Кукольник - Генри Олди

Так было сейчас.

— Есть отрыв! Давай, невропаст!

Пел бич. Танцевала Сунгхари.

— Давай, женщина! Еще, еще! — Легионер на троне близился к оргастическому финалу, круто замешивая черную сферу со звездами в глубине. По левой руке Тумидуса текла кровь, пятная созвездия. — Мы взлетаем!

У края, на пике бытия сходились лицом к лицу противоположности, оборачиваясь друг другом: запредельное наслаждение становилось остро болезненным, а изощренная боль дарила удовольствие.

Это легко понять рассудком.

И невероятно сложно испытать, не повредив понятливый рассудок.

— Да!!! Да! Мы вышли из стратосферы. Давайте, осталось немного! Идем к «Этне»… еще хотя бы пять минут!..

Но всему положен предел. Какой бы запас прочности ни имело тело человека, тело рабыни-брамайни, этот запас не бесконечен. За все надо платить. Слишком остро, слишком быстро, слишком интенсивно; слишком большой приток и отдача энергии — даже организм энергета не рассчитан на подобное.

Движения Сунгхари замедлились. Она оступилась — раз, другой. Улыбка стала растерянной. Женщина моргнула, словно выходя из транса, тихо вскрикнула…

Тарталья выронил бич — и бросился к брамайни.

Подхватить, поддержать, не дать упасть…

Он успел.

Но в то мгновение, когда он ощутил на руках легкое, почти невесомое тело, черная бездна накрыла рушащийся храм, поглотив лики богов, зверей и демонов. Вокруг обломков святилища раскинулся, искрясь переливами звездных россыпей, бескрайний простор Вселенной.

Единственное, что не имеет ни начала, ни конца.

Трое плыли в черноте Космоса.

И звезды вокруг них медленно гасли, закрывая усталые глаза.

— В медотсек, обоих! Живо! И чтоб поставили на ноги!

— Этих двух рабов?

— Да, этих двух рабов! Это приказ!

— А вас, Гай? Вы ранены…

— И меня тоже в медотсек, олухи!

Контрапункт

Лючано Борготта по прозвищу Тарталья

(три года тому назад)

На Борго, моей родине, в одном-единственном месте — на острове Туахшан, части Крабового архипелага — никогда не разыгрывались кукольные представления просто для потехи зрителей. Хотя марионетки Туахшана, если верить экспертизе тетушки Фелиции, наилучшие.

Туахшанские кукловоды выводили свои творения «на люди», только желая умилостивить богов. Тамошние боги — существа вероломные, с кучей комплексов. Любой человек с такими фобиями и маниями давно угодил бы в психушку. А боги — ничего, держатся.

Вот туахшанцы и разыгрывали представления на свадьбах, при рождении ребенка, после насильственной смерти кого-то из соотечественников, проводя очистительный обряд. Короче, если требовалась вышняя благосклонность.

И никак иначе.

Может быть, ублажая клиентов где попало, я навлек на себя гнев островных божеств? Вряд ли. Я и на Туахшане-то был всего дважды, в раннем детстве, с тетушкой…

Что за дурацкие мысли порой лезут в голову?!

— А я говорить: покидай студию!

Зловещий шепот ассистента, равно как и его ужасный акцент, выдающий уроженца Маскача, не произвел на Лючано ни малейшего впечатления. Он уселся в плетенное из ротанга кресло-качалку, невесть как оказавшееся здесь, закинул ногу за ногу и сдвинул шляпу на глаза, подражая Капитану Возмездие, герою ритм-опер для детей.

— Вы слышать, что я вам повелеть?

Ассистент, кривоногий пузанчик Кэст Жорин, аж подпрыгнул от возмущения. Налившись дурной кровью, он принялся засучивать рукава куртки. Должно быть, собрался бить морду упрямцу, не желавшему внять голосу разума.

Скандалить громко ассистент опасался: сессия уже началась.

Собьешь настрой — по головке не погладят…

Рядом с Жорином, укрепленный на стене при помощи липкой ленты, висел экран — дешевый, списанный в утиль, сто лет назад устаревший «плоскун». Случайный человек решил бы, что студия арт-транса «Zen-Tai» стеснена в средствах, и ошибся бы. Случайные люди часто ошибаются, изрекая истины, похожие на мыльные пузыри — радуга, блики; хлоп, и мокрый пшик.

Лючано знал, что арт-трансеры, контролируя процесс записи менталообразов, никогда не используют голографических проекторов или, скажем, монтажных «объемников». Плоский экранчик, который минутой раньше стоял у стены, скатанный в рулон, плюс чувствительный к пси-потоку транслятор — и все.

Традиция?

Специфика арт-транса, крайне чуткого к «фону» аппаратуры?

Какая разница…

Сейчас на экране гуляли полосы всех цветов спектра. Пятна наплывали на кляксы, дробились яркие кристаллы, рассыпаясь искрами, а чернильная тьма мало-помалу копилась в верхнем правом углу.

— Я в последний раз спрашивать…

— Угомонитесь, — посоветовал Лючано вздорному ассистенту. — Не то заработаете мозговую грыжу. Никуда я отсюда не пойду, не тратьте на меня перлы вашего красноречия. У вас что, другого занятия нет?

Из-под шляпы он на всякий случай приглядывал за Жорином. А вдруг полезет-таки драться? Пузанчики — обидчивые, с этого увальня станется. Хотя вряд ли: сорвать медитационную сессию арт-трансеров, нервных, как все артисты, во главе с режиссером Монтелье, сумасшедшим, как все телепаты, — за такое дураку открутят ручки-ножки и пустят катиться по наклонной плоскости…

— Немедленно! Сей же минут!

«Очень смешно, когда человек хочет кричать, а не может, — сказал издалека маэстро Карл. — Он тогда багровеет, сипит и делается похож на жабу, надутую через соломинку».

«Ага, — согласился Гишер. — Если нажать вот тут, прищемить тут и царапнуть здесь, человек очень-очень хочет кричать и совершенно не может. Это очень смешно, вы правы».

— Если я покину студию, — утихомирив оба внутренних голоса, сообщил Лючано ассистенту, — я уйду вместе с моими бойцами. Только так, и никак иначе. А вы останетесь объяснять Монтелье, почему рабочий день потерян для него без возврата. Я в курсе, сегодня вечером вы улетаете с Сеченя.

— Ну и что такое?

— После перелета ваши арт-трансеры неделю будут отдыхать. Еще неделю — восстанавливать силы. Еще неделю — входить в нужное эмоциональное состояние. Звезды капризны и взбалмошны. Мне продолжать или вы уже поняли?

— В студии посторонний находить запрещено! Во время запись эпизода вы обязан покидать…

— Ничего я вам, голубчик, не обязан. Читайте контракт, пункт 4.1, второй абзац сверху. Кстати, хорошая идея: сходите, перечитайте контракт. Хоть какая-то от вас будет польза…

«Голубчика» Лючано перенял у графа Мальцова. Но использовал явно не к месту: от графского «голубчика» люди таяли, проникаясь к Аркадию Викторовичу симпатией, а от «голубчика» Тартальи приходили в бешенство. Вот и Кэст Жорин сжал кулак — почему-то один, левый. Видимо, контракт он перечитывать не желал. Но вдруг ассистент поперхнулся, закашлялся, с трудом разжал белый от напряжения кулак и слинял подальше от кресла-качалки. Поймать команду телепата Лючано был не в состоянии. Просто всеми фибрами души он ощутил резкое, как удар бича, «цыц!», которое на миг соединило Монтелье и скандалиста Жорина.

Режиссер не желал, чтобы ему мешали. Сразу после капитуляции ассистента на экране возникло осмысленное изображение. Космос, огоньки далеких звезд и две армады боевых кораблей, выстроившихся друг напротив друга. Полукольцо галер — и острый клин линкоров.

Орел Помпилии — против вехденской веревки с тремя узлами.

«Гнев на привязи», исторический боевик. Часть вторая, эпизод IV.

Скучая, Лючано наблюдал, как меняется цветовая гамма картинки, как резче проступают очертания галер, совершающих сложный маневр, а катер «Бывалый», штурмовик вехденов, дразнит противника, притворяясь, будто рехнулся и решил атаковать флот в одиночку. Наверняка военный-профессионал — да хоть тот же Мальцов! — сказал бы, что действия флотилий иначе чем бредом назвать нельзя. Но «Гнев на привязи» снимался не для военных-профессионалов и даже не для здравомыслящей публики, а для восторженных, бредящих подвигами недорослей.

Для данной целевой аудитории — сойдет, как сказал бы маэстро Карл.

Ах, осень — моветон!Жонглировать печалью,Как сорванной печатью,Над пестрым шапито…

Ходили слухи, что Ричард Монтелье, гений телепатической режиссуры, поет во время работы. Специфика сложно организованного мозга. Иначе ему, дескать, не удержать под контролем пси-динамику артистов, объединяя, эксплицируя и мизансценируя потоки в контексте общего замысла.

И поет гений исключительно поп-шлягеры или дешевые лирические шансонетки, черпая репертуар из крайне сомнительных источников.

Сейчас Лючано имел возможность убедиться в правоте слухов.