Венецианская блудница - Елена Арсеньева

Счастье, блаженство – вот именно. Но все же – вихрь!

Венеция была тогда второю столицей Европы. Она поровну делила с Парижем всех знаменитостей сцены, искусства и любви, всех знаменитых путешественников, всех необыкновенных людей, всех авантюристов, всех любопытных, всех тонких ценителей жизни. Но у Венеции было то преимущество, что в ней не было резонеров, лицемерных моралистов, деловых людей и скучных насмешников. Жизнь здесь являлась действительно вечным праздником, и хотя Александра была бы счастлива с Лоренцо в тишине и покое, все же она не могла не признавать, что венецианская разноцветная шумиха была достойной оправой чуду, с ней свершившемуся. Конечно, зовись это чудо медовым месяцем…

Ступив из гондолы на террасу своего дворца и надежно сжимая в объятиях милую беглянку, Лоренцо не забыл своих слов о венчании. Просто он вернулся во дворец, где все проникнуто было мрачными тревогами прежних дней, а потому осознал: не может он, человек без будущего, лишенный чести, предложить ту же участь женщине, которую полюбил… полюбил безумно, несмотря на то, что ее приемный отец был лютым врагом Лоренцо.

Бартоломео Фессалоне оказался крепким орешком! Минуло не меньше месяца, как он попал в руки Лоренцо и был заперт в надежном месте, а до сих пор не открыл еще тайны, ради которой был схвачен: не выдал бумаг Байярдо.

Конечно, Александра не знала, где он заключен, однако уверена была, что не во дворце: Чезаре периодически куда-то исчезал, причем Лоренцо ждал его возвращения с особенным нетерпением, которое прорывалось в каждом движении, в каждом слове и даже заражало Александру. Потом появлялся Чезаре – угрюмый более обычного, молчаливый: сначала он вообще мог только покачать головой и сказать одно слово – «нет». Потом его как бы отпускало отвращение, которое он испытывал от встреч с Фессалоне: Чезаре начинал чихвостить этого «профессора шантажа», «паразита по ремеслу», но смысл оставался прежним: никаких бумаг Фессалоне не отдал.

Александра была родом из страны, где милосердие и жестокость с поразительным миролюбием уживаются в каждом отдельно взятом человеке и во всем народе. Дыба или виска, кнут, козлы, «кошки», батоги, розги, раскаленные веники, жаровня под ноги – все эти пыточные понятия были ей понаслышке знакомы и, хотя вызывали страх, воспринимались как необходимые реалии быта. Разумеется, у нее ни на кого не поднялась бы рука. Разумеется, она никому не посоветовала бы пытать ближнего своего. Однако… однако разве насилие и устрашение врага не входят в круг тех обязательных игр, которыми из века забавляются мужчины?.. И, не давая себе в том отчета, пряча свое недоумение от себя самой, Александра изумлялась: неужто Лоренцо не может найти действенное средство развязать Фессалоне язык? Или не Лоренцо, а Чезаре, а еще лучше – отвратительный пан Казик, чтобы руки ее возлюбленного не были замараны кровью…

Ага, так, значит, она все-таки не хотела, чтобы Лоренцо был жесток и неразборчив в средствах! Поймав себя на таком противоречии, Александра словно прозрела. Так ведь и Лоренцо не может быть жестоким! Хоть он и держался в стороне от церкви и вполне мог бы считаться плохим католиком (в сей век вольнодумства многое сходило людям с рук!), однако не в силах преступить главных заповедей христианства, пусть это и длит его страдания.

Случайно услышанный разговор подтвердил эти догадки.

Тогда Чезаре вернулся после очередного посещения Фессалоне – в очередном приливе злобы. Александра не собиралась нарочно подслушивать – просто оказалась поблизости в тот самый момент, когда Чезаре излил свою злобу, не позаботясь, как обычно, проверить, надежно ли заперты двери.

– Этот подлец сказал: пусть она сама его попросит! – выпалил с порога Чезаре. – Тогда он, возможно, подумает…

– Она? – переспросил Лоренцо. – Кто она? Неужто Лючия?

– Кто же еще? – раздраженно фыркнул Чезаре. – Он, видите ли, не может до сих пор поверить, что ее привязанность к нему обратилась в ненависть, что она любит вас. Он желает услышать это от нее самой, чтобы быть уверенным, что, когда бумаги попадут в ваши руки, синьорина Лючия не будет отброшена, как ненужная вещь. Ну и все такое.

Лоренцо усмехнулся:

– Поразительно видеть в такой низкой душе такие высокие чувства!

– Полноте! – сердито воскликнул Чезаре, который был так возмущен, что даже забыл о привычной почтительности, с которой всегда говорил со своим господином. – Полноте! Это новый способ поморочить нам голову! Он же прекрасно знает, что вы никогда не позволите синьорине отправиться к нему.

– Никогда, – произнес Лоренцо, и слово это было как звяканье железных оков. – Только через мой труп.

– Но, быть может, Фессалоне надеется, что она сама захочет навестить его? – осторожно осведомился Чезаре, и Александре послышалась какая-то особенная нотка в его голосе, которая, впрочем, возмутила не только ее, но и Лоренцо:

– Ты думаешь, она еще питает к нему привязанность?! После всего, что он сделал? После того, как она сама выдала его нам?

– Сердце женщины – потемки, – тихо молвил Чезаре. – И вы это знаете не хуже моего. Рядом с Фессалоне прошла вся ее жизнь. Рядом с вами – несколько дней. Синьорина ведь знала, что мы с этим polacco [53] следим за нею на Эрберии. Ей просто некуда было деваться!

«Что?! – чуть не вскрикнула Александра. – Tак ты думаешь, я это нарочно все устроила?! Ах ты… Жаль, жаль я тебе не дала заколоться там, в Змеином ущелье, смиловалась над тобой! Зря!»

Она крепко зажала себе рот: нельзя было обнаружить свое присутствие. Вдобавок, если хорошенько поразмыслить, именно жалость к Чезаре – одна из причин ее счастья. Ну, покончил бы он с собой на ее глазах, ну, вернулась бы она в Россию – зачем? Чтобы там соперничать с настоящей Лючией? Чтобы никогда не узнать счастья и любви? Нет, она благодарна, благодарна Чезаре, а потому скрепит свои чувства и до конца выслушает все, что он намерен сказать.

– Оставим эти разговоры, – угрюмо проговорил тем временем Лоренцо. – Я не желаю слышать о ней ничего дурного, ты понял?

– Да она вас заколдовала, что ли, синьор? – в отчаянии воскликнул Чезаре. – Cколько раз я молил вас: отдайте Фессалоне нам с polacco только на час… на полчаса! – и бумаги будут у вас в руках.

– Нет, я не могу, – после некоторого молчания ответил Лоренцо. – И не хочу.

– Но ведь вы могли! Bы хотели! – яростно воскликнул Чезаре. – Я прекрасно помню, как вы сами отдали приказ сбросить Фессалоне в канал, и рука у вас не дрожала, когда вы писали записку: «Импресарио в затруднении». Что же случилось теперь?

– Я дважды глупец, – ответил Лоренцо. – Мне следовало пытать его, прежде чем убить! Я должен был еще тогда получить бумаги Байярдо. Кровь ударила мне в голову. Ну а уж коли взялся убивать, то убивал бы до смерти! А теперь и враг мой жив, и письма не могу получить.

– Дайте мне его на час! – страстно воскликнул Чезаре. – Дайте!

– Я не могу жениться на Лючии, если у меня на руках будет кровь ее приемного отца, – резко ответил Лоренцо, и молчание царило вокруг, пока Чезаре не проронил наконец:

– Да вы спятили, синьор!

– Ты забылся! – грозно отозвался Лоренцо, но унять Чезаре было уже невозможно:

– Да, я забылся, а вы спятили, мой синьор! Жениться на шлюхе?!

Неизвестно, что прозвучало страшнее, громче, опаснее: это позорное слово или пощечина.

Александра стиснула руки, сплела пальцы в ужасе: из-за нее Лоренцо ударил своего брата! Что сейчас сделается с Чезаре? Перенесет ли он этот позор?..

Молчание длилось долго, долго – или так казалось ей? – но вот наконец послышался смиренный голос Чезаре:

– Простите меня, синьор.

– Прости и ты, Чезаре, – печально отозвался Лоренцо. – Но уж больше не забывайся, не то мне придется убить тебя.

– Да, синьор, – Чезаре говорил едва слышно. – Еще только слово позвольте.

– Говори.

– Осмелюсь посоветовать… Может быть, все-таки разрешить синьорине посетить Фессалоне? В нашем присутствии. Пусть она попросит… он не сможет отказать ей! Простите, синьор!

– Запомни, Чезаре, – проговорил Лоренцо после нового молчания, и в голосе его не было ни ярости, ни злости. – Запомни: я не позволю моей невесте видеться с этим чудовищем, которое развратило ее и искалечило мою жизнь. Она не будет унижаться перед ним ради меня! Я же готов придти к нему сам. Да, пусть так. Я открою ему, что хотел бы жениться на Лючии, но не могу дать ей еще одно выдуманное имя. А пока письма отца не будут в моих руках, я не могу вернуть себе права зваться Лоренцо Байярдо. Я поклянусь даровать ему жизнь… в обмен на письма. Я дам ему денег – уехать, скрыться. Мне нужны эти письма! Любой ценой! Я готов на все. Я перенесу все, только не позор моей любви. А теперь иди, Чезаре. Завтра мы с тобою вместе отправимся к Фессалоне.

Александра, спохватившись, едва успела отпрянуть в спасительную тьму коридора, когда из-за портьеры появился Чезаре. Постоял, высоко подняв свечу и вглядываясь, чудилось, в самые ее глаза… Александра знала, что он не может ее видеть, но все же заслонилась рукавом, чтобы бледное пятно ее лица не было различимо. Чезаре быстро прошел мимо, почти касаясь ее юбок, скрылся за поворотом. Воцарилась тьма, но Александра долго еще стояла не двигаясь, ожидая, чтобы Чезаре удалился достаточно далеко, ожидая, чтобы улеглось смятение в ее душе.