Хирург. Бегун. Беглец - Юрий Волгин

— Ты уже придумал, как перетащить корабль на ту сторону? — спросил бегун, щурясь от дыма, который на них погнал переменившийся ветер.

— Я думаю над этим.

— И какие мысли?

— Не самые радужные. Вброд реку не преодолеть. Через нее и вплавь трудно перебраться. Нужно искать другой мост, либо бросать корабль, либо оставаться здесь, забив на все.

— А на что — на все? Ведь ты идешь на юг не для того, чтобы отдать плоть Легиона людям из МКГ?

Густав перевернул кролика. Кровь на одном его боку уже начала темнеть и запекаться.

— Я бы сказал, что не только для этого.

— Понятно. Но вдруг ты не найдешь беглеца? Вдруг его уже нет в живых?

— Тогда я поторгуюсь с «Гелиосом». Удалить маленькую часть Легиона из меня и получить взамен большую — разве это не хорошая сделка?

— Вот оно что. Я не подумал.

— Я давно все обдумал. К чему бы я понес, как собачонка, в Запретный Город то, что когда-то отравило мою жизнь? В нашем мире нет места геройству, и у меня в этом деле своя выгода.

Чайник, лежавший в огне, начал медленно краснеть, словно созревающее яблоко, которое сняли на камеру, а потом ускорили пленку в несколько десятков раз. Это означало, что вода скоро закипит.

— Но существует одна проблема. Я отдаю себе отчет в том, что хирург мог мне соврать, только слова его звучали правдоподобно. Он сказал: если они залезут внутрь, — Густав постучал себе по лбу, — то обратного пути не будет. Я могу проснуться, если вообще проснусь, полным дебилом или придурком, и меня оставят в МКГ в качестве белой крысы для экспериментов. Или сделают что-то еще, черт их разберет, засунут в задницу зонд, как при геморрое, и будут управлять мною через него.

Бегун задумчиво взял из стакана сухой лапши и пожевал ее.

— Ты бы хотел, чтобы я тебе помог найти беглеца и избавиться от передатчика? — спросил он.

— А ты этого хочешь? — удивленно поинтересовался странник.

— Стал бы я с тобой связываться, Густав? Стал бы я смотреть, как ты разбиваешь человеку лицо молотком, стал бы пробираться через Край висельников, стал бы сидеть сейчас здесь с тобой и слушать, как ты планируешь найти и обрести свободу, не зная, как это правильно сделать?

— Но я думал, что нам просто по пути. Тем более через реку в данный момент можешь перейти один ты. Зачем обрекать себя на потенциальные… лишения что ли, я не знаю. Это же риск.

— Я всю жизнь рискую. Не разбрасывайся людьми, Густав, мой тебе совет. Не разбрасывайся.

— Да я и не…

— У тебя есть друзья? — неожиданно перебил его бегун.

— Есть. Вернее, были. Приятели, знакомые.

— А ты любил кого-нибудь?

— То есть? К чему ты клонишь?

— К человеческим взаимоотношениям. Человеческим, понимаешь? Тебе никогда не хотелось трахать кого-нибудь и плакать? Одновременно?

— Нет.

— А мне вот хотелось. Кажется, это была любовь.

В ярко-красном шаре приоткрылся клапан, из него повалил пар, и чайник засвистел. Бегун подтащил его за цепочку, затем продел ее же через кольцо возле короткого горлышка с крышкой, и получилась своеобразная ручка. Если потянуть за свободный конец, сосуд можно было наклонять, чтобы разливать воду.

Руслан налил кипятку в каждую из кружек по края и прикрыл сверху несколькими пластиковыми тарелками, вложенными друг в друга, чтобы лапша и пюре настоялись, положил сверху для тяжести по камню, в одном из которых угадывался оплавленный корпус сотового телефона.

— Я вот любил, Густав, — продолжил он. — Милую девушку, ты не подумай, что я к тебе между делом тихой сапой клеюсь. Речь не об этом.

— Ну, слава богам, — выдохнул странник.

— И в друзья к тебе не набиваюсь. Я просто веду к тому, что одному быть плохо. Никто тебя не спасет, не прикроет. То, что говорят, мол, умираешь все равно в одиночестве, полная ложь. Какое одиночество, если рядом есть тот, кто хочет тебя выручить. Это помогает, действительно помогает.

— Черт, а ты точно не гомик?

Странник в шутку отодвинулся от бегуна, но тот лишь досадливо отмахнулся, едва не опрокинув свою кружку с вермишелью.

— Дослушай до конца.

— Я не хочу до конца! — Странник рассмеялся. — Зачем мне твой конец?

— Это невыносимо, твою мать! — взревел бегун. — Заткнись и слушай!

— Хорошо!

Густав выплюнул соломинку и снова перевернул кролика, с которого уже капал золотистый жир.

— Я любил прекрасную девушку. Потом она умерла, так бывает. На моих руках, так бывает реже, но… У нас был домик, почти у моря. Это хреново море — мое прошлое. Я ушел оттуда слишком давно, чтобы это было правдой. Она умирала. А я смотрел в ее глаза и ничего не мог поделать. Чем медленнее становились ее вдохи, тем чернее становился для меня этот мир. И я принял решение, что уйду вслед за ней. Но я не сдержал слова. Я ушел, да, но ушел из тех мест. Убежал. И теперь я возвращаюсь назад. Хочешь ты этого или нет, но наши пути пересеклись. А я верю в знаки.

— То есть это, типа, судьба?

— И ни слова сочувствия хотя бы из вежливости? Ладно, забыли. Это, типа, взаимовыручка, странник. Если у нас одинаковые направления, почему бы не объединиться, хотя бы ради общего блага?

— Мысль дельная. — Странник придавил ботинком вылетевший из огня уголек. — Но ты же осознаешь, что мы автоматически все должны делить пополам? То, что я могу, сам того не ведая, стать поперек горла многим важным людям. И не только людям. И это будет не потерянная любовь, Руслан. Речь идет о твоей жизни.

— Однажды я ее уже потерял. Теперь найти бы.

— Уверен? Шансы невысоки, но они есть. По крайней мере, люди, с которыми я дружил, от этого, насколько мне известно, не умерли. — Густав улыбнулся и вытер заслезившийся от дыма глаз. — Вместе так вместе. Веселее и практичнее. А то я уже стал сам с собой разговаривать, а в моем случае это прямая исповедь на Луну, под протокол, чтобы там ни говорил хирург о неисправности передатчика.

— Ладно, — согласился бегун. — Я уверен на сто процентов.

Он снял со своей кружки тарелки и зачерпнул вилкой желтую, остро пахнущую лапшу. Попробовал и довольно сощурился:

— Я особенно люблю жидкость после этой бурды, на удивление наваристый получается суп, хоть и сплошная химия.

Густав рассмеялся и взял свою кружку.

Вскоре костер был затушен и тушка кролика заняла законное место над раскаленными углями.

Стало совсем темно. Закружились первые комары. И последний луч солнца потух за угрюмым грязно-розовым горизонтом.

* * *

Перед нами обычная дорога. Настоящая дорога — это полотно, не имеющее ни конца, ни края, и если бы на Земле не было морей, океанов и рек, то существовала бы одна бесконечная дорога.

Путь.

Для странника именно так и есть. Посмотрите на него сверху. Да, мы опять где-то наверху, на пролетах полуразрушенного моста, и нас качает ветер, который на этой высоте не такой уж и ласковый. За множество десятилетий он практически осилил и сбил табличку «Я люблю Валю», она отчаянно болтается, трепещет и звенит на согнутом в кольцо гвозде.

Если спуститься чуть пониже, цепляясь руками за ржавые нити распущенных стальных тросов, ноющих от напряжения, и присмотреться, то можно увидеть Густава. Сразу видно, кто из этих двоих главный. Не тот крепкий здоровяк, сотканный из высушенных мышц, а тихий странник.

Как он улыбается, как держит себя, как ведет разговор. Он лидер, и не стоит сообщать бегуну об этом, пусть не переживает.

Нас интересует главный сукин сын. Ведь это из-за него все закрутилось. Переговорщик…

Нет-нет, я не ошибаюсь, называя его переговорщиком, потому что все так и есть. Он не знает, но знаем мы. Он пытается перебороть силы, которые ему неведомы, смешной человечек. Он хочет перегрызть алмазный стержень зубами.

Но зубы сотрутся, у него ничего не получится, поверьте, ведь я следил за ним все это время, не отрывая глаз. И вы, и вы, похоже, тоже.

Давайте сойдем на землю, стараясь не шуметь. Парни нас не услышат, но что нам до них, если мы ведем свою игру и хотим играть по своим правилам? На хрен условности, я делаю что хочу, как любит говорить беглец. Сейчас мы — охотники. Только не вырывайтесь вперед, следуйте ровно за мной.

В отсвете костра они могли бы увидеть наши тени, но — вот незадача! — у нас нет теней. В раскрытом темно-синем рюкзаке странника блестят плоские банки из-под консервов, а еще глубже, под ними, лежит талисман с плотью Легиона.

Я сейчас присяду и запущу туда руку.

На месте, родимый.

Моя бы воля, и я бы взял его себе. Но не могу. И вы не можете, да? Ну-ка попытайтесь. Нет? Не получается? Что ж, подождем удобного момента. Подождем, когда он сам вырвется из его рук.

К тому же, насколько мы могли понять, странник все делает правильно. Он обманул бегуна, соврал ему, не поморщившись, помните, о том, что все его друзья хорошо себя чувствуют. Это ложь. Странник думает, что не знает о том, что лжет, но та его черная часть, что сидит в голове, она знает. Даже больше, чем нужно. Только он не хочет с ней общаться, не хочет отдавать ей свои мысли и пускать в свою жизнь.