Марк Солонин - Bill Gates

«Смотрю на него и восхищаюсь — ничего природа не пожалела для этого человека: ни красоты, ни ума, ни отваги, ни обаяния.,. Красноармейцы рассказывают легенды о его подвигах в Испании и Финляндии... Командиры на лету ловят каждое его слово...»

К тому моменту, когда 8-я тд доползла, наконец, до исходного района наступления, ото всей дивизии остался один сводный танковый полк, на вооружении которого было 65 (шестьдесят пять) танков (29. стр. 260). В докладе о боевых действиях 15-го МК отмечено, что «благодаря активным действиям 8-й танковой дивизии левый фланг корпуса был обеспечен с запада и 10-я и 37-я танковые дивизии смоыи отойти на рубеж р. Радоставка». Это не опечатка. Результатом «активных действий» танковой дивизии в наступлении считается то, что две другие танковые дивизии смогли с ее помощью благополучно отойти, преследуемые пехотой противника. Хотя и это достижение отнюдь не бесспорно. Так, в отчете о боевых действиях 10-й тд читаем нечто прямо противоположное: «Пути отхода дивизии были отрезаны танками и пехотой противника, так как 8-я тд (сосед слева), имевшая задачу прикрыть с запада действия дивизии, не смогла продвинуться через сильно укрепленный противотанковый район» (28, стр. 197). Странно это. Шестой день войны — а у немцев в глубине советской территории уже и противотанковый район готов, да еще и «сильно укрепленный»...

Основные силы 8-го мехкорпуса, несмотря на наличие мощного танкового тарана (кроме двух сотен легких танков в 12-й тд оставалось еще порядка 100 КВ и Т-34), не смогли пробить оборону 75-й пехотной дивизии и мотопехотных частей 16-й немецкой танковой дивизии. Упорство и стойкость немецких солдат оказались сильнее стальной брони. Немецкий историк так описывает бой с советскими танками южнее Дубно:

«...Тарновка сотрясалась от взрывов противотанковых гранат, дома полыхали, все имеющееся в наличии оружие было направлено на уничтожение танков. Ветер разносил вокруг дым и гарь. Одному тяжелому пехотному орудию (короткоствольная пушка калибра 150 мм. — М.С.) удалось подбить два средних танка. 50-мм противотанковые пушки были бесполезны даже на дистанции в 400 м. Все новые и новые стальные колоссы входили в Тарновку, но бойцы 16-й танковой дивизии держались достойно. Одна 88-мм зенитная пушка в течение получаса уничтожила 4 танка.

Когда атака была отражена, убитые и раненые подобраны и дым рассеялся, на поле боя можно было насчитать 22 подбитых танка...» (193).

Продвинуться дальше рубежа Козин — Верба группе Рябышева гак и не удалось. Тем временем немцы вернули из Кременца в район боя танковые части 16-й танковой дивизии, подтянули мотопехоту 16-й моторизованной дивизии. В тыл группы Рябышева вышла 57-я пехотная дивизия и практически без боя заняла город Броды (который якобы обороняла 212-я моторизованная дивизия 15-го мехкорпуса). К вечеру 28 июня соединения 8-го мехкорпуса оказались в окружении. Снова началась паника. Погиб генерал Мишанин, в пешем строю поднимавший бойцов в атаку. В своем докладе о боевых действиях корпуса Рябышев пишет:

«...Части 7-й мотострелковой дивизии прорывались из окружения в разных направлениях. Потеряв большое количество танков, артиллерии и автотранспорта, к 24.00 28.6.41 г. дивизия вышла из окружения и сосредоточилась юго-восточнее Броды» (28, стр. 169).

Мемуары Попеля дают гораздо более живые картины того, что скрывалось за скупой фразой «прорывались из окружения в разных направлениях»:

«...Рябышев сел в «эмку» и помчался к Бродам. По пути он натыкался на бредущих толпами бойцов, горящие машины, лежащих в кюветах раненых (подчеркнуто мной. — М.С). Рубеж, предназначенный 12-й танковой дивизии, никто не занимал... Какие-то неприкаянные красноармейцы сказали, что мотопехота покатила на юг, вроде бы к Тер-пополю. Командир корпуса повернул на южное шоссе и километрах в двадцати нагнал хвост растянувшейся колонны. Никто ничего не знал. Рябышев попытался остановить машины. Из кабины «полуторки» сонный голос спокойно произнес:

— Какой там еще комкор? Наш генерал — предатель. К фашистам утек.

Рябышев рванул ручку кабины, схватил говорившего за портупею (рядовые бойцы ездят без портупеи. — М.С.), выволок наружу. — Я ваш комкор.

Не засовывая пистолет в кобуру, Рябышев двигался вдоль колонны, останавливая роты, батальоны, приказывая занимать оборону фронтом на северо-запад...» (105).

После беспорядочного отхода остатков 8-го мехкорпу-са на Броды — Подкамень группа Попеля была обречена: лишенную связи и снабжения танковую группу все плотнее и плотнее окружали части пяти немецких дивизий. Две стрелковые дивизии (140-я и 146-я) 36-го СК находились на расстоянии 15—20 км от Дубно, но, вопреки приказу командующего фронтом № 0018 от 28 июня, никакой поддержки группе Попеля не оказали. Колонна автомашин с горючим и боеприпасами для группы Попеля была остановлена на шоссе Броды — Дубно. Остановлена случайно оказавшимся там командиром какой-то отступающей кавдивизии (скорее всего, это была 3-я кавдиви-зия из состава 6-й армии) и отправлена назад, так как «Дубно давно уже у немцев». Спорить с этим никто не захотел, грузовики развернулись и поспешно уехали в тыл...

Скорее всего, именно с трагической историей гибели 8-го мехкорпуса связана еще одна, личная трагедия — самоубийство члена Военного совета Юго-Западного фронта Н.Н. Вашугина. Восстановить точную картину событий трудно (если не сказать — невозможно). Начнем с отрывка из мемуаров Н.С. Хрущева, который был и свидетелем самоубийства и непосредственным участником событий (в качестве Первого секретаря ЦК КП Украины Хрущев входил в состав Военного совета фронта):

«...Хочу осветить неприятный для нас эпизод, который произошел с членом Военного совета Киевского ОБО.

Когда у нас сложились тяжелые условия в районе Броды, мы с командующим войсками приняли меры для перегруппировки войск и уточнения направления нашего удара против войск противника, который наступал на Броды. Чтобы этот приказ был вовремя получен командиром мехкорпуса Рябышевым и командиром другого корпуса, фамилию которого я забыл (судя по предыдущему описанию, речь идет о 15-м МК. — М.С.), мы решили послать члена Военного совета КОВО, чтобы он сам вручил приказы, в которых было изложено направление удара. Перед отъездом в мехкорпуса он зашел вечером ко мне...

Член Военного совета (Хрущев упорно не называет Вашугина по фамилии. — М.С.) уехал в войска, а вернулся рано утром и опять пришел ко мне. Вид у него был страшно возбужденный, что-то его неимоверно взволновало.

Он пришел в момент, когда в комнате никого не было, все вышли, и сказал мне, что решил застрелиться.

Говорю: «Ну, что вы ? К чему вы говорите такие глупости ?»

«Я виноват в том, что дал неправильное указание командирам механизированных корпусов. Я не хочу жить».

Продолжаю: «Позвольте, как же это ? Вы приказы вручили ?»

«Да, вручил».

«Так ведь в приказах сказано, как им действовать и использовать мехкорпуса. Вы здесь при чем?»

«Нет, я дал им потом устные указания, которые противоречат этим приказам».

Говорю: «Вы не имели права делать это. Но если вы и дали такие указания, то все равно командиры корпусов не имели права руководствоваться ими, а должны выполнять указания, которые изложены в приказах и подписаны командующим войсками фронта и всеми членами Военного совета. Другие указания не являются действительными для командиров корпусов».

«Нет, я там...»

Одним словом, вижу, что он затевает со мной спор, ничем не аргументированный, а сам — в каком-то шоковом состоянии. Я думал, что если этого человека не уговаривать, а поступить с ним более строго, то это выведет его из состояния шока, он обретет внутренние силы и вернется к нормальному состоянию. Поэтому говорю: «Что вы глупости говорите? Если решили стреляться, так что же медлите?» Я хотел как раз удержать его некоторой резкостью слов, чтобы он почувствовал, что поступает преступно в отношении себя. А он вдруг вытаскивает пистолет (мы с ним вдвоем стояли друг перед другом), подносит его к своему виску, стреляет и падает... Его погрузили в машину и отправили в госпиталь, но там он вскоре умер...

...Не могу сейчас определить его умонастроение. Ясно, что он нервничал. Потом пришел ко мне и застрелился. Однако перед этим разговаривал с людьми, которые непосредственно с ним соприкасались, и они слышали его слова. Он считал, что все погибло, мы отступаем, все идет, как случилось во Франции. «Мы погибли!» — вот его подлинные слова... Потом я написал шифровку Сталину, описал наш разговор. Существует документ, который я сейчас воспроизвожу по памяти. Думаю, что говорю точно, за исключением, возможно, порядка изложения. Самую же суть описываю, как это и было тогда в жизни...» (31, стр. 306—307).

Хрущев не указывает точную дату этого мрачного события, нет в его воспоминаниях и каких-то конкретных деталей, которые позволили бы уточнить время действия. Есть лишь сообщение о том, что Вашугин уехал вечером, а вернулся в штаб фронта «рано утром». Это важная подробность, но, к сожалению, не слишком достоверная — Хрущев за давностью лет мог и ошибиться в таких деталях. Самое главное — нет никакой расшифровки содержания «других указаний», которые Вашугин якобы дал командирам мехкорпусов. Увы, наиболее важное для историка заменено многоточием {«нет, я там...»)