Вера против фактов: Почему наука и религия несовместимы - Джерри Койн

Давайте начнем с последнего высказывания – того, что принадлежит философам (аргумент называется «джастификационизм»). Меня, как профессионального ученого, всегда поражала подобная критика. Звучит хитро; более того, технически это верно: наука не в состоянии доказать одним только разумом, что она представляет собой вернейший путь к истине. Как можно доказать с позиции одной только философии и логики, что научное исследование, а не, скажем, откровение, есть наилучший путь к определению последовательности оснований новооткрытого гена? Не существует априорного философского обоснования использования именно науки для познания Вселенной.

Но такое обоснование и не нужно. Мой ответ на упрек в «отсутствии обоснования» состоит в том, что превосходство науки в поиске объективной истины исходит не из философских рассуждений, а из опыта. Наука дает предсказания, которые работают. Все, что мы знаем о биологии, космосе, физике и химии, пришло к нам посредством науки – не откровения, не искусства или какого-то еще «способа познания». А практическим применениям науки, реализованным через инженерное дело и медицину, несть числа. Многие читатели постарше, как и я, уже умерли бы, если бы не существовало антибиотиков, поскольку до открытия этих лекарств в XX веке инфекции на протяжении всего периода эволюции нашего вида были основной причиной смертности. Наука полностью ликвидировала оспу и чуму крупного рогатого скота (и его диких родичей), проделала большой путь в борьбе с малярией и полиомиелитом, стала причиной Зеленой революции[18] и спасла миллионы жизней посредством улучшения посевных культур и сельскохозяйственных технологий. Всякий раз, когда вы пользуетесь GPS-устройством, компьютером или сотовым телефоном, вы пожинаете плоды науки. Более того, многие из нас регулярно вверяют науке жизнь: любая хирургическая операция, любой авиаперелет, любая прививка ребенку. Если у вас обнаружили диабет, вы пойдете к врачу или к духовному целителю? (Я здесь апеллирую к нашему солипсизму, подчеркивая, насколько наука повысила уровень жизни человека, но большинство ученых заняты не столько помощью человечеству, сколько удовлетворением собственного любопытства. В конце концов, наш большой мозг, поддерживаемый пищей, по-прежнему жаждет ответов. Каков возраст Вселенной? Откуда взялись на Земле биологические виды? Только наука дает ответы на эти вопросы.)

В конце концов, хотя использование эмпирических результатов для обоснования использования эмпирического инструментария, который мы называем «наукой», и попахивает замкнутым кругом, я лично буду обращать внимание на этот аргумент только тогда, когда кто-нибудь предложит более удачный способ познания природы. Научные результаты сами по себе обосновывают полезность науки, поскольку, что ни говори, а это единственный и лучший способ, созданный человечеством для познания Вселенной. И, кстати говоря, если вы хотите использовать аргумент с замкнутым кругом против науки, я с тем же успехом могу применить его и к религии. Точно так же нельзя опираться на Библию при обосновании божественной истинности Библии, и нельзя использовать философию – или любой религиозный метод «поиска истины» – чтобы показать, что откровение – надежный путь к истине.

Что же до утверждения, что наука – тоже своего рода «вера», поскольку опирается на непроверяемые утверждения, зависит от авторитетов и т. д., то здесь происходит смешение, сознательное или неосознанное, того, что слово «вера» означает в религии, и того, что это же слово означает в повседневной жизни. Вот два примера каждого из употреблений:

«Я верю, что, поскольку я признаю Иисуса Христа своим личным спасителем, на небесах я соединюсь с моей покойной женой».

«Я верю, что если стану мучеником во имя Аллаха, то в раю меня будет ждать 72 девственницы».

«Я верю, что завтра будет новый день».

«Я верю, что пенициллин излечит меня от инфекции мочевыводящих путей».

Обратите внимание на разницу. Первые два утверждения представляют религиозную форму веры – ту, что Вальтер Кауфман определил как «сильную, обычно прочную, уверенность, не основанную на доказательствах, достаточных, чтобы обеспечить согласие любого разумного человека». Не существует доказательств двух первых утверждений, помимо откровения, авторитета и священных книг. В них проявляется уверенность, не подкрепленная доказательствами, и большинство верующих мира отвергли бы их.

Напротив, два последних утверждения опираются на эмпирические данные – прочные доказательства. В этих случаях слово «вера» означает не «уверенность без особых доказательств», а «уверенность на базе доказательств» или «утверждение, основанное на демонстрации». Вы «верите», что солнце встанет поутру, потому что так происходило всегда, и нет никаких свидетельств того, что Земля прекратила вращение или Солнце погасло. Вы верите своему врачу, потому что он успешно лечил вас раньше и имеет хорошую репутацию. В конце концов, разве вы обратитесь к врачу, который не вылезает из суда по обвинениям в преступной небрежности или неоднократно вас подводил? Если бы вы «верили» в своего врача в религиозном смысле, вы считали бы, что он не может поступить неправильно, какие бы бредовые вещи он вам ни выписывал. Если бы он прописал вам жабью кровь от псориаза, вы бы с радостью ее выпили. Но вера, которую мы на самом деле испытываем к врачу, условна и основана на доказательствах – это подобно вере в результаты научных исследований. После энергичного, но бесполезного лечения жабьей кровью вы, вероятно, сменили бы врача.

Смешение понятия веры как «уверенности без доказательств» с ее повседневным употреблением как «уверенности, основанной на опыте» – просто несложный трюк, используемый для защиты религии. На самом деле вы почти никогда не услышите, чтобы ученый в своем профессиональном качестве использовал бытовое понятие вроде «я верю в эволюцию» или «я верю в электроны». Мало того, что подобный язык нам чужд, мы к тому же хорошо понимаем, что подобные слова могут быть неверно истолкованы верующими.

А что с уважением, которое общество и другие ученые питают к научным авторитетам? Разве не напоминает оно религиозную веру? На самом деле нет. Когда Ричард Докинз говорит об эволюции, а Кэролин Порко об исследовании космоса, ученые из других областей науки принимают их слова, а люди с готовностью глотают их популярные книги. Но и такой прием основан на опыте – возможно, не прямом, если речь идет о публике, но тем не менее на понимании, что опыт Докинза в теории эволюции и Порко в планетологии не раз был проверен и признан очень придирчивыми учеными.

Нам известно также, что самокорректирующая природа науки и традиция больше уважать достижения, чем авторитеты (часто можно услышать: «Ты хорош ровно настолько, насколько хороша твоя последняя статья»), гарантируют, что некомпетентный или криворукий ученый не добьется уважения – по крайней мере устойчивого. Мало кто из неспециалистов понимает теории относительности Эйнштейна, но все знают, что эти теории прошли проверку профессионалов. Именно поэтому публика стала почитать Эйнштейна как великого физика. Когда Дэниел Заревиц утверждает, что «уверенность в существовании бозона Хиггса это акт веры, а не разума» и сравнивает ее с индуистским молочным морем, он совершенно не прав. Существуют достоверные данные о бозоне Хиггса – данные, подтвержденные двумя независимыми группами исследователей с использованием гигантского ускорителя частиц и строгого статистического анализа. При этом нет и не будет никаких данных о существовании индуистского молочного моря.

Напротив, насколько разумно верить, что папа римский на самом деле непогрешим, когда говорит с кафедры, или что его взгляды на Бога ближе к истине, чем взгляды обычного священника? Раввин может заработать себе репутацию за великую доброту или мудрость, но не за то, что продемонстрирует более точное знание божественного, чем его коллеги. О чем он может знать больше, так это о том, что другие раввины говорили. Как сказал однажды мой друг Дэн Баркер (проповедник-пятидесятник, ставший атеистом), «Теология – это предмет без объекта. Богословы не изучают Бога – они изучают сказанное другими богословами». Утверждения священника, раввина, имама или богослова о Боге не более достоверны, чем высказывания любого другого человека. Несмотря на тысячелетия богословских трудов, мы знаем о божественном не больше, чем 1000 лет назад. Да, существуют религиозные авторитеты, но они не эквивалентны авторитетам научным. Религиозные авторитеты – это те, кто больше других знает о других религиозных авторитетах. Напротив, научные авторитеты – это те, кто лучше других способен понимать суть природных явлений или создавать о них правдоподобные теории.

Как мы уже видели, ученые не придают особого значения авторитетам и книгам, если те не представляют новых теорий, анализов или данных. Напротив, многие религии требуют от верующих и служителей клясться в приверженности неизменным доктринам, таким как Никейский символ веры, а у многих христианских колледжей есть свои «символы веры», которые должны ежегодно утверждаться руководством и сотрудниками. Ричард Докинз в статье в журнале Humanist подчеркивает и эти различия, и ошибочность утверждения о том, что наука – тоже религия: