Центурион Траяна - Александр Старшинов

– А что, мне нравится… – хмыкнул Зенон.

– Мне тоже, – кивнул Проб.

– Так, может быть, мы вчетвером и пойдем? – Декстр смотрел не мигая, и в тоне его не было насмешки. Говорил он вполне серьезно. – А еще лучше возьмем моих «быков» из центурии Валенса. Куку, Приска, остальных… Ты же их патрон.

Глава V

Свобода или рабство

Весна 855 года[127] от основания Рима. Эск

Кориолла не ведала – радоваться ли грядущему возвращению домой или страшиться. С одной стороны, ей вновь хотелось очутиться под родным кровом, а не торчать в военном лагере и делить крошечную спальню вместе с Майей и ее служанкой, с другой – она боялась встречи с отцом. Разумеется, она могла попытаться скрыть свою любовную связь с Приском. Но – именно попытаться. Наверняка в ближайшие месяцы все выплывет наружу. Она была уверена, что Майя кое о чем догадывается. Кориолла старалась держаться непринужденно, но Майя, будто нарочно, переводила разговор на Приска и плотоядно улыбалась, когда замечала смущение подруги.

«Я сама расскажу обо всем отцу, – решила Кориолла. – А потом – Валенсу».

Теперь, когда прошло столько времени со дня злополучной помолвки, она то и дело упрекала себя за недопустимую мягкотелость. Ей уже казалось – прояви она чуть больше упрямства, и сговор бы не состоялся, и теперь она не чувствовала бы себя изменницей по отношению к центуриону.

«Он же знал, что я его не люблю, – пыталась она оправдаться хотя бы перед собой. – Знал, но все равно взял с отца слово. Может, стоит написать Валенсу? Пусть все узнает прежде отца. К тому же помолвке и так уже вышел срок… Он должен понять: я не могу ждать столько лет…»

Ей самой свои доводы казались безупречными, вот только один простой вопрос: почему она не могла стать конкубиной Валенсу, если согласилась делить без обряда ложе с простым легионером, не пришел ей в голову. Ведь и ответ на него был прост – она выбрала Приска и, значит, тем самым нанесла центуриону обиду.

Но мысль сочинить письмо показалась Кориолле настолько удачной, что она тут же побежала к секретарю ликсы, выпросила у него восковые таблички, стиль и, пристроившись у входа в дом на солнышке, сочинила послание. Написала, что во время осады лагеря она дала слово Приску, что отныне они муж и жена, хоть и не по обряду, и прежнее обещание она Валенсу возвращает. Оправданием же ей служит то, что ни Приск, ни она не чаяли покинуть лагерь живыми, и умирать, не вкусив сладость любви, не желали.

Письмо вышло сбивчивое, путаное и местами глупое, но ничего исправлять Кориолла не стала, запечатала и отдала Аристею.

– Доставишь?

Приск, покидая лагерь, позволил Кориолле давать поручения его рабу. Правда, о том, чтобы отправлять красавчика-мальчишку одного в дальний путь, речи не шло. Но Кориолла ни о чем больше не могла думать – только о том, как бы отправить послание Валенсу, поэтому об опасностях, что грозили юноше в разоренной провинции, не задумывалась.

Как ни странно, Аристей и не подумал отвертеться от опасного поручения. Он даже улыбнулся, принимая из рук девицы запечатанные таблички, как будто знал, что именно написано внутри. В который раз она залюбовалась красотой его лица – тонким носом, каштановыми локонами, чувственным изломом губ. И только теперь, наконец, подумала, что зря отправляет такого красавчика по неспокойной дороге с посланием.

И опять он угадал ее мысли и сказал:

– Не бойся, ничто мне не грозит.

* * *

Ликса Кандид, осмотрев руины своего дома в канабе, расплакался.

– Сколько сил, сколько труда… – бормотал он, размазывая по лицу слезы и шмыгая носом. – По камешку, по досочке…

Впрочем, каменные стены почти все уцелели, а вот стропила сгорели, и кровля обрушилась. Рабы Кандида, тут же призванные из лагеря на работы, принялись разбирать горелые стропилины и черепицу. Ту, что была целой, складывали рядами, битую – сносили в кучу, пойдет, измельченная, на бетон.

– Пошевеливайтесь, обжоры! – тут же накинулся на работавших ликса. – Или мне теперь до скончания дней ютиться под чужим кровом?

Кориолла лишь однажды заглянула в канабу вместе с Майей – поглядеть на разрушенный городок. Беженцам пока позволяли жить в лагере – но, ясное дело, позволение это только до возвращения основных сил. Правда, уже вовсю говорили о новой кампании, о том, что Траян готовит очередной удар по коварному врагу. Значит, скорее всего, когорты Пятого Македонского сюда не вернутся, и в лагере можно будет оставаться до глубокой осени. Но это означало, что и Гая Приска Кориолла до осени не увидит.

Вместо когорт Пятого Македонского пришла Первая тысячная киликийская когорта вспомогательных войск.[128] Но в лагере они стояли лишь три дня и почти сразу же переправились через Данубий – с приказом разбить на той стороне земляной лагерь на половину легиона. Варвары, из тех, кто сумел спастись от римских ауксиллариев зимой, давно уже ушли с берегов Данубия, а жители Сацидавы прислали в Эск своего посла, с выражениями самых дружеских чувств и полной покорности. Сколько им придется заплатить за эту покорность, чтобы римляне не сожгли городок, оставалось пока неизвестным.

* * *

Каждый день Кориолла ждала из усадьбы кого-нибудь из рабов отца с весточкой: как там родные, все ли живы. И, наконец, дождалась.

Явился Прим. С почерневшим лицом, с залитым кровью глазом. Этот залитый кровью глаз еще к тому же неестественно вылезал из опухших век. Кориолла в первый миг даже не узнала старого раба. Лишь когда он заговорил, с трудом шевеля разбитыми почерневшими губами, она наконец догадалась, кто перед ней, и помертвела от ужаса.

– Отец… – выдохнула Кориолла и вдруг поняла, что не ощущает под собой ног.

Она просто принялась оседать. Прим ее подхватил и, не зная, куда усадить – они стояли у входа в дом трибуна-латиклавия, завертелся на месте.

Потом выскочила Майя-старшая, запричитала, повела Кориоллу в дом, здесь ей принялись прыскать в лицо водой и отпаивать горячим вином с медом. Сюда же протиснулся старый Прим, и ему тоже дали вина с медом и кусок хлеба. За едой Прим начал рассказывать, как во время первой атаки варваров усадьбу удалось отстоять, как все радовались спасению, часть соседей вернулась домой, стали готовиться к весенним работам. Но на обратном пути, когда бастарны выметались из провинции, какая-то дерзкая шайка налетела на усадьбу ночью. Не в силах проломить крепкие ворота, бастарны сумели поджечь сараи, а оттуда огонь перекинулся на дом. Пока заливали пламя, варвары ворвались внутрь. Отец и еще трое мужчин погибли, Прим пытался защищать хозяйку и Флорис, его избили дубинами и бросили в снег, сочтя мертвым. На счастье, никто из варваров не перерезал ему сухожилия у пяток – как поступают с теми рабами, кто уже не может идти дальше с караваном.