Сфинкс - Тобша Лирнер

Он откинулся в кресле и уткнулся лицом в ладони; сквозь редеющие волосы бледно просвечивал череп. Сильвио выглядел совершенно убитым, трудно было его не пожалеть. Но даже отбросив жалость, я понимал, что он мне нужен. Наступал решающий момент в моих поисках, а он владел ключом — в буквальном смысле слова. А без этого ключа я не мог двигаться вперед. Не было иного способа убедить его отдать Ваз, и я полез в рюкзак.

— Восхитительно! Он настолько безупречен в своем замысле, что я едва решаюсь его коснуться. Вы представляете, что значит этот предмет для трех великих религий? Тысячи лет назад этот инструмент держал в руках Моисей — иудейский, христианский и мусульманский пророк. Он воспользовался им в один из поворотных моментов библейской истории, чтобы раздвинуть воды Красного моря. Живое чудо. Не могу поверить, что вижу его своими глазами. — Лицо профессора Сильвио осветилось религиозным экстазом. Я узнал это выражение — так смотрела мать, когда я был маленьким. Оно означало слепую капитуляцию верующего, просветленное перенесение в духовное, что меня всегда смущало.

— Нам это доподлинно не известно. — Несмотря на бушующие во мне чувства, я решил оставаться на твердой почве.

Итальянец провел дрожащей рукой по крышке механизма.

— Не думал, что доживу до этого момента. — Он склонился над астрариумом. — Видите эти три диска?

Я кивнул. В душу закралось нехорошее предчувствие. Астрариум начинал вызывать во мне тревогу. Теперь, когда нашелся ключ, которым активировали механизм, он стал действовать на меня еще сильнее.

Дрожащие пальцы профессора ласкали шестерни.

— Эта циферблаты служили для того, чтобы высчитывать орбиты не только Солнца и Луны, но также и пяти известных в то время планет: Марса, Меркурия, Венеры, Юпитера и Сатурна. Результатами вычислений пользовались, чтобы выбирать наиболее благоприятные дни как для религиозных праздников, так и для прорицаний. Вот тогда-то астрариум превращался в орудие войны. Вполне возможно, что астрономические подсчеты выполнял маг-мистик Гермес Трисмегиста (трижды великий), который, если верить некоторым данным, был выдающимся целителем и современником Моисея. Но еще более поразительны вот эти символы — пришедшая от шумеров клинопись жителей Аккада, народа, жившего до египтян и знаменитого своей магией и астрологией. Древние египтяне также упоминают их ремесла.

Сильвио взглянул на штырь, служивший осью для шестерен.

— А вот и врата силы — отверстие для ключа.

Ваз без труда вошел в личинку. Мы с итальянцем благоговейно молчали. Меня охватили волнение и страх. Я ждал, что механизм как-то себя проявит — пискнет, или процесс активации будет сопровождать игра дудочки из разгаданного Гаретом шифра, — но все было тихо: ни звука, ни движения. Затем почти невольно я потянулся к ключу.

Но профессор перехватил мою руку, и его костлявые пальцы сомкнулись на моем запястье.

— Нет! Не поворачивайте, пока не выслушаете, что я скажу.

Я отошел от стола. Наступил вечер, и теперь доносившуюся с улицы музыку сопровождали отдаленные залпы фейерверка — празднование юбилея королевы достигло кульминации. В воздухе чувствовался запах изобилия — аромата лета, от которого меня, еще юношей, всегда охватывала тревога. Возникало ощущение, что где-то совсем в другом месте происходит нечто захватывающее, и меня тянуло туда, несмотря ни на какой риск.

Я покосился на профессора: тени под его глазами обозначились сильнее, кожа еще больше посерела, словно за несколько часов он постарел на несколько лет.

— У меня рак желудка, — объяснил он. — Далеко зашедший процесс. Мне осталось два или три месяца, точнее определить невозможно. Забавно, древние считали, что желудок — вместилище чувств. Наверное, они были правы и я умираю оттого, что так долго подавлял свои чувства.

— Давайте факты, профессор, — холодно ответил я, не желая откликаться на его явный призыв к сочувствию. — Нечто такое, что бы понял сидящий во мне геофизик.

— Факты? Вы обладаете удивительной английской способностью высушивать все на свете.

Сильвио указал на три стрелки — каждая длиннее предыдущей. Они, подобно стрелкам часов, вращались на трех циферблатах.

— Они соответствуют трем временным отрезкам: древнеегипетским эквивалентам дня, месяца и года. Если мой перевод верен, теперь стрелки показывают дату сражения при мысе Акций.

— Следовательно, астрариум на самом деле принадлежал Клеопатре?

— Из фрагментов магических свитков и упоминаний в гримуарах[27] — все это хранилось в «Музейоне», величайшей Александрийской библиотеке, — известно, что в древности астрариум трижды являлся в ключевые исторические моменты. Его создали для Рамсеса Третьего во времена двадцатой династии. Затем он был похищен Моисеем, который воспользовался им, чтобы раздвинуть воды Красного моря. В следующий раз астрариум появляется в эпоху тридцатой династии, когда жрица Исиды Банафрит находит его в тайном храме своей богини в пустыне, где сорок лет обитал Моисей со своим народом. Банафрит привозит астрариум к египетскому двору для фараона Нектанеба. Но затем устройство снова пропадает на несколько сотен лет, хотя и обрастает легендами, которые повествуют о его могуществе. Потом, по слухам, его берет с собой Клеопатра, когда происходит битва при Акции. А теперь взгляните сюда. — Сильвио склонился над устройством. — Если повернуть ключ, появляются две стрелки меньшего размера: одна — из золота — указывает год рождения. Другая — из черного серебра — год смерти.

— Стрелка года смерти? — недоверчиво повторил я.

— Если вы введете в устройство дату рождения, оно рассчитает дату смерти.

У меня перехватило дыхание: так вот чего добивалась Изабелла — она хотела изменить дату смерти.

— Но возможности инструмента этим не ограничиваются. Он способен сворачивать время и события, чтобы осуществить осознанные и неосознанные желания человека: принести славу, богатство и даже удовлетворить тягу к саморазрушению. В этом его огромная сила и вместе с тем большая опасность. Потому что, будем говорить откровенно, многие ли из нас знают, чего хотят? Получается что-то вроде фаустовского устройства, которое самостоятельно выносит суждения. — Улыбка Сильвио показалась мне одновременно боязливой и благоговейной.

Я отказывался верить, что тысячелетний механизм мог спасти мою жену и тем более изменить ход событий. Но, несмотря на скепсис, меня увлек рассказ итальянца. Хотя все это было не более чем метафора: средство выполнения желаний, если в него верят тысячи людей, уже одним этим обретает власть.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});