Цифраторий (СИ) - Кайманов Степан

— Я попрошу кого-нибудь связаться с твоей Мэй после того, как завершится операция.

— Когда все будет кончено, ты хотела сказать, — невесело улыбнулся Илон. — Из тебя бы вышел отличный политик. Так ловко огибаешь острые углы… И поправьте меня, если я не прав, вы ведь двое тоже пойдете с нами?

— Да, — подтвердила Сара.

Джу продолжала молчать, словно воды в рот набрала. С момента его пробуждения, кажется, она не проронила ни слова. Только крикнула в коридор, призывая пьюра.

— Не могу понять, вас-то кто и под каким предлогом заставил жертвовать собой?

— Мы сами согласились, — ответила Сара. — Причем еще до того, как вернулись на Землю, чтобы подобрать двух оставшихся шэллов.

Илон перестал жевать, не поверив ни единому слову.

— Джу — антрополог, — начала пояснять Сара. — Она с детства глазела в небо, пытаясь отыскать там зеленых человечков. И такой шанс… А я… Я просто хочу вернуть то, чего лишили меня при рождении.

Илон непонимающе посмотрел на нее.

— Ты о чем вообще?

— О душе, духе. О том, чего ни ты, ни я, ни Эдвард, ни Джу, ни любой другой шэлл не имеют в силу свой природы.

— И чем тебе не нравится оттиск? — тут же возразил Илон.

— Тем же, чем большинству жителей Лост Арка не нравится рыба со вкусом курицы, — Она посмотрела в его тарелку, где лежали обглоданные косточки. — Кроме того, советники хотели, чтобы в команде… добровольцев был кто-то из них или пьюров. Так что лучшей кандидатуры, чем я, не придумаешь.

— А как же ваши родные?

Сара и Джу молчали. И молчали они очень грустно, словно только в этот миг осознав свое чудовищное одиночество. Никто не ждал их возвращения, нервно покуривая сигареты и беспокойно ворочаясь во сне. Никто не стал бы оплакивать их смерть, их таинственное исчезновение.

— Ясно, — проговорил Илон. — Действительно, идеальные… кх-м, добровольцы.

Он набил рот листьями салата и намеренно громко захрустел, понимая, что его самого по сути тоже некому ждать и оплакивать. Потому что он ничем не отличается от Сары или от Джу — безродная и, как оказалось, бездушная оболочка, до которой никому нет дела.

Вдруг вспомнилась мама…

* * *

Уму непостижимо, но он опять забыл дома дневник! Уже… кажется в третий раз. Он вообще в последнее время постоянно что-то забывал. Назначить встречу Капюшону, чтобы разжиться сигаретами, записаться на прием к врачу, чтобы провериться на болезнь Пика или Альцгеймера, и даже — имена сотрудников, которых знал много лет. Сегодня ни с того, ни с сего назвал Томаса, собственного ассистента, Тоддом. А когда тот осведомился о его самочувствии, внезапно вышел из себя. Было даже немножко стыдно.

Адам закурил, глубоко затянулся и занес руку над пепельницей, заметив на ее краю почти нетронутую тлеющую сигарету. Ну вот… опять. Он покачал головой и в сотый раз подумал, что память превратилась в решето от волнения. Потому что невозможно было так долго держать в себе результаты исследования. Но ничего, ничего. Сегодня он проведет самый важный эксперимент, и уж тогда как грянет!

Шершавый дым покатился в легкие, раздирая гортань, и Адам хрипло кашлянул. К новой марке он пока не привык, а старой Капюшон больше почему-то не промышлял. Сигареты были дрянь дрянью, сразу видно: сделано в Гринвуде. Честное слово, хоть курить бросай. Но момент неподходящий. Совсем не подходящий.

Он опять закашлял, осторожно приоткрыл дверь лаборатории и, высунувшись из нее, обвел внимательным взглядом пустующий главный зал.

Мария, сколько времени?

Семнадцать часов пятнадцать минут, мой гений.

— Кто-нибудь еще тут?!! Э-й!!! Что — все ушли?

Громкий и хриплый крик встревоженной птицей заметался по залу, но помещение, заставленное кабинами порталов, так и не отозвалось на клич. Адам неодобрительно покачал головой. Как он и предвидел: всего пятнадцать минут после окончания рабочего дня, и ни одной живой души в институте. Никакой самоотдачи, никакого стремления. Даже Тома… Томаса след простыл, а ведь он единственный, кто подавал надежды. И с этими ленивыми бездарями он должен был разделить свое открытие, свой успех? Ну уж нет! С какой, позволения сказать, стати? Чем они ему помогли? Только слоняются бесцельно по институту, чтобы дождаться конца рабочего дня и побыстрее сбежать домой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Адам затянулся, кашлянул и вернулся к рабочему столу, где затушил сигарету, скуренную до самого фильтра, и засмолил новую.

Итак, все готово, настало время: в институте никого, расчеты завершены, наноиды ждут в программаторе — в тонком шприце для внутривенной инъекции и в крошечном пузырьке, которого хватит на один глоток. Сигарета дымится меж пальцев, но ее всегда выручающий дым нисколько не помогает. Сердечко пошаливает, ладони потные и холодные. Так и должно быть. Он боится и переживает. Нормальная реакция организма на то, что хочет совершить его безрассудный хозяин.

Адам зло смял сигарету в пепельнице и поглядел в сторону программатора на краю стола. Вокруг прибора, похожего на кофеварку, стелился сигаретный дым. Адам разогнал его рукой, нерешительно достал крошечный пузырек, потом тонкий шприц и положил их перед собой, укоряя себя за трусость. Ночью ему приснился Роберт… Вспомнил с теплотой былые времена совместной работы, похвалил текущие исследования, но почему-то пытался убедить не делать последний шаг.

Подсознание… Красиво… Умно… Подсунуло образ старого и единственного друга, пытаясь уберечь от ошибки. Но не учло его упорства. Он всегда шел до конца. Чего ради делать исключение? На самом деле все было решено еще тогда, когда спелый плод перемахнул из одного портала в другой, сохранив свой первозданный вид. И вкус… Сладкий вкус победы.

Сперва Адам опустошил пузырек, затем ввел инъекцию. Посидел недолго, давая наноидам разойтись, и неторопливо вышел в зал, подбирая кабинку. Эта была слишком тесной, та барахлила, а следующая вообще никуда не вела… В памяти всплыл тот несчастный, который недавно вывалился из старого портала, переполошив весь институт своим высохшим трупом.

Почему бы и нет? Когда он появится на другом конце, ни у кого не останется сомнений в возможности перемещать органику без повреждений.

Он остановился у кабинки, включил ее, чувствуя, как холодеет тело, как приятно пустеет голова и как спокойно бьется сердце, отпуская тревогу. Положил пальцы на запястье, улыбнулся сам себе: мертвец мертвецом. Но нужно спешить, а то с минуты на минуты он и вправду окоченеет, как настоящий труп. Если что, на Спэйс Нидл наверняка найдется хоть один толковый медик, который разберется, что к чему, и откачает коматозника.

Адам закрыл глаза и в темноте шагнул в гудящий портал, исчезая во вспышке бело-голубого пламени.

Часть 2

Он — ракушка. Безвольная ракушка, плывущая вместе с тремя другими ракушками по космосу навстречу своим улиткам. И… ему все равно, до лампочки, по барабану.

Собственное спокойствие медленно убивало Илона, словно коварный яд, растягивающий мучения. Он должен был лезть на стены, рвать и метать, грызть, кусаться и скалиться диким загнанным волком, которого посадили на привязь. А что творил на самом деле? Ничего. Обжирался до потери пульса в своей космической клетке, чувствуя, как каждый час, каждую минут утекают воспоминания о том, что случилось в Шэлл Сити. Белые стены… Голубой луч… Кибер… В голове была полная каша.

Лежа на койке, Илон поднял руки и посмотрел на красные от наручников запястья. Почему-то подумалось о вошидах, о наноидах… Какая между ними связь?.. И с чего вдруг он вообще об этом думает, когда его везут в один конец, чтобы натурально принести в жертву? А ему будто начхать. Он так быстро привык к тесным четырем стенам каюты, жестким наручникам, к неволе, к послушанию.

Четырем… Сознание опять зацепилось за обыкновенное слово и тут же сорвалось с него, словно юркая рыбка с крючка. Четыре? Что — «четыре»? Больше, чем три, но меньше, чем пять. Обычное, ничего не значившее число. В мозгах будто поставили клапан, пропускающий одни мысли и преграждающий путь другим. Кибер… Конечно, это был он. Иначе и быть не могло. Все спланировал, все рассчитал. С точностью до секунды.