Преодоление игры - Любовь Овсянникова

И все–таки трезвости рассуждений у меня хватало для понимания, что дальше за этой софистикой, за этими вопросами и попытками найти на них ответы начинается мистика. И хоть в виде предощущения она жила во мне, как и в каждом из людей, даже, как видно, искала выход в мир материального и объяснимого, но раздумывать над ней еще и еще я не стремилась. Я понимала, что чрезмерное философствование по поводу мистики без обретения дополнительного научного знания, может негативно сказаться на мне, сделать отличной от других. Да и зачем? Мне хватало ощущения загадочности от своих настроений, приходящих во время заката.

Да, я смотрела на закат.

Смутные предчувствия, тревожные, пугающие, вползали под кожу, шли по ней пупырышками, но я прогнала их. На несколько дней я отпросилась из больницы, теперь у меня было время на сборы, а потом меня ждала Киевская книжная ярмарка, праздник души. Будет такая роскошь — смотреть на новые издания, листать их и, возможно даже, встречаться глазами со счастливыми авторами. После ярмарки я вернусь сюда, чтобы выписаться из стационара, получить бюллетень и аки херувиму выйти на работу.

И все–таки закат… Закат печален в своем величественном прощании с днем, в красках багровости, грозной и не элегической. Он означает одно — опять что–то остается за чертой, отягощая память, и что–то вылущивается из предчувствий дня грядущего.

В день отъезда в Киев на ярмарку к нам пришла свекровь, села в кухне, поеживаясь от холода. Она привыкла одеваться по календарю, а лето 1994 года выдалось позднее и холодное, весь май мы не снимали плащи.

Юра еще был на работе. Я быстро сготовила обед, достала бутылку шампанского и мы сели обедать вдвоем. От выпитого и от горячей еды свекровь согрелась, повеселела, начала что–то рассказывать своим щебетливым голосом. Она радовалась жизни! Мне так приятно стало, так хорошо на душе, что я ее согрела и немного отодвинула от нее ту страшную жизнь, которая клокотала вокруг. Мне захотелось закрепить в ней это настроение. И тут я вспомнила, что недавно по случаю купила три одинаковых свитера ручной работы, отличающиеся цветом. Один отдала сестре, а еще два ждали своей участи. А что? Они довольно прилично выглядят. И я вынесла один для свекрови.

— Наденьте прямо сейчас, чтобы не замерзли, выйдя на улицу.

— Это мне? Какая красота, — она надела свитер темно–лилового цвета, и он оказался ей к лицу. — А не страшно, что он полнит, такой пушистый?

— Теперь модно ходить в объемных свитерах, главное, чтобы бедра были худые и руки длинные, — сказала я, подтягивая ей рукава повыше. — К тому же вам хорошо в этом цвете.

— Жаль, — вздохнула она, побежав к зеркалу смотреться, — не перед кем похвастаться.

С этим мы распрощались. Закрыв за ней дверь, я поспешила на балкон — хотелось посмотреть на нее со стороны в обновках: подаренном только что свитере и недавно купленной юбке. Вот она вышла из ворот, прошла под балконом, поравнялась с входом в кинотеатр «Октябрь», сейчас ее скроют распустившиеся каштаны. Но нет, она почувствовала мой взгляд и оглянулась. Нашла меня на балконе, засмеялась и покрутилась из стороны в сторону, демонстрируя наряд. Я показала ей большой палец, поднятый вверх. Тут подошел трамвай, и она поспешила перебежать дорогу, чтобы вскочить в него, каштаны скрыли ее от меня.

Вот и все. Больше живой я ее не видела.

Возможно, я пишу скучные вещи. В моем рассказе все просто и приземлено, как сами будни — кирпичики существования.

Поезд приплясывал на стыках рельс и катил, катил нас с Юрой в украинскую столицу. Ну, столицей моей души этот город никогда не был, и назвала я его так не из уважения к его роли или аляповатой истории, а из почтения к возрасту.

В спальном купе мне не читалось, хоть было весьма уютно. Наверное, глазам не хватало свету, только сказать об этом они не могли, не воспринимали текст и все. Зато новые наряды чуть ощутимо грели нутро сладкими предчувствиями, и я к ним прислушивалась.

Я любила ездить на ярмарки, где по–настоящему с головой окуналась в полюбившуюся среду, где отдыхала от основной работы и домашних дел. Мне нравилось останавливаться в хороших гостиницах, изучать новые города. Так я узнала Нижний Новгород, Ростов–на–Дону, Кисловодск. О Москве и Ленинграде не говорю, я их и раньше знала и бесконечно любила. Не удивительно, что ярмарка «Белые ночи» в Ленинграде превращалась для меня в ежегодный праздник, в воспоминания о молодости. Часто ярмарки устраивались в Ялте, и мы обязательно туда ехали, совмещая участие в них с отдыхом на море. Останавливались обычно в гостинице «Ялта», когда–то абсолютно недоступной для нас. Там мы спускались лифтом на пляж, наслаждались солнцем и морем и вспоминали время, когда, приезжая в Крым, вынуждены были жить на съемных квартирах в жутких условиях. Ярмарки по областным городам Украины нас привлекали, но исключительно работой, особенно Харьковские времен Кушнарева и первые Запорожские. Во Львов мы не ездили, его мир всегда был для нас чужим, даже раздражающим.

Повторюсь, Киев как столицу мы не воспринимали, в нем не чувствовалось какой–то внутренней цельности, от него веяло чужеродностью, ложью, сомнительными ценностями и притаившимся лицемерием. Пожалуй, мы бы не ездили сюда вовсе, но тут жил Юрин брат, и возможность увидеться с ним привлекала. Старое нами забылось, новое — еще не накопилось.

Сейчас мы планировали остановиться в гостинице и пригласить Анатолия с женой к себе — пусть и для них наш приезд будет приятным сюрпризом с возможностью нарядиться и выйти в люди.

Утро нашего приезда в Киев выдалось холодным и дождливым. Через сито туч сеял нудный, совсем не летний дождик. Однако настроение было оживленным и радужным. Я всю дорогу смотрела в окно и видела дали с изумрудной, совершенно ошалевшей растительностью. Весна в том году была поздняя, прохладная, поэтому в конце мая в Киеве стояла пора, когда только–только готовились к взрыву цветения акации. Тяжелые белые гроздья обещающе покачивались на ветру. Акации, как и я, ждали солнца. Только солнцу они могли подставить свои белые причудливые соцветия, только на солнце могли излить свой пьянящий аромат.

Я тоже любила солнце. Помню, еще во время моей работы в науке у нас проводился конкурс изобретений по одной из актуальных тематик. Я решила участвовать в нем и приготовила свое предложение. Его надо было вбросить в почтовый ящик жюри под своим секретным девизом. Девиз я написала такой: «Нет ничего прекраснее зноя». Он–то и прозвучал в зале, когда объявили победителей. Не помню, какой приз я получила за второе место, но мой девиз помнили долго. Одно время из–за него меня даже называли знойной девушкой, но это не прижилось. Ах, воспоминания… Так вот, я любила солнце и каким–то древним знанием уже знала, что после такого утра будет погожий майский день.

Участников ярмарки встретили на вокзале и привезли в гостиницу. Там — стойка регистратуры, администратор с кислой физией, паспорта, приглашение на ярмарку, регламент дней… Скоро мы, позвякивая ключами, прошли в свой номер, расположились: душ, новый халат, блаженство. Я вышла на балкон 12‑го этажа, посмотрела вниз и увидела акациевую аллею, протянувшуюся вдоль корпуса гостиницы. Дальше шел обширный двор с автостоянкой. От остановки метро к гостинице все пешеходы шли по этой удивительной аллее. Странно, никто из них не поднимал головы и не замечал, что идет по акациевой аллее, не думает, что такая аллея — большая редкость, особенно для Киева — города каштанов. Ведь городом акаций был Днепропетровск, для полноты информации скажу, что Одесса — это город платанов, а Харьков — город кленов.

Акация готова была к моему приезду, назавтра она распустит белые гроздья и выбросит мне под балкон свой аромат. Назавтра она будет в цветении.

Каждый город, как место земли, имеет свою ауру. В Киеве она была самой неблагоприятной, поэтому княжества Киевской Руси так враждовали, что в итоге она распалась, поэтому и Чернобыль случился. А вдобавок Киев прокляли за распад Союза, и вечное это многомиллионное проклятие еще долго будет лишать его согласия и благоденствия. Стоит ли удивляться, что тамошние ярмарки не приносили успеха, дохода и просто приятности? Одна только надежда бестолковая и оставалась, всякий раз зазывая сюда простаков, как леший зазывает на пустоши и болота. Этот раз не стал исключением. Фирм приехало много, людей — еще больше, зал был забит столиками с горами книг на них, а сделки никто не производил, договоры не заключали. Преодолевая жару закрытого помещения, люди зевали, но не покидали рабочих мест, опять же — надежда.

Недавно я обнаружила в себе испорченность зрения и начала для работы надевать очки. От непривычки к ним у меня иногда кружилась голова. А тут еще духота… Я сняла очки и покрутила в руках красивое изделие, от скуки протерла стекла, отложила — мне не читалось и вообще как–то ничего не хотелось.