Фантомас и пустой гроб - Марсель Аллен

Тем временем она побросала в дорожную сумку немногие вещи, которые были при ней. Фандор постучал в дверь, и когда появился тюремщик, снова низко склонился перед Бобинеттой:

— Мадам, я покорно прошу вас следовать за мной.

И добавил шепотом:

— Черт возьми, я надеюсь, нас не станут мучить формальностями!

Однако, входя в тюремную канцелярию, од недовольно проворчал:

— Это еще что? К чему бы это?

В канцелярии сидел Грундал… При виде Фандора он встал я почтительно приветствовал журналиста, именуя его «вашим превосходительством».

— Рад вас видеть, генерал! — произнес Фандор довольно хмуро. — Вы случайно не нас поджидаете?

— Именно вас, ваше превосходительство, — ответил Грундал. — Я узнал, что наша добрая королева подписала рескрипт о помиловании ее высочества Елены Мейенбургской…

«Трах-тарарах! — подумал про себя Фандор. — С ума сойдешь прежде, чем разберешься, кто здесь во что играет и кто кого морочит! Если Грундал в самом дело считает Бобинетту Еленой Мейенбургской, то меня, в таком случае, он принимает за мужа Бобинетты… Однако же, каковы его намерения?»

Едва они вышли из тюрьмы, как Грундал взял Фандора под руку и сказал ему вполголоса:

— Скорее садитесь в мою карету! Нам надо поговорить…

Когда Фандор и Бобинетта сели в экипаж, генерал приказал кучеру:

— Во дворец!

После чего повернулся к Фандору и Бобинетте и заговорил взволнованным тоном:

— Положение серьезное, очень серьезное!.. Сегодня королева открывает сессию Генеральных штатов. Ввиду отсутствия королевы Вильхемины, это должна будет сделать Элен… Однако, как мне стало известно, наши враги хотят воспользоваться этим случаем, чтобы провозгласить королевой самозванку! Что делать, господин Фандор? Необходимо, чтобы самозванка публично отреклась от своих притязаний на трон! Ваша жена, очаровательная Элен, играет роль королевы — и делает это, надо сказать, превосходно! Но кто-то должен сыграть роль «самозванки»… Это можете сделать только вы! — закончил Грундал, обращаясь к Бобинетте.

Фандор и Бобинетта переглянулись: план генерала показался им весьма остроумным.

— Хорошо, я попробую… — сказала молодая парижанка. — Как я должна быть одета?

— Все уже приготовлено… Вас ожидают.

Через потайную дверь Грундал провел своих спутников во внутренние покои королевского дворца.

— Сюда, сюда, мадам, — приговаривал он. — Вот в эту комнату, пожалуйста! Сейчас сюда придут верные королеве камер-дамы и помогут вам надеть соответствующий случаю наряд…

Вскоре приготовления были закончены. И если Элен была поистине великолепна в горностаевой мантии, на которую ей давало право ее королевское достоинство, то Бобинетта была прелестна в более скромном, но чрезвычайно изящном костюме, с бриллиантовой диадемой в черных волосах.

— Вы очаровательны, совершенно очаровательны! — повторял старый генерал, который ни при каких обстоятельствах не забывал о своем долге галантного царедворца. — Если бы в данный момент вы не воплощали в моих глазах «самозванку», я бы пожалел, что вам не суждено взойти на голландский трон!

— Должна вам признаться, господин генерал, — отвечала молодая парижанка, — что на ярмарке в Нейи я бы чувствовала себя гораздо увереннее! Я ужасно боюсь совершить какую-нибудь грубую промашку.

Фандор, со своей стороны, был обеспокоен. Как пройдет церемония? Все ли поверят, что Бобинетта и есть «узурпаторша»? Правильно ли оформлены соответствующие документы?

— Я очень боюсь… — шепнул он на ухо генералу Грундалу.

— Я тоже… — ответил старый придворный с грустной улыбкой.

— Я боюсь за свою жену! — пояснил журналист.

— А я — за голландский трон! — ответил генерал.

Но больше медлить было нельзя. Из парадной залы, где собрались все придворные, официальные лица и представители знати, доносился нетерпеливый гул голосов. Все уже были оповещены о предстоящем акте официального отречения «самозванки» и горели желанием присутствовать при этом торжественном событии.

— Смелее, сударыня! — сказал Грундал Бобинетта. — И помните, что комедия, в которой вы согласились участвовать, имеет благую и возвышенную цель: спасти страну от революции!

Сопровождаемая целой процессией, состоявшей из королевских камергеров, камер-юнкеров и офицеров в парадных мундирах, Бобинетта торжественно вступила в парадную залу. Она была встречена возбужденным ропотом толпы. Медленными шагами мнимая Елена Мейенбургская приблизилась к трону, на котором восседала мнимая королева Вильхемина. Можно себе представить, что началось бы в зале, если бы присутствующие узнали, что так называемая королева Вильхемина — совсем не королева, а так называемая «самозванка» — вовсе не Елена Мейенбургская!

Однако все происходило самым благородным образом. Когда Бобинетта оказалась на расстоянии нескольких шагов от трона, Элен поднялась и сделала два шага ей навстречу — что свидетельствовало о большом королевском благорасположении.

— Я рада вас видеть, мадам, — сказала, «королева».

— Я счастлива приветствовать Ваше величество! — ответила «самозванка».

Элен села на трон и пригласила Бобинетту занять место в кресле, стоявшем рядом. Грундал обратился к министру двора:

— Господин министр, пусть принесут подготовленные на подпись рескрипты!

Два камергера внесли столик и разложили на нем акт отречения, который должна была подписать «самозванка» и скрепить своей подписью «королева». Обе приблизились к столу.

— Скорее, скорее, подписывайте! — шептал Грундал, очень боявшийся какой-нибудь накладки и торопившийся закончить церемонию.

Бобинетта несколько растерялась: она не знала, как выглядит подпись Елены Мейенбургской. Однако Элен незаметно перетасовала документы и расписалась за «самозванку». Но трудности на этом не кончились. Министр двора, приблизившись к столу, подал королеве рескрипт об открытии сессии парламента.

— Пусть Ваше величество соблаговолит скрепить этот документ вашей королевской печатью! — громко сказал он.

Элен увидела, как вздрогнул Грундал. Она почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног, и мучительно искала выход из положения. Одно дело — замещать королеву во время парадных, но в общем ни к чему не обязывающих церемоний, другое — поставить вместо нее подпись на важном государственном документе. Но даже если бы Элен решилась на это, она была лишена такой возможности: у нее не было королевской печати… Не зная, как поступить, она сделала вид, будто не услышала слов министра. Но тот, удивленный ее бездействием, повторил:

— Позволю себе напомнить Вашему величеству, что без королевской печати документ недействителен…

Элен побледнела как полотно, и казалось — вот-вот потеряет сознание…

23. ИМЯ ФАНТОМАСА

После ночного разговора с Жювом господин Эйр встал поздно и почти до полудня не выходил из своей комнаты. Затем он позвал к себе Жоффруа Бочку и Бенуа Сундука и сообщил им, что должен срочно поехать в Амстердам.

— Я рассчитываю на вас, друзья мои, — говорил старик, с трудом скрывая волнение. — Прошу вас во время моего отсутствия никуда не отлучаться и присматривать за домом и за плантациями.

Два друга охотно согласились, тем более что в доме доброго старика они теперь чувствовали себя почти так же хорошо, как на Центральном рынке. И господин Эйр, успокоенный, отбыл в Амстердам.

С вокзала он направился в скромный отель. Здесь портье спросил у него, откуда он приехал, чем поверг старика в неожиданное смущение. Он стал бормотать что-то насчет того, что прибыл издалека, и назвал в конце концов одну из областей Южной Африки. Вместо имени и фамилии странный постоялец поставил только инициалы: «Э» и «Р». Но поскольку приехавший был явно при деньгах, портье не придал этому значения. «Каждый сходит с ума по-своему», — подумал он и вручил постояльцу ключ от комнаты.

Поднявшись в свой номер, господин Эйр тщательно запер дверь и первым делом убедился, что перстень с королевской печатью по-прежнему находится у него в кармане.

Ложиться в постель он не стал, хотя уже наступил поздний вечер, а сел в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза. Но он не спал, а предавался размышлениям и воспоминаниям. Далеко в прошлом перед его мысленным взором вставал образ энергичного, пылкого молодого человека, и этим человеком был он сам… Уехав в колонии, он ворочал там крупными делами, заработал большое состояние, и, когда вернулся в Париж, ему казалось, что жизнь его будет сплошным праздником. Здесь он познакомился с очаровательной девушкой, которая стала его женой. У них родился сын. Вскоре срочные дела потребовали отъезда отца в Америку. Там он познакомился и подружился с человеком, который произвел на него чарующее впечатление, а на самом деле был самым чудовищным негодяем.