Изяслав - Алексей Разин

- Да ведь ты за этого бунтовщика стоял на совете? - сказал князь с недоверием.

- Нисколько я не стоял за него, - отвечал бесстрастно Тукы, - а представлял его права. Это я должен был сделать, чтобы князья решили, как мне записать его в списке. А как записал изгоем, так уж и знаю, что мне делать и как на него смотреть. Если б он о сю пору не был решён бесповоротно, так я, может, и теперь говорил бы, что у него есть право. Но у меня в списке написан Ростислав изгоем, и я теперь ни у кого не стану спрашивать, как тут быть. Выгнать его надо, и не только из Тмутаракани, но и из Русской земли, потому что изгою жить у нас можно, пока он сидит смирно, а как забурлил - подальше его.

- Ну и что же ты придумал? - спросил Изяслав.

- А вот что. Пока сам князь Святослав идёт в Тмутаракань сажать сына, нам можно бы поговорить со здешними греками, что наезжают к нам из Корсуни. Одолеет Святослав или нет, это ещё неизвестно, а Корсунь с нашими приятелями от Тмутаракани близёхонько, рукой подать, торговля у нас идёт повседневная, и можно бы их подговорить нас от этого Ростислава избавить: выкрасть его, что ли, и увезти. Греки там придумают, как сделать, только непременно это дело надобно через них сделать...

- И есть у тебя такие греки, например, которые поймут это дело? спросил Изяслав.

- Очень довольно здесь греков, - отвечал Тукы, - и есть такие, что с полуслова всё понимают. Оно же и нетрудно догадаться, что им прямая выгода - сделать удовольствие киевскому князю. Какие деньги они здесь наживают страсть!

- Ну и дело, боярин, - сказал Изяслав, положив руку на плечо своего верного советника. - Это ты придумал так ловко, что такое даже греку впору! Поговори с ними, голубчик.

Но пока велись переговоры, пока установлялась цена предательства, времени утекло немало, и пришли вести, что Святослав благополучно прибыл в Тмутаракань и Ростислав не хотел с дядей биться и уехал за реку Кубань в горы к касогам, а князь Глеб посажен на старое место.

Святослав отправился в обратный путь и, не доходя Переяславля, распустил войско и, отдохнув пару дней у брата Всеволода, вместе с ним приехал в Киев. Князья хвалили племянника Ростислава, у которого столько-то совести осталось, чтобы не поднять меча против дяди, и почти прощали ему смелый набег на Тмутаракань. Не прошло ещё двух дней, как сам князь Глеб появился в Киеве как снег на голову. На расспросы отца он горько жаловался, что Ростислав его кровно обидел, пришёл с касогами, с этими свирепыми горцами, взял его в плен, обласкал, расцеловал, накормил, напоил и сказал, что ежели он ещё раз придёт в Тмутаракань, то он ему отрежет нос и уши.

- И как ты, батюшка-князь, хочешь, - говорил он со слезами, - а я в эту касожскую землю больше не пойду ни за какие сокровища. Там хорошо, слов нет, там и зимы почти не бывает, и рыбы столько, что её девать некуда, и торговля с этими греками корсунскими и царьградскими идёт горячая. Только с этими касогами ладу никакого нет. А брат Ростислав у них как свой, и слушаются они его как своего князя.

Когда боярин Тукы узнал, что и как было, когда он услышал, что в провожатые Ростислав дал Глебу молодого Вышату Остромировича, сына новгородского посадника, у него мелькнула мысль, что князя Глеба теперь всего удобнее отправить в Новгород. Князь слаб именно настолько, насколько нужно, чтобы Новгород сидел смирно, а посадник Остромир сделает всё угодное киевскому князю, только бы на него не пала вина сына, который пособляет в междоусобной войне.

Князья долго совещались, как быть дальше с бунтовщиком-изгоем, и решили отдать всё это дело боярину Тукы, чтобы он устроил его как знает через корсунских греков. Так и записал угрюмый боярин в своём списке, и решение это дал подписать князьям. Дядьки, может, и не знали, что они подписывают смертный приговор своему племяннику.

Но не успели они успокоиться, как пришли вести о великом бедствии во Пскове от другого племянника. Полоцкий князь Всеслав подступил к Пскову и обложил его со всех сторон. Старый Тукы прибежал с этим известием к князю, а князь уже слышал и посылал за своим верным советником.

- Ну, что же мы с этим разбойником делать будем? - спросил князь.

- Да что с ним делать? - отвечал Тукы. - Повоевать его надобно, да как-нибудь постараться захватить, да и засадить в крепкое место, чтобы в другой раз не думал выходить из положенных пределов. Известно, племянник против дяди ничего не смеет...

- Эх ты всё своё толкуешь, боярин! - вскричал Изяслав. - Не то беда, что он против дяди пошёл, а то, что Русская земля так-то распадётся. Едина Русская земля или не едина?

- Это я не знаю, - отвечал боярин, развёртывая свой свиток с именами князей, - а только по списку этого не видно. Что дальше Бог даст - не знаю, а пока на Руси пять владетелей.

- Да разве я им всем не вместо отца поставлен? Разве не я - глава всей Русской земли?

- Верно ты говоришь, глава! Так у меня в списке написано; только нигде этого не видать, чтобы голова у рук спрашивалась: а что, господа руки, не скинуть ли мне шапку, не надеть ли шелом? Не видать также, чтобы у рук было своё дело, помимо того, которое надобно голове.

- Это, брат, я двенадцатый год от тебя слышу! - возразил князь. - А всё ты мне не скажешь: как же тут быть?

- Я пробовал говорить, - отвечал боярин, - да ты тогда мне дал такой нагоняй, что я и зарёкся...

- Что? Это ты Святополка Окаянного хотел из меня сделать? Чтобы я руку поднял на братьев родных? Нет, ты мне лучше об этом не заикайся, а то я рассержусь по-тогдашнему. Я братьям своим и всему роду Ярославову отец; а какой отец детей своих истребляет? Это и у волков не слыхано. Если б у тебя хоть немного совести было, так ты не заикнулся бы об этом. А ты скажи что-нибудь другое, поновее.

- Ничего не придумаю, князь, разве оставить дело как есть да послать кого-нибудь к князю Всеславу сказать ему спасибо, что он наши земли разоряет...

- Экий упрямый старик! - вскричал князь. - Всеслава, конечно, наказать надо...

- Вот это ты дело говоришь! Стало быть, прежде всего посылаем гонцов. Один едет к Остромиру, чтоб он сейчас собрал новгородцев и шёл выручать Псков. Другой едет в Чернигов, к князю Святославу, чтобы шёл с полком своим к Пскову. Третий за тем же едет в Переяславль к Всеволоду. Четвёртый зовёт тысяцкого киевского Коснячко сюда, чтобы в Киеве собиралось наше войско.

- Ладно, - сказал Изяслав, - пятый едет тоже в Псков к Всеславу и везёт ему наше увещательное письмо.

- Вот пятого-то гонца и не нужно, - возразил с живостью боярин, - это нам всё дело испортит: уйдёт он из-под Пскова, повертит хвостом, а ты с ним и помиришься.

- И слава Богу! - отвечал князь. - Худой мир лучше доброй ссоры.

- Никогда я этому не поверю и добрую ссору люблю. После неё все дела становятся проще и яснее, тогда как среди плохого мира живёшь, как в потёмках, и не знаешь, кто с нами, кто против нас.

Пока собирались войска, гонцы ездили от одного князя к другому. Пятый гонец, придуманный самим Изяславом, покончил всё дело разом. Князь Всеслав, получив увещательную грамоту киевского князя, снял осаду с города Пскова и ушёл в свою отчину - Полоцк. Может, увещаниям князя Изяслава помогли и вести, что новгородский посадник Остромир собрал новгородских молодцов и наспех выступил к Пскову. После того князь долго посмеивался над своим боярином, особенно когда шёл дождь, бушевала на дворе буря и выла в трубах.

- А где бы мы теперь без пятого-то гонца были? - говорил он, добродушно усмехаясь. - Вот в этакую погоду как подумаешь о походном времени, так и возблагодаришь Создателя, что у нас есть горница, что на тереме крыша крепкая. Ставка, конечно, защита; но горница, из камня сложенная, на мой вкус, будет лучше. А по-твоему как, дяденька Тукы?

- На походе я настаивал, князь, не потому, что беспокойство лучше покоя, - отвечал боярин, - а потому, что лучше теперь повоевать, сколько там Бог приведёт, а зато после отдохнуть хорошенько, без всякой помехи.

- Что же? Ты разве боишься, что полоцкий Всеслав придёт сегодня сюда и выгонит нас в такую погоду? Не бойся, он мне обещал мир и повиновение...

- Прости меня, князь, но не бояться я не могу, потому как ничего не ведаю, - отвечал печально боярин Тукы. - Ты с ним переговариваешься без меня, а когда не знаешь, то и боишься. Такова уж человеческая природа. Знаю я только, что ни на одно слово князя Всеслава положиться нельзя, а ты полагаешься на его пустые слова. Как же мне не бояться?

Но князь Изяслав был уверен, что его отеческие увещания и пряморечивые убеждения гораздо лучше и действеннее предлагаемых боярином крутых мер, и спокойно посмеивался над опасениями своего осторожного советчика.

Но боярин Тукы, видно, знал дела и сердце человеческое. В половине зимы пришли вести, что полоцкий князь двинулся на север с войском, вскоре затем явились и беглецы из Новгорода: князь Всеслав разорил Новгород вконец, нежданно-негаданно подступил, ворвался как враг, взял в плен много народу, сколько мог ограбил, снял с церквей колокола, от образов в местных церквах снял паникадила и покинул город. Посадника Остромира, который быстро собрал дружину и выступил против него в прошлом году, когда он осаждал Псков, посадил в колодки и повёз к себе в Полоцк.