Непокоренная Березина - Александр Иванович Одинцов

Когда вернешься… С победой. Обязательно разрешу!

— А будешь ждать?

Девчонка припала к груди бойца. Политрук повернул от крыльца и захрупал по сухому снегу вдоль по деревне. На окраине его остановил окрик часового:

— Стой, кто идет?!

Колюпанов назвал пароль, подошел к часовому и не узнал его, хотя и ставил на пост сам. Тогда на нем был полушубок. Теперь же боец расхаживал в длинном тулупе пограничника.

— Откуда это у тебя роскошь такая?

— Бабуся одна принесла, вон из той хаты!

Боец, как бы извиняясь за надетую без разрешения другую форму, развел руками:

— Пристала — одень да одень… «Сын мой на границе служил, — говорит. — Наградили этим тулупом его, когда отслужил свое… Да недолго носил. Одну зимушку всего…» Не мог отказать старушке. Надел, сказал, утром верну, а она в ответ: «Насовсем, сыночек, бери! Некому теперь эту одежду носить. Погиб мой соколик. На той же границе, где и служил. А то еще полицаи отнимут». Оторопел я, товарищ политрук. До сих пор как-то не по себе…

Политрук положил руку на плечо бойца:

— Носи. Верю, что подарок матери пограничника оправдаешь.

Бросок к Днепру

Утром, после завтрака, командир и политрук отряда разведчиков собрали коммунистов и комсомольцев. Первым говорил Алексеев. Чисто выбритый, подтянутый, раскрасневшийся от холодной колодезной воды и парного духа крепко натопленной хаты, встал за столом, застланным праздничной бабкиной скатертью, осмотрел сидящих на лавке. Не много их в сводном отряде. Пять коммунистов и двадцать комсомольцев. Но это надежнейшие из надежных. С ними надо непременно поговорить, посоветоваться — впереди трудное время…

— Сегодня, друзья, мы начинаем движение к Днепру. Но до Днепра еще далеко. На первом плане пока Друть. Река, конечно, скована льдом, и большого труда перейти ее не составит. Однако должен вас предупредить: оккупанты и их прихвостни установили на ее восточном берегу в крупных населенных пунктах ряд постов и небольших полицейских гарнизонов. Наши разведчики выявили некоторые из них, но кое-какие могут появиться неожиданно. Поэтому на марше, а мы будем совершать его днем, — никакого ротозейства! Полная боевая готовность, высочайшая бдительность. По себе знаю, в дороге, особенно на мягких санях, легко укачивает и кидает в дремоту. А чтобы этого не было, давайте время от времени сходить с саней и заниматься пробежкой. Личный пример за вами! Из-за сильных морозов будем ночевать в селах. Тех, что подальше от вражеских гарнизонов. Понадобится хорошая охрана. Особенно ночью. Первая ночевка показала, что после долгой лесной жизни кое-кто из нас расслабился, почувствовал себя вольготно, по-домашнему. Сам — на печку, автомат или пулемет — на крюк у порога. Было и похуже. Но об этом вам расскажет политрук. Он сам проверял посты.

Колюпанов продолжил:

— В целом ночной караул нес службу бдительно, не нарушал устав. Ночью в мороз не прятался в затишек. И все-таки нашелся один… Он ушел с поста в хату погреться. Вроде и недолго, всего три-пять минут побыл… А что за эти минуты могло случиться?.. «Портянки в валенках отсырели. Зашел на минуту в хату переобуться», — оправдывался боец. Пять минут… А сколько врагу нужно, чтобы добежать, скажем, от окраины деревни до штабной хаты и забросать ее гранатами? Давайте вместе прикинем.

— Две-три минуты… Если бежать от околицы.

— А если через огород прямо из леса?

— Одна-две…

— Вот в том-то и суть! Пост — это священное, неприкосновенное и непокидаемое ни при каких обстоятельствах место. Сам погибай, а пост не бросай. Приведу вам такой пример. В одном из пограничных военных городков начальник караула при отступлении не снял с поста часового — так сложились обстоятельства. Городок горел. Фашисты обошли его с двух сторон. Жители уговаривали бойца оставить пост и уйти с ними, пока не поздно. Но воин остался верен уставу и присяге. Он был голоден — вторые сутки ничего не ел. А рядом — склад с продовольствием, протяни руку и бери, что хочешь. Однако боец и тут не поддался соблазну.

— И что ж с ним потом было? — загорелся молодой десантник в теплой стеганке.

— А что было! Наши войска контратаковали противника, ворвались в городок и отбили его. Того героя снимал с поста сам командир части. Расцеловал его и в тот же день представил к награде. Брось он пост — разграбили бы склад мародеры.

Политрук помолчал, скрестив руки на столешнице, заговорил снова:

— У нас тоже есть с кого брать пример. Вчера к одному человеку подошла старушка. Приметила она еще в избе, что у него плохенький полушубок, принесла ему тулуп сына-пограничника, погибшего на заставе. «Снимай свой кожух, сынок, переодевайся». — «Нет, мамаша, не положено мне на посту отвлекаться, — ответил боец. — Вот сменюсь — тогда и переоденусь». Поняла старушка: продрог солдат, но не сойдет с места, не отвлечется. А жалко малого. Простудится, пропадет. И тогда она накинула ему тулуп на плечи.

В хату вошел старшина-хозяйственник. Его усы, брови, автомат, висевший на шее, были седыми от инея.

— Лошади накормлены, груз на санях, товарищ майор, — доложил он с порога. — Можно ехать.

Услышав об отъезде, старушка-хозяйка, вошедшая в хату со двора вслед за старшиной, забеспокоилась.

— Господи! Да куда же вы в такой морозище! Померзнете, как птицы на лету. Пообождали бы денек-другой, авось потеплеет.

Алексеев отпустил бойцов, старшину и обратился к ней:

— Спасибо, бабушка, за обогрев, приют, но теплые хаты пока не для нас. Дела ждут неотложные. Вы знаете о них. Врага надо бить, поскорее кончать с войной.

— То-то и оно! Война… Сколько людей под открытым небом!

— Мы — люди привычные, мамаша, — сказал политрук. — Огнем опаленные, морозом каленые, кострами закопченные. Родное небо — крыша отчая.

— Вы-то да. А каково бездомным матерям и детям? Каждую ночь небо в пожарных сполохах. Поглядеть — за Друтью пожар, за Березиной — пожар… А вить то не костры жгут, а хаты, людской кров.

Старушка уткнулась в конец шали, зашмыгала носом. Колюпанов повесил на плечо автомат, подошел к ней, по-сыновьи обнял:

— Не плачь, мать. Скоро уймем пожары. Всех поджигателей с родной земли сметем.

— Дай бог-то… Дай бог, — ответила старушка, утирая концом шали глаза.

Она заглянула на печку, покликала мужа:

— Дед, очнися! Уезжают гости наши.

— Так что ж тут сказать, — отозвался старик. — Им виднее, что и когда… Они — люди военные. С богом… Сухого пороха, меткого глаза…

В сенях сухо заскрипели шаги, и в хату в клубах морозного воздуха ввалился с плеткой в руке командир отделения конной разведки.

— Разрешите доложить, товарищ майор?

— Докладывайте, — кивнул Алексеев, накидывая на полушубок ремень с пистолетом и гранатной сумкой.

— Путь до Друти свободен. Господа арийцы