Собрание сочинений - Карлос Кастанеда

его шляпу. Купить себе новую он не мог, но шляпа была ему необходима, так как работать приходилось под палящим солнцем.

Чтобы как-то защититься от зноя, он прикрыл голову то ли какой-то тряпкой, то ли пучком соломы. Его товарищи стали смеяться над ним и язвить по этому поводу. Он не обращал на них внимания. По сравнению с жизнью трех человек, которые полностью зависели от него, его внешний вид не имел для него никакого значения. Но работавшие рядом люди не унимались. Они улюлюкали и смеялись до тех пор, пока их бригадир, боясь беспорядков, не прогнал дона Хуана.

Холодная ярость пересилила его трезвость и осторожность. Он знал, что реагировать так — глупо, но моральное право было на его стороне. Он издал пронзительный вопль и бросился на одного из обидчиков, поднял его на плечи, собираясь сломать ему хребет. Вдруг он подумал о голодных детях, о том, как они терпеливо сидели возле него ночи напролет в ожидании смерти. Он опустил мужчину на землю и пошел прочь.

Он присел на краю поля, где они работали, и все накопившееся в нем за долгое время отчаяние вырвалось наружу. Это была тихая ярость, но обращена она была не на тех, кто его оскорбил, а на самого себя. Он неистовствовал до тех пор, пока весь его гнев не прошел.

— Я сидел там на виду у этих людей и плакал, — продолжал дон Хуан. — Они смотрели на меня, как на сумасшедшего. А я таким и был. Но я не обращал на них никакого внимания. Мне было не до того.

Их бригадир пожалел меня и подошел, чтобы как-то утешить. Он думал, что я плачу от жалости к себе. Ему и в голову не могло прийти, что я плачу о духе.

Дон Хуан сказал, что, когда его гнев прошел, к нему явился безмолвный защитник. Это было необъяснимым наплывом энергии, породившим в нем отчетливое ощущение приближающейся смерти. Он знал, что него уже никогда не будет возможности увидеть свою приемную семью. Он громко попросил у них прощения за то, что не имел ни мужества, ни мудрости, необходимых для избавления их от ада на Земле.

Работники продолжали смеяться и издеваться над доном Хуаном. Он едва ли слышал их.

Слезы катились по его щекам, когда он обратился к духу и поблагодарил его за то, что он привел его на путь Нагваля и дал ему незаслуженную возможность стать свободным. Он слышал вопли ничего не понимавших людей. Они ругались и оскорбляли его. И они имели на это право — ведь он побывал в преддверии вечности и не осознал этого.

— Я понял, насколько прав оказался мой бенефактор, — сказал дон Хуан. — Моя глупость была тем чудовищем, которое уже пожрало меня. В тот момент, когда я подумал об этом, я уже знал, что все, что бы я ни сказал, что бы ни сделал, было бессмысленным. Я упустил свой шанс и теперь стал посмешищем для людей. Духу теперь нет никакого дела до моего отчаяния. Нас слишком много — людей со своим ничтожно маленьким личным адом, порожденным нашей глупостью, — чтобы дух обращал внимание на каждого.

Я опустился на колени и обратился на юго-восток. Я снова поблагодарил своего бенефактора и сказал духу, что мне стыдно. Так стыдно… И на последнем издыхании я простился с миром, который был бы прекрасен, если бы у меня хватило мудрости. Внезапно огромная волна нахлынула на меня. Вначале я ее почувствовал. Затем услышал, как она движется, и наконец увидел ее приближение с юго-востока напрямик через поля. Она захлестнула меня и накрыла своей темнотой. И свет моей жизни ушел. Мой ад кончился. Наконец я умер! Наконец я был свободен!

* * *

Рассказ дона Хуана ошеломил меня. Но он игнорировал все мои попытки говорить об этом. Он сказал, что как-нибудь в другой раз и в другом месте мы еще обсудим эту историю. Затем дон Хуан потребовал, чтобы я занялся тем, для чего мы пришли сюда, — совершенствованием овладения осознанием.

Пару дней спустя, когда мы возвращались с гор, он неожиданно снова заговорил о своей истории. Мы как раз присели отдохнуть. Я никак не мог отдышаться, в то время как дыхание дона Хуана было совершенно ровным.

— Битва магов за свою уверенность — наиболее драматичная из всех битв, — сказал дон Хуан. — Она причиняет страдания и требует немало сил. Великое множество раз она стоила магам жизни.

Он объяснил, что для того, чтобы маг был полностью уверен в своих действиях или в своем положении в мире магов, а также чтобы он был свободен разумно использовать свою новую непрерывность, — он должен вначале разрушить непрерывность своей старой жизни. Только потом его действия смогут приобрести необходимую уверенность, которая укрепит и уравновесит зыбкость и нестабильность его новой непрерывности.

— Видящие маги нового времени называют этот процесс нейтрализации «билетом в безупречность», или символической, но окончательной смертью, — сказал дон Хуан. — На этом поле в штате Синалоа я получил свой билет в безупречность. Там я умер. Зыбкость моей новой непрерывности стоила мне жизни.

— Скажи, дон Хуан, ты действительно умер тогда или только потерял сознание? — спросил я, стараясь не выглядеть циничным.

— На том поле я действительно умер, — ответил он. — Я понял, что мое осознание покинуло меня и движется к Орлу. Но поскольку я произвел перепросмотр всей моей жизни, Орел не поглотил мое осознание. Он отверг меня. Тело мое лежало бездыханным в поле, поэтому Орел не позволил мне обрести свободу в полной мере. Он как бы приказал мне возвращаться и начать все сначала.

Я поднялся на вершину кромешной тьмы и спустился снова к свету Земли. И тут я обнаружил себя в неглубокой могиле на краю поля, засыпанной камнями и комьями земли.

Дон Хуан сказал, что теперь он уже знал, что ему делать. Выбравшись из могилы, он поправил ее, как если бы тело до сих пор оставалось там, и пошел прочь. Он чувствовал себя сильным и уверенным. Он знал, что ему необходимо вернуться в дом бенефактора. Но прежде чем отправиться в обратный путь, он хотел повидаться со своей семьей и объяснить им, что стал магом и не может оставаться с ними. Он хотел объяснить им, что его падение было следствием незнания того, что маги