Защитник - Александр Лидин

Примерно через неделю пляжного отдыха я после утренних «водных процедур» отдыхал на балконе с бутылочкой виски. У Аллочки был очередной сеанс «тайского массажа». Напротив меня, невидимый остальным, восседал Тогот. Он где-то позаимствовал огромный коктейль — напиток, смешанный прямо в кокосовом орехе и украшенный всевозможными зонтиками, палочками и трубочками.

— Знаешь, у меня все это до сих пор в голове не укладывается, — протянул я, едва заметно кивнув головой в сторону комнаты. Балконная дверь была чуть приоткрыта, и поэтому говорить приходились шепотом, то и дело переходя на ментальное общение.

— Что именно…

— То, что моя жена изменяет мне…

— Не говори глупости, ни с кем она тебе не изменяет. Она отдыхает, расслабляется на свой манер… Ты же не считаешь, что изменил ей, пару раз спустив в эту Кру.

— Но…

— Вот и расслабься.

— И все же, Тогот, я никак не могу понять: почему в столь высоконравственной стране возник институт «морковок»?

— Скорее уж стоит задать вопрос: почему ваша цивилизация, я имею в виду цивилизацию Запада, исповедует столь странные понятия? Откуда взялась эта нравственность? Посмотри на все отстраненным взглядом жителя иного мира, и все условности европейской культуры покажутся тебе смешным кривлянием…

Я покачал головой.

— Знаешь, Тогот, я не согласен с тобой, но сейчас мне сложно подобрать нужные слова и аргументы. Быть может, нам следовало бы продолжить этот разговор много…

— Не увиливай… Что естественно, то не безобразно. А ты порой уподобляешься советским идеологам, объявляющим: «Секса у нас нет». А дети тогда откуда? Из капусты или их аист принес? С точки зрения биологии — глупость и полный абсурд. Вот и выходит, что та же коммунистка-феминистка, с утра выкрикивающая лозунги на площади, приходит домой, снимает свою алую кофточку и кирзовые сапоги и встает задом кверху перед мужиком.

— Ты слишком опошляешь…

— Нет, говорю правду, которой вы все не видите, и видеть не хотите. Знаешь, по этому поводу еще во времена советской власти был такой анекдот: «Спрашивает как-то октябренок у пионера: „Скажи, а дедушка Ленин какал?“ Задумался пионер, а потом и отвечает. „Конечно… но делал он это как-то свободнее, честнее, чем мы“».

— И все же… Вот «пообщался» я с этой желтокожей макакой, а ощущение, будто обезьяну вые… Не то все это.

— Да вы, батенька, к тому же расист.

— Нет, всего лишь поборник белой расы.

— Еще одна глупость.

— Нет, послушаешь тебя, так эти обезьяны, что торгуют у нас на рынке, тоже люди.

— И не только. Есть только одно неразрешимое противоречие: они не вписываются в то, что вы называете моралью и цивилизацией.

— Вот и пусть живут себе в своей Урюкии.

— Да, так, пожалуй, было бы проще, но только не получится. Без этих урюков не сможет существовать ваша цивилизация. Они, занимая определенную нишу, поддерживают существующий порядок вещей.

— Нет. Ты меня все равно не убедишь. По мне, собрать бы их всех скопом и отправить назад, обнести колючей проволокой границу в три ряда, и чтобы к нам ни ногой.

— И что будет в финале?.. Засретесь вы со своей белой расой. Кто, к примеру, будет улицы подметать, грязь убирать, на стройках работать за копейки? Вы будете? Нет. Вы лучше с голоду сдохнете и в переходах милостыню просить будете, чем пойдете вкалывать.

— Но…

— Так что вам без урюков не обойтись.

— Но в старые времена…

— А что в старые? Кто при царе в дворниках служил? Татары да армяне. Те же урюки — вид сбоку. Так что никуда вам от них не деться…

— А Кру…

— Те же яйца, вид сбоку. Если они для тебя в твоей стране урюки, то ты для них, в их стране, тот же урюк. Или ты думаешь, что ты много лучше какого-нибудь вшивого чабана, всю жизнь просидевшего на склоне горы? Так нет. Этот чабан обут, одет, правда не от Версаче, но ему того и не нужно. Он живет своей размеренной жизнью, той, что жили его деды, питается экологически чистыми продуктами и, смею тебя заверить, доживет до ста лет, чего и вам желаю. И если ты явишься к нему со своими проблемами и начнешь его учить жить, то ничего из этого хорошего не выйдет, потому как не нужна ему твоя цивилизация, хоть на твой взгляд он и выглядит дикарем. А вот белая «цивилизованная» кость сама придумывает себе трудности под названием «законы и правила поведения», сама их не соблюдает или соблюдает, при том, что большая часть этих законов нелогична, глупа по своей сути. И, вооружившись этими законами, часть белых пытается стяжать себе «богатство», которое само по себе укорачивает их жизнь, поскольку смысл его добычи — получить право на излишества, которые жизнь укорачивают.

— Тебя послушать, так наше общество — мир парадоксов.

— Кто бы сомневался.

— А Кру…

— А что Кру? Как вы же сами и говорите: не лезь в чужой монастырь со своим уставом. Здесь нет порнографии, но иное отношение к сексу как таковому.

Здесь наряду с семейными традициями процветает свобода нравов, иная мораль, которая неприемлема для цинично-консервативного общества Запада. Вы называете это секс-туризмом. Но для них это обычная повседневная жизнь. И родители не видят ничего предосудительного в том, что их дочь спит сегодня с одним, а завтра с другим и берет за это деньги. Она не проститутка в нашем понимании, не падшая женщина, которая зарабатывает, продавая свое тело. Она своего рода носитель культуры, перенимающий мелочи от нас, фильтрующий их, оставляющий то, что приемлемо, и отвергающий все лишнее.

— Тебя послушать, так выходит, что местные «морковки», собственно, и творят культуру страны, а посему давайте спариваться друг с другом без разбора, потом решим, чьи были дети…

— Дорогой, ты что-то сказал? — донеслось из комнаты.

— Нет… Это я… подавился, — и я несколько раз демонстративно кашлянул…

Вот такой странный получился у нас тогда диалог.

* * *

На следующее утро после «сближения» с Кру у меня было плохое настроение. Нет, даже не плохое, а отвратительное. Во-первых, потому что я не выспался — тяжело перейти на другой режим с разницей в восемь часов. Но так как завтрак, в отличие от обеда и ужина, был оплачен, имело смысл сходить посмотреть, чем тут кормят, по старому украинскому принципу, «не съесть, так надкусить». А посему, натянув шорты и маечку, я бросил прощальный взгляд на два женских тела, сплетенных на смятых простынях, и отправился в столовую отеля.

У входа в ресторацию за письменным столом восседал огромный охранник. Он то и дело широко зевал, демонстрируя всем и каждому, что он тут совершенно не нужен. Тем не менее каждый входящий вручал ему талон на завтрак, который тут же исчезал в верхнем ящике стола. Я поступил точно как остальные и, получив в ответ кивок, прошествовал в зал.

Завтрак был в самом разгаре. У раздачи толпились с десять узкоглазых, еще несколько человек не спеша разгуливали вдоль длинных столов с закусками.

— Ты уверен, что хочешь кушать?

— Уверен, что хочу попробовать… Хотя ты мог бы сначала пожелать мне доброго утра.

— Ну «добрая» ночь у тебя уже была, а судя по твоему нынешнему состоянию, тебе можно пожелать или «утра», или «доброго».

— Угу… — с мрачным видом кивнул я. — Утро добрым не бывает.

Это пожелание Тогота совсем меня не порадовало. Собственно, я ждал от него совсем другого — комментария по поводу относительной съедобности местной пищи. С фруктами Таиланда я познакомился накануне, когда абсолютно не знал, что нужно есть: то ли толстую темно-фиолетовую, благоухающую кожу, то ли белые мягкие семечки, внешне напоминающие небольшие чесночники. Но Тогот тут мне был не помощник. Он издевался, как мог, самым мерзким образом давая неподобающие советы…

Так вот, в то утро, понимая, что от покемона толку как от козла молока, я встал следом за верещавшими азиатами. Когда же подошла моя очередь, то новар-таец, улыбаясь мне, положил в небольшую пиалу с бульоном ложку риса, ложечку мелко нарубленной зелени, ложку… малинового варенья и кусок печенки с кровью. Нет, подобное я не смог бы проглотить даже под пыткой. Тем не менее азиаты за соседними столиками с радостью поглощали данный продукт. И, как говорится, флаг им в руки. Я же, оберегая свой желудок от любопытных экспериментов, осторожно поставил пиалу на один из пустующих столиков и отправился на поиски чего-то более съедобного. Ломтики ананаса и крошечные бананы показались мне более подходящими, и, только я собрался хорошенько «ударить по фруктам», появились Алла и Кру.

— Где же его еще можно найти! — с возмущением произнесла Алла. — У него же, как у любого мужика, лишь одно желание…

Кру слушала ее и согласно кивала. Интересно, понимала она хоть одно слово из того, что говорила моя жена, или поддерживала ее исключительно из женской солидарности?