Финальный аккорд - Кевин Милн

«Итан, часть моего «я» умерла вчера. Я уверена, что эта часть никогда не перестанет болеть и не вернется к прежнему состоянию».

Мои глаза мгновенно наполнились слезами. Я взглянул на свою жену, лежавшую на кровати.

– Это просто случайность, Анна, или ты пытаешься мне что-то сказать?

Она продолжала молчать. Я начал перечитывать заново с самого начала, с трудом сдерживая слезы, чтобы не расплакаться.

«Итан, часть моего «я» умерла вчера. Я уверена, что эта часть никогда не перестанет болеть и не вернется к прежнему состоянию. Почему жизнь такая жестокая? Бог забирает одних и оставляет в живых других без всякого очевидного смысла. Да, часть моего «я» умерла вчера, когда я наблюдала, как они опускают в землю Фейт.

Когда она умерла, я потеряла частицу себя. И все же… у нас есть Хоуп. Может быть, таким образом Господь вознаграждает нас за несчастья, заставляя верить, что всегда есть хоть маленькая надежда, за которую надо держаться.

Итан, ты был для меня настоящей опорой во время всего, что нам пришлось пережить. Я рассчитываю на тебя. Ты мне нужен. Я горячо люблю тебя.

Прошлой ночью, когда я лежала в постели и оплакивала потерю нашей дочери, я признаюсь, что начала задаваться вопросом, стоит ли это той боли, которую нам пришлось вынести. И потом, словно в ответ на мольбу, ты принес гитару, лег в кровать и начал играть для меня. Спасибо тебе за это. Это было так прекрасно. Это напомнило мне обо всех чудесных вещах, которые были у нас с тобой. Мне стало тепло на сердце, и я почувствовала себя любимой. Именно это мне было нужно тогда.

Я знаю, что вместе мы сможем перенести все, что бы ни случилось. Я люблю тебя!

Навсегда твоя, Аннализа.

P.S. Пожалуйста, играй для меня чаще. Нам обоим нужно больше красивой музыки в жизни».

Футляр с Карлом все еще стоял, прислонившись к маленькому столику на колесиках в другом конце палаты. Если бы у него были глаза, то я бы поклялся, что он смотрит на меня. Я внимательно огляделся.

– Я покончил с гитарами, – сказал я больше для Анны, но в какой-то степени и для Карла тоже. – К чему нас привела любовь к музыке? Посмотри на себя, Анна? Если бы я не играл, мы бы никогда не захотели научить Хоуп играть на гитаре. Я никогда бы не попросил тебя забрать инструмент из магазина, чтобы подарить его на день рождения дочери, и ты бы не лежала сейчас, не слыша, что я говорю тебе словно буйнопомешанный. Кроме того, разве ты не слышала, что рассказал дедушка про гитару? Она словно магнит притягивает несчастья, и меня это уже все достало. Я не буду на ней играть. Я просто… не в состоянии.

Я натянул одеяло до подбородка, откинулся на кресле и одним щелчком выключил свет.

Глава 23

Даже несмотря на то, что мне было мало лет, я довольно живо могу воскресить в памяти, как мой отец опустился после того, как моя мама «ушла» от нас. Сначала он пытался нацепить на себя маску мужественности, но она продержалась на его лице не более нескольких недель.

Однажды, когда я учился в первом классе, я пришел домой после школы и обнаружил его в полной отключке на диване. В это время он должен был быть на работе. Я потряс его, но он не проснулся. Я тряхнул его еще сильнее и крикнул, но это тоже не возымело никакого действия. В панике я набрал 911. Папа был ошеломлен, растерян и смущен, когда очнулся от нашатырного спирта и увидел команду местных спасателей-добровольцев в нашей гостиной. Двое из них были его близкими друзьями. Все знали о смерти мамы, поэтому они проигнорировали данный инцидент, расценив его как нормальную реакцию на тяжелую утрату. После этого я часто находил отца в бессознательном состоянии, когда приходил домой. Я больше не набирал 911. Вместо этого я научился оставлять его в покое и заботиться о себе самостоятельно. Так мы прожили всего несколько месяцев, когда папа решил, что ему недостает навыков и силы духа, чтобы быть овдовевшим отцом. Я не возражал. Не были против и дедушка с бабушкой, которые любезно предложили забрать меня к себе.

В детстве я не мог осознать, как любой отец может просто поставить крест на жизни так, как это сделал мой отец. Как он мог перестать ходить на работу? Как мог передать своего единственного ребенка кому-нибудь еще? Как он дошел до того, что его утешением стало дно бутылки? Я никогда не понимал его. По крайней мере, до тех пор, пока не испытал это на собственной шкуре, ожидая, когда Анна сделает свой последний вдох. Я с таким трудом пытался сохранить оптимизм, когда сидел рядом с ее постелью дни напролет. Я говорил себе, что все будет в порядке. Либо произойдет чудо, и Анна выживет, либо Хоуп и я преодолеем потерю и будем продолжать жить без нее с высоко поднятыми подбородками. Но ни при каких обстоятельствах я в конечном итоге не буду как мой отец.

Однако на десятый день моего пребывания в больнице, в то время когда я читал Анне вслух очередную стопку записок, делая вид, что она, может быть, на самом деле слышит меня, внутри что-то изменилось. Дедушка мог бы назвать это депрессией, и, возможно, был бы прав. У меня появилось такое чувство, словно крупицы надежды, за которые я продолжал цепляться, просто испарились. Это был день, когда я начал сдаваться, и вскоре я понял, как мой отец, когда я был мальчиком, опустился до чудовищного состояния, чтобы валяться без памяти у себя дома.

Я не окончательно свихнулся, как он, но мои ноги уже так серьезно болтались над обрывом, что я сумел увидеть и почувствовать, что меня ждет внизу, и это было совсем неприятно. Находясь в состоянии депрессии, я перестал делать ежедневные вещи, которые раньше удерживали меня от приближения к кризису. Например, я перестал пытаться уговорить Анну выйти из состояния комы. Бритье и душ тоже стали казаться полнейшей тратой времени. На кого я пытался произвести впечатление тщательным уходом за собой? Конечно, не на Анну. Проще всего было сидеть в кресле и жалеть себя. Я продолжал оставаться в таком жалком состоянии ума в течение нескольких дней подряд, все это время, продолжая утаивать завещание Анны от юридического и медицинского персонала больницы. Все дни проходили как в тумане. Большую часть времени я проводил, наблюдая, как легкие жены двигаются вверх и вниз, ожидая увидеть, будет ли ее следующий вдох последним.

Наблюдая, я одновременно размышлял о тех вещах, которые, вероятно, усиливали депрессию. Например, как я должен буду пойти и рассказать Октавию Берку, что его дочь была бы жива, если бы не поехала по моей просьбе в магазин. Или, как я смогу убедить Стюарта и Хизер, что они гораздо лучше меня подходят для того, чтобы вырастить Хоуп. И как я буду объяснять дочери, что пройдет время, и она поймет, что это был акт любви, когда я передал ее в семью Берк, а не проявление трусости и жалости к себе.