Шепот под землей - Бен Ааронович

тоже висел меч. А вот классического атрибута злодея, солнечных очков с зеркальными стеклами, на нем не было – их еще не изобрели.

Мой благородный избавитель проследил за моим взглядом.

– Воры, – заметил он.

– Что же они украли?

– То, что по праву рождения принадлежит мне, – ответил он. – И сейчас продолжают это присваивать.

Несколько рабочих опускали в канаву выдолбленные изнутри бревна. Они скреплялись при помощи древесной смолы, образуя неровную корявую трубу, называемую также водоводом.

– Вода, – выдохнул я и сглотнул сухим горлом.

– А мозги у тебя от солнца не спеклись, – заметил мой собеседник.

И тут я его узнал. Вернее, понял, что он похож на отца. И на брата, Эша. С трудом поднявшись на ноги, я развернулся и посмотрел туда, откуда шли люди. Дорога, прямая и пыльная, тянулась по бескрайним полям. Кое-где отдельными полосами зеленели свежие всходы. Бесконечный поток людей, скота и запряженных в телеги лошадей двигался мимо меня к горизонту, подернутому рыжеватой дымкой. Там, вдалеке, ее пронзал, возносясь к небу, готический шпиль собора Святого Павла. Это был Лондон, это была Оксфорд-роуд. А молодой рыцарь с мечом мог быть только Тайберном. Тем самым первозданным Тайберном, который стремился вниз с холмов Хэмпстед и утолял жажду толпы, собиравшейся на публичные казни. И которого теперь указом самого короля загоняли под землю, дабы промочить сорок тысяч лондонских глоток.

Меня никуда не увозили. Просто откопали на восемьсот лет раньше.

– Ты – Тайберн, – сказал я.

– Сэр Тайберн, – поправил рыцарь. – А ты – Питер из «Пекуотер Истейт», ученик чародея.

– Вот черт, – вздохнул я. – У меня галлюцинации.

– Ты уверен?

– Я слышал, как кто-то читает вслух Чосера, – ответил я, – и понимал дай бог одно слово из пяти. А Великий сдвиг гласных, после которого все слова звучат по-другому, был позже. И значит, я все еще там, куда свалился.

Если бы я вдруг запел «Золотые годы» Дэвида Боуи, то кому-то просто пришлось бы меня пристрелить.

Я заглянул в канаву, из которой Тайберн и его приятели меня «спасли». На самом дне чернела яма с неровными краями, не шире кошачьего лаза в двери.

– Ну, если ты знаешь, что застрял, то какая разница, где ждать помощи? – спросил Тайберн. – И я, например, не считаю себя галлюцинацией.

– А может, ты призрак, – возразил я, не отрывая взгляда от ямы и пытаясь понять, что лучше: просто спрыгнуть вниз или нырнуть «рыбкой». – Или что-то типа остаточной памяти города.

Нет, пора, решительно пора составить нормальную терминологию для таких сущностей.

Я спрыгнул в канаву. На дне была мягкая, вязкая желтоватая глина. Та самая, лондонская. «Рыбкой» получилось бы быстрее.

– А может, лучше возьмем лодку, сплаваем в Саутворк? – предложил вдруг Тайберн. – Погуляем, выпьем, может, встретим веселых девиц из Фландерса. Ну давай, а? – взмолился он. – Развлечемся на славу! А то я…

Тайберн умолк.

– Что?

– Я здесь сижу совсем один, – закончил он, – уже так давно. Возможно, с пятидесятых годов девятнадцатого века, когда «захлебнулся потоком дерьма», как утверждает твой отец.

– Ты говоришь о том, о чем я только что подумал, – заметил я. – Как тут не подозревать галлюцинации?

Вот поэтому магия даже хуже квантовой физики. И то и другое, конечно, бросает вызов здравому смыслу, но все же бозон Хиггса, например, никогда не пытался со мной разговаривать.

– Слышишь? – спросил вдруг Тайберн.

Я уже хотел спросить, что именно, когда тоже услышал долгий вопль, летящий над полями со стороны Лондона. И вздрогнул.

– Что это такое?

Вопль раздался снова. В нем не было ни слов, ни смысла – только злоба, бессильная ярость и жалость к себе.

– Сам знаешь, – сказал Тайберн, – это ведь ты оставил его там, прикованного к мосту.

Эксперимента ради я сунул ногу в яму. Глина сомкнулась вокруг, неприятно шевельнувшись, словно живая.

Третий вопль звучал уже тише, рассеиваясь на ветру, теряясь в шуме толпы.

– Рано или поздно тебе придется освободить этого крючконосого мерзавца, – заметил Тайберн.

Но точно не сейчас, подумал я.

– Я не хочу умирать в этой яме, так и не открыв глаз, – сказал я.

– И не надо, – пожал плечами Тайберн и спрыгнул ко мне. – Есть другой путь.

– Неужели? – поднял я бровь. – Какой же?

– Вот этот, – ответил Тайберн и ударил меня навершием меча в висок.

Я пожалел о своем решении сразу же, как только открыл глаза в полной темноте и почувствовал, что вокруг коленей плещется вода. Было холодно – без движения даже гидрокостюм не держит тепло.

Я подумал: а стоило ли так торопиться? Не легче ли было умереть под теплыми лучами воображаемого солнца, чем встретить смерть здесь, в холодной темноте реальности? Не лучше ли умереть в блаженном неведении, чем все сознавать и сходить с ума от ужаса? Хотя для настоящего лондонца правильный ответ один: лучше вообще не умирать.

И тут у меня в голове родился самый идиотский план всех времен, начиная с того дня, когда я решил взять свидетельские показания у призрака. Такой невероятно глупый, что даже Болдрик[45] отверг бы его с ходу.

Я вознамерился силой мысли отыскать пса по имени Тоби и связаться с ним. Ну, не то чтобы прямо мысли, это вряд ли возможно. Но с тех самых пор, как Молли отправила меня в веселое путешествие по закоулкам памяти Лондона, я понял, что все накопленные городом вестигии, питающие призраков, как-то связаны между собой. И места, где они копятся, способны обмениваться информацией. Это что-то вроде магического интернета. Иначе как я мог увидеть столько всего, физически находясь в Безумстве? И вот теперь я надеялся это использовать. Нужно создать эдакую форму без формы, достаточно мощную, чтобы напитать ее магией камень. Тогда, возможно, получится своеобразный маяк. Сигнал, который пройдет сквозь память камня достаточно далеко, чтобы один особенно восприимчивый песик мог услышать его и распознать. А потом он тревожно залает и помчится со всех своих коротких лапок к станции «Оксфорд-cеркус». И будет настырно крутиться у горы обломков, обнюхивая их. И какой-нибудь спасатель, не обделенный интуицией, скажет вдруг: «Эй, гляньте, собачонка вроде чего-то учуяла».

Я же говорил, что это самая дурацкая из всех моих идей, верно? Но других вариантов не было. Ибо, как только Лесли вступила в наши ряды, я первым делом купил колоду карт Зенера[46], чтобы проверить, можно ли с помощью магии общаться мыслями. Как-то раз мы с Лесли и доктором Валидом полдня развлекались, воссоздавая безумные телепатические эксперименты шестидесятых и семидесятых годов. Результаты были нулевые, у меня не получалось даже распознать форму, которую Лесли создавала