Уэлихолн - Торин Владимир

— Грубиян! — Старуха обличительно ткнула в Виктора пальцем, после чего вылезла из автомобиля — тот заскрежетал с явным облегчением. — Вот в мое время молодые люди не позволяли себе подобные непочтительные шуточки с особами преклонного возраста!

— Ваше время — это, простите, когда? — уточнил Виктор.

— Это вчера, — ответила «особа преклонного возраста», поджав губы. — Еще вчера в Ипсвиче никто и подумать не мог, чтобы позволить себе грубить мадам Селен Палмер!

— Что ж, времена меняются: на календаре уже сегодня…

— Не стоит класть в огонь слишком много хвороста, молодой человек, — старуха злобно прищурилась.

— Вы мне угрожаете, мадам?

— Что вы, что вы! — процедила Селен Палмер. — Просто добрый совет…

Виктор прекрасно знал цену подобным «добрым советам».

— Я уверен, мадам, вы и сами найдете дорогу до двери, — сказал он. — Разумеется, я помог бы вам с багажом, будь он у вас, но… — Виктор с сомнением оглядел узкую машину, в которой и ридикюль не поместился бы, — боюсь, у меня есть дела, которые больше нельзя откладывать. Хорошего вам дня.

Виктор кивнул старухе и направился к гаражу, но не успел он сделать и пяти шагов, как сзади раздалось очередное:

— Молодой человек!

Виктор обернулся и пораженно замер.

Гостья пронизывала его осуждающим взглядом. Рядом с ней на тротуаре расположились три громадные сумки и пара старомодных клетчатых чемоданов. Когда она только успела их вытащить?! И как они все поместились в этой машине?!

— Я долго буду вас ждать? Обещали помочь — так помогайте!

Виктор вздохнул и обреченно направился к чемоданам.

Любопытство сгубило кошку. И этой самой кошкой сейчас был Томас Кэндл.

Томми слышал шаги в коридоре, громкие голоса на лестнице и стук хлопающих дверей, но все это его нисколько не волновало. Он лежал в своей постели, и ему было плохо. Очень плохо. Если попросту, Томми заболел. И это было весьма некстати. Дом кипел приготовлениями. В Крик-Холл начали прибывать гости.

Томми любил этот день, потому что все привозили им с Кристиной и Марго подарки. Еще приезжала тетушка Скарлетт. А уж ее подарки он ждал каждый раз с особым нетерпением: она всегда знала, чем его удивить. Помимо этого, и сам приезд гостей к празднику был похож на настоящее приключение. И начиналось оно, собственно, с тех, кто заходил в двери. Все они были такие разные: хмурые и веселые, ворчливые и беззаботные. Но все непременно — странные-престранные.

Томми прятался в саду и, забравшись на какое-нибудь дерево, тайком подглядывал за подъездной дорожкой к дому и калиткой, разделяющей сад Кэндлов и старый парк. Даже оттуда прибывали гости, как будто они спускались прямо с неба или возникали из воздуха. Мама объясняла это тем, что не у всех есть автомобили. Томми не понимал этого, ведь в таком случае у тех, у кого не было автомобилей, просто обязаны были быть самолеты и парашюты. Когда он спросил об этом маму, она лишь сказала: «Не говори глупостей» и «Ешь свою овсянку».

И все-таки приезд гостей всегда был волнующим событием. Везде горят лампы! Везде пылают камины! Множество пальто и шляп! Десятки чемоданов — и ни одного похожего! Однажды тетушка Макриди зачем-то даже притащила с собой пианино. Причем волок его в дом через весь сад, громко возмущаясь и ругаясь, дядюшка Джозеф…

Вспомнив о дядюшке и о разговоре в библиотеке, Томми почувствовал себя еще хуже. Если бы он уже не решил, что его заколдовала ведьма Кроу, он бы подумал, что его отравил дядюшка. А что, он мог бы! С легкостью! Но яд — это так скучно, а вот зловредное колдовство ведьмы — совсем другое дело. И теперь из-за этой самой ведьмы он пропускает появление гостей! Как некстати…

Помимо того, что это было некстати, это было еще и невыносимо! Всего за какую-то ночь он заболел так, как не болел, кажется, никогда в жизни. Когда Томми был совсем маленьким, случалось, он днями напролет лежал в постели, проглатывал десятки различных пилюль, и к нему постоянно вызывали доктора. Но даже тогда он не ощущал ничего подобного.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Утром Томми проснулся от того, что тонет. Слезы текли неостанавливающимся потоком, комната кругом плыла. По ощущениям, в носу что-то ворочалось, а рот будто бы был полон слизи. Горло драло, словно внутри поселилась сотня злющих котов. Дышать было трудно.

К завтраку Томми, понятное дело, не спустился. Мама, взглянув на него, и сама поняла, что сын болен. Правда, она считала, что он всего лишь простудился на холодном ветру. Она не знала, что…

— Ведьмы существуют, — прошептал Томми.

Мальчик понимал, что именно эта открывшаяся ему правда и стала причиной того, что он испытывал сейчас такие мучения. А еще он считал, что сам заслужил свалившуюся на него хворь. Не будь он таким любопытным, ничего бы не было. Не пойди он в дом старухи… Проклятая старуха… Конечно же, это она его заколдовала, кто же еще! Тетушка Рэммора однажды рассказывала, что ведьма может заколдовать человека, лишь взглянув на него недобрым взглядом. А как старуха из Черного дома на него смотрела!

Томми почувствовал, что весь горит, — оставаться в кровати было невыносимо. В полубессознательном состоянии он отбросил край одеяла, выбрался из постели и босиком побрел по полу. Остановился у окна. Здесь было немного прохладнее, но особо лучше не стало. Непослушными пальцами он открыл створку. Ветер тут же заключил его в свои объятия. Тетради на столе зашелестели страницами.

Томми замерз. И это притом, что он ощущал себя котлом, который забыли на огне! Вернувшись в постель, Томми как следует закутался. Одеяло не помогало! От него становилось только хуже! И куда прикажете деваться, когда с ним невыносимо жарко, а без него мучительно холодно? В довершение всего ему стало тяжелее дышать: как будто кошки в горле обпились настойки валерьяны и рассвирепели. И вот тут Томми показалось, что хуже быть уже просто не может. Хотя нет, было бы хуже, если бы вдруг пришла мама и принесла рыбий жир, как бывало всякий раз, когда он или Марго болели и…

Дверь комнаты вдруг открылась, и в комнату кто-то вошел. Томми с трудом повернул голову.

Это была мама. В руках она держала коричневую стеклянную бутылочку с кремовой лентой, обмотанной вокруг горлышка. Томми мгновенно понял, что именно написано на этикетке.

— Я принесла тебе лекарство, милый, — ласково сказала мама.

К жару добавился ужас.

— Ты хочешь меня отравить!

— Что? — нахмурилась мама. — Что ты такое говоришь, милый?

— Это не лекарство! Это отрава!

— Нет, это лекарство, — заверила мама. — И вообще, ты должен быть благодарен, милый: какую-то рыбку выпотрошили, чтобы тебе стало лучше.

Мама подошла и села на край кровати.

— Мне не станет лучше от этой гадости. Глупая рыба.

— Ну, рыба ведь не виновата в том, что ты ходил без шапки. Это ведь не рыба ходила без шапки. Я что тебе говорила? Я тебя предупреждала?

— Уйди.

— Как ты говоришь с матерью, Томас Роберт Кэндл?

О, в семье Кэндлов все знали, что, когда мама называет кого-то полным именем, это признак крайнего ее неудовольствия и самое время бежать и прятаться.

Томми заплакал, и мама вздохнула.

— Не волнуйся, милый, доктор Лоувелл скоро придет. — Она погладила Томми по голове, но он отстранился. — Я уже вызвала его, он только соберет свой чемоданчик и…

— Ты что, не понимаешь? Он не поможет! Я умираю!

— Вот еще глупости! — возмутилась мама. — Ты не можешь умереть, пока не выполнишь школьные задания на каникулы.

— К черту школу! Я вообще туда больше не пойду. Я умру, и меня похоронят! И Чарли придет ко мне на похороны.

— Пусть только попробует, — пригрозила мама.

— Уйди. К черту все.

— Ты знаешь, как я отношусь к ругательствам в этом доме?

— А я сбегу и буду ругаться, сколько захочу, — пообещал Томми. — Как Виктор!

Лицо мамы превратилось в ледяную маску. Мальчику на миг показалось, что стеклянная бутылочка с рыбьим жиром в ее пальцах вот-вот треснет и разлетится по всей комнате острыми осколками.