Эксклюзивный грех - Анна и Сергей Литвиновы

Там было спасение.

Дима оглянулся. Надя, с трудом дыша, хватая ртом воздух, добежала к нему, на островок безопасности у трамвайных путей. Казалось, каждый шаг дается ей с превеликим трудом. Дима оглянулся на ту сторону Лиговки, откуда они бежали. Ему показалось, что мужчина в черном длинном кожаном плаще стремительно идет от угла Кузнечного переулка по направлению к ним. Под полой плаща тот, казалось, что-то прячет. Надя ничего этого не видела. Она схватилась за Димино плечо рукой. Лицо ее посерело, она согнулась. Хватала ртом холодный воздух. Мужчина в черном плаще, казалось, все ближе подходит по тротуару именно к ним.

– Отставить отдых!.. – изо всех сил гаркнул Дима. – Вперед!! – И он опять схватил Надю за вялую, теперь сопротивляющуюся ладонь и повлек ее за собой на противоположную сторону проспекта, к вокзалу. Надя еле шла – ему приходилось буквально волочить ее за собой. Они пробежали, протащились, проскользнули среди медленно ползущих, злобно сигналящих им машин. Вот они уже на противоположном тротуаре. Здесь полно людей. Дима оглянулся назад, на проспект – мужчины в черном плаще нигде не видно. Надя переводила дух – полусогнулась, опиралась на него.

– Пошли! – грубо дернул он ее за руку и потащил за собою к вокзалу.

* * *

Все события последних десяти минут – выстрелы им вслед, лазанье, отчаянный бег неизвестно куда и неизвестно от кого – Надя воспринимала словно сон.

Кошмарный, тягучий, черный сон. Только в отличие от сна она чувствовала не страх, а дикую физическую усталость. Воздуха не хватало. Легкие горели пламенем. Ноги отказывались слушаться. Перед глазами летали красные мушки. Дима тащил ее мимо киосков с цветами – магазинчики казались ей одними огромными похоронами, затем по склизкой лесенке – на ней, словно на паперти, в шеренгу стояли старушки и выкрикивали: “Молодые люди, кому водочка дешевая!..” А навстречу им туго шла с вокзала черная масса людей. Наде больше всего хотелось сейчас опуститься на ступеньки и никуда, никуда не идти. Шедшая навстречу человечья масса больно ударила ей в грудь, потом пихнула в плечо. Надя вырвала руку из Диминой руки:

"Стой! Я больше не могу!!” Дима не стал ее ни тащить, ни уговаривать. Глаза его полыхнули злым огнем. Он взял ее за отвороты куртки. Резко встряхнул – так, что у нее аж сотряслось что-то в голове. А потом, без замаха, но хлестко ударил по щекам: сначала по одной, потом по второй. Она мгновенно почувствовала боль, как от крапивы, – и тут же, одновременно, и дикую ненависть к нему, и стыд за себя. Бабульки-торговки смотрели на нее с сострадательным любопытством, будто Надя была привокзальною шлюхой.

– Вперед! – гаркнул Дима. И она, сама удивляясь себе, вдруг безропотно подчинилась ему. Глаза застилали слезы, но откуда-то взялись силы, и она стала первой – лишь бы не видеть Димы, никогда не видеть! – агрессивно протискиваться сквозь вокзальную толпу.

Они миновали пригородные пути Московского вокзала, затем кассы и табло отправления дальних поездов: призывно сияли на нем зеленые строчки. Она теперь шла впереди, тараня ненавистную толпу, а Дима (от которого она теперь тоже хотела убежать!) поспешал, скотина, сзади. Наконец они пробрались туда, где находились перроны поездов дальнего следования. Надя и не хотела – да оглянулась на Диму беспомощно. Тот отрицательно помотал головой, крикнул: “Дальше!"

Они миновали уходящие направо – вдаль, перпендикулярно их дороге – железнодорожные пути, зеленые табло и уютно-зеленые поезда. Вокзал как-то незаметно кончился. Они вбежали в какой-то пустынный околовокзальный проезд. Под ногами захлюпала скользкая жижа. По обе стороны проезда стояли в шеренгу припаркованные машины. Справа и слева тянулись глухие – без окон, без дверей – кирпичные стены. Толпу словно бы выключили всю: ни единого человека рядом, только пустынные автомобили пообочь.

Они миновали закрытый автомобильный шлагбаум. Пошли теперь какой-то кривой улицей. Здесь светили редкие фонари и в глухих стенах кое-где, в беспорядке, – окна, прикрытые занавесками. Надя никогда не была в этом районе, но догадывалась, что они где-то на задах Московского вокзала и Старо-Невского проспекта. Впереди улица изгибалась. На одиноком балконе сушилось белое белье.

В спину им засветили фары. Дима подвинул Надю рукой с дороги, прикрыл своим телом ее спину. Всмотрелся в приближающийся темный слепящий силуэт автомобиля. И вдруг замахал рукой, голосуя, останавливая. Надя рефлекторно схватила его за руку, воскликнула: “Зачем ты?.."

Но машина уже остановилась рядом с ними: “Жигули-шестерка”, такая же, как Димина. Открылось окошко, из авто выглянул водитель:

– Куда?

– В Пулково, пятьсот даю! – азартно выкрикнул Дима.

– Садись! – весело махнул рукой шофер.

* * *

Через два часа они уже сидели в мягких креслах самолета “Ту-134”, совершающего рейс номер двадцать четыре – двадцать девять в Москву. Только тут Надя (всю жизнь смертельно боявшаяся неба, высоты и самолетов) почувствовала себя в полной, блаженной безопасности. И сразу подумала: как все в жизни относительно! Что ей теперь какой-то небесный перелет – после той опасности, которой они избежали!..

И тут она, впервые за последние три часа, вдруг подумала: а как она выглядит? Достала из сумочки зеркальце, оглядела себя. На нее из маленького зеркального кружка глянуло почти чужое лицо. Волосы растрепались и кое-где слиплись. На скуле – грязь и ссадина. Тушь комочками. Нос искраснелся. Но, несмотря на это, Надя сама себе – на удивление – скорее понравилась. Щеки ее, насколько было видно в зеркальце, разрумянились. Глаза блестят. Губы алые, полные. Еще бы Димы рядом не было, тогда б она смогла спокойно и тщательно привести себя в порядок и смотрелась бы на твердые “пять с плюсом”.

Надя привстала было с кресла – выйти в туалет, но ее плеча коснулась бортпроводница: “Пристегните, пожалуйста, ремни – мы взлетаем”. Надя со вздохом уселась – взгляд ее упал на собственные перемазанные привокзальной грязью сапоги. Она тихонечко застонала.

Дима, сидевший ближе к окну, истолковал ее вздох по-своему. Он накрыл ее кисть, лежащую на подлокотнике, своей большой ладонью, тихонечко пожал ее.

– Все кончилось, Надежда, все кончилось, – вполголоса проговорил он. – Сейчас мы полетим домой, в Москву. Тебя там ждет Родион, меня – Бакс. Звери наши оба живы-здоровы. Только Сашку моего объели. Я ему звонил. У него дома все тихо, спокойно. Он нас встретит. Никто его не навещал, никто ни мной, ни тобой не интересовался. И меня с ним никто никогда не свяжет. Мы с Сашкой до прошлой недели пять лет не виделись… Пересидим у него… Москва большая, никто нас там не найдет… Хоть сто лет будем скрываться…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});