлать Бранти или начнут вести со мной разговоры о лошадях, они мгновенно поймут, что я у лошади колено от бабки не отличаю. Не бойся, уверяла меня Грай, они точно такие же, как Гудит, и ни за что не пустят какого-то мальчишку-иностранца в конюшню к своим драгоценным лошадкам. Да она и сама ни на шаг меня не отпустит, как только мы на территории дворца окажемся. Так что мне в обличье мальчика Мема нужно будет только спокойно пройти по улицам, ведя Бранти под уздцы, как и подобает конюху, словно Оррек сам своей лошадью управлять не умеет.

Ну, я и повела Бранти под уздцы, чувствуя себя при этом полной дурой. Мне было очень страшно, и Бранти, пожалуй, меня даже успокаивал. Он покорно шел рядом со мною, громко и монотонно постукивая по мостовой подковами и покачивая своей крупной головой. Время от времени он прядал ушами и выразительно фыркал, ласково поглядывая на меня большими темными глазами. Бранти был старый — куда старше меня — и успел постранствовать по всему Западному побережью. Куда Оррек ни просил его пойти, он всюду охотно шел, проявляя удивительное терпение и благородство. Жаль, что я сама была совсем не такая.

Мы поднялись по улице Галва до моста Ювелиров и вскоре вышли на площадь перед Домом Совета. Я с гордостью взирала на это великолепное здание из серебристо-серого камня, такое высокое и просторное. Я любовалась аккуратными рядами высоких изящных окон и красивым медным куполом, который легко вздымался над городскими крышами подобно тому, как вздымается над соседними горами вершина горы Сул и точно плывет в небесах. К просторному крыльцу перед входом в Дом Совета с площади вела широкая лестница; с этого крыльца раньше выступали ораторы, на нем велись политические споры — но все это было в те далекие времена, когда мы сами управляли своей страной. Лорд-Хранитель рассказывал мне, что это крыльцо специально устроено так, что если ты, стоя на нем, говоришь хотя бы чуточку громче обычного, то тебя все равно будет слышно повсюду на площади. Но сама я никогда еще на это крыльцо не поднималась; я и по площади-то никогда не ходила. Площадь эта теперь принадлежала альдам, а не жителям Ансула.

В центре площади высился огромный шатер, и из него во все стороны торчали красные шесты с развевающимися красными знаменами, так что самого Дома Совета и видно-то почти не было.

У выхода на площадь к нам подошел какой-то офицер и приказал стражникам в голубых плащах пропустить нас к шатру.

Из конюшен, расположенных по левому краю площади, к нам тут же устремились еще какие-то люди. Я придержала Бранти, Оррек спешился, и тут же какой-то пожилой альд взял у меня из рук поводья и, слегка поцокав языком, повел жеребца прочь. Грай, она же укротитель львов Кай, подошла ко мне, держа Шетар на коротком поводке, и мы с нею вместе пошли следом за Орреком к шатру. Перед шатром был расстелен ковер, стояло складное кресло для Оррека; на кресле лежал зонтик от солнца. Нам никаких сидений явно не полагалось, но какой-то мальчик-раб — такое же «осадное отродье», как и я, — принес укротителю львов зонт из красной бумаги. Мы встали у Оррека за спиной, и Грай тут же сунула мне в руки этот зонт. Она велела держать его так, чтобы и мы трое тоже были в тени, а сама с весьма высокомерным видом скрестила руки на груди и отвернулась. Я понимала, что это делается для альдов — им должно казаться, что я — раб поэта Оррека или же укротителя львов Кая.

Рабы при дворе ганда носили одинаковые длинные рубахи из грубой ткани в серо-белую или буровато-белую полоску. Некоторые из них были альдами, а некоторые — моими соотечественниками, но ни одной женщины среди них я не заметила. Женщин они, наверное, держали в другом месте, где-то внутри, подальше от чужих глаз. И уж конечно, ни одна из рабынь к народу альдов не принадлежала.

Из шатра появились придворные в пышных нарядах, а со стороны казарм, выстроенных над Восточным каналом за Домом Совета, где раньше обычно ставили будки для голосования, к нам подошли несколько офицеров. Наконец из шатра вышел и сам ганд. Все встали. Ганда сопровождали два раба-альда; один держал над ним огромный красный зонт, а второй нес большое опахало на тот случай, если ганду станет жарко. Погода в тот день стояла замечательная, весенняя, и солнце то и дело скрывалось за легкими прозрачными облачками, а с моря дул слабый ветерок. И я, глядя на рабов с их дурацкими зонтами и опахалами, думала: до чего все же глупы эти альды! Неужели они не видят, что сегодня ничего такого не требуется? Широкополые шляпы, которые напялили на себя придворные, выглядели просто смешно. Неужели они так и не поняли, что Ансул — это не пустыня?

Подражая рабам-альдам, я старалась не поднимать глаз на ганда Иораттха и поглядывала на него лишь украдкой. Лицо у ганда было тяжелое, покрытое глубокими морщинами и чуть желтоватое, как и у большинства альдов; нос довольно короткий, ястребиный; глаза узкие и светлые. Светлые, точнее, бесцветные глаза альдов всегда вызывали у меня тошноту, и я бесчисленное множество раз благодарила своих предков за то, что они позволили мне иметь такие же темные глаза, как и у всех моих соплеменников. Похожие на овечью шерстку седые волосы ганда были коротко подстрижены, но отдельные кудряшки все же выбивались у него из-под шляпы; его густые брови тоже немного кудрявились, а короткая бородка четко обрисовывала нижнюю челюсть и подбородок. В целом ганд производил впечатление человека сильного и жесткого, но какого-то усталого. Он приветливо улыбнулся Орреку — улыбка эта словно разом осветила все его лицо — и сделал жест, какого мне у альдов еще видеть не доводилось: поднес ладони к груди и на уровне сердца как бы приоткрыл их ему навстречу, одновременно почтительно поклонившись. Видимо, альды так приветствуют равного. А еще он назвал Оррека «гандом всех поэтов».