Купец из будущего - Дмитрий Чайка

сняли, просто удача неслыханная. Раз в жизни такое бывает, и то далеко не у всех.

— Ну, будем считать, что ты согласен, — усмехнулся Самослав, протягивая металлический сверток. — Ты же теперь жупан, тебе по должности положено.

И князь надел ему на шею серебряную цепь с кулоном в виде пятиконечной звезды.

* * *

Тьма в соляной пещере еле-еле пробивалась светом факелов, которые были тут тусклыми и бледными, словно умирающими. Здесь было душно, потому и факелы горели слабо, выжигая последний кислород. Люди, которые имели несчастье брести к лучшей жизни через эти места, или пасти здесь овец, или просто искали новый путь на юг, в Италию, рубили соль и складывали ее в корзины, что стояли стопкой тут же. Мертвенная бледность их лиц не могла укрыться от глаз Само даже в тусклом свете факелов. А еще он увидел в их глазах такую безнадежность и тоску, что защемило сердце. Ведь тут и дети были по пять-семь лет отроду. Они, напоминающие бледные, покрытые тонкой кожей скелетики, вызвали у князя ужас. Хорутане — охранники придерживали свирепых псов, рыкающих на пленников, а те испуганно отбегали в стороны, если пес аланской породы подходил слишком близко.

— Работу остановить, всех вывести на улицу, накормить, — коротко скомандовал он. Ничего не понимающий Горазд приказание выполнил беспрекословно, но на его лице застыло изумление. Что это с владыкой?

Люди, не видевшие света месяцами, выходили на улицу, зажмурившись. Даже закатное солнце било им по глазам так, что с непривычки выступали слезы. Многие плакали, а их губы шевелились в молитве. Ведь для них солнце было богом, а не просто дневным светилом. И они были со своим богом разлучены навсегда. Ну, так они думали еще пять минут назад.

— Люди! — громко крикнул Самослав, а толпа мужчин и женщин с полуприкрытыми глазами на бледных лицах жадно внимала ему. — Вас накормят, вы отдохнете, а потом я скажу вам, что будет дальше. — И он прошептал в сторону Горазда:

— Где таких собак взял? Им же цены нет.

— Да, тут деревушку лангобардов пощупали, — замялся Горазд.

— Я же тебе строго-настрого запретил грабежом заниматься! — удивленно поднял бровь Само. — Зачем своевольничаешь?

— Так сам же сказал, чтобы на день пути никого не было, — глаза новоявленного жупана светились невинностью. — А они как в дне пути от нас и жили, вот мы их и под нож… Собак помоложе забрать получилось, а тех, что постарше убить пришлось. Опасные твари оказались.

— Собаки, это хорошо, — задумчиво сказал Само. — Щенков в Новгород пришли тогда, нам такие тоже пригодятся. И вот еще что, пока твои работники едят, следите, чтобы ни один не ушел.

— Так зачем мы тогда их из пещеры выпустили? — резонно заметил местный жупан. — Оттуда не сбежишь, собаки порвут. — Но ответа он не дождался. Ему и в голову не могло прийти, что его князю просто стало жаль этих людей. Такого просто не могло быть.

Самослав осмысливал еще кое-что из увиденного. Количество соли, что нарубили пять десятков рабов, закрывало потребности его торговли на полгода вперед. Ему просто не нужно было столько. Налицо была перспектива классического кризиса перепроизводства. Нужно было думать о расширении рынков сбыта, иначе излишки товара похоронят хрупкую экономику княжества. А идти-то особенно и некуда. На севере — полунищие словенские леса, с которыми и так торговля налажена. На востоке, верст на восемьдесят, земли его собственного княжества, потом земли тестя, а за ним — аварские степи, куда ему ходу нет. На западе — Бавария, с которой уже заключен контракт. На юге — запретные пока земли лангобардов. Не стоит туда соваться, чтобы не получить полноценную войну с сильным и умелым противником.

— У нас, Горазд, соли теперь слишком много, — сообщил он своему жупану после того, как провел инспекцию складов.

— Много соли — хорошо, — удовлетворено заявил знаток местной экономики с бицепсами толщиной в бедро нормального человека. — Чем больше добудем, тем мы богаче станем.

— Не станем, — отрезал князь. — Если мы все, что ты тут добыл, на рынок выбросим, цены пополам упадут. Я и так с баварским герцогом договорился, он много брать будет. Пока надо остановиться, иначе по миру пойдем. Будем корзину соли на летнюю белку менять. — Князь подключил логику, понятную аборигену.

— Да как же так…, — растерялся Горазд. — Мы тут, получается, зря стараемся? Так что, всех рабов резать теперь? Не кормить же их…

— Нет, — поморщился князь. — На землю посадим и будем им за труд платить.

— Да зачем им платить? — взорвался Горазд. — Они же даром работают.

— Ты скольких за последний год схоронил? — посмотрел ему в глаза Само.

— Да пару десятков померло, не больше, — пожал громила плечами. — Так мы еще наловили. Тут много бродяг ходит.

— А теперь представь, сколько бы они за этот год соли нам добыли, — терпеливо, как ребенку, объяснял Само. — Поверь, если человек за интерес трудится, то он работает и больше, и лучше. А раб только и думает, как бы сбежать, или хозяину нагадить. Ты забыл, кем я десять лет в Бургундии был?

— Ну, вообще да…, — почесал лохматую голову Горазд. — Я бы тоже все время думал, как стражнику половчее голову камнем проломить, да смыться. А чем они тогда тут заниматься будут?

— Крепость строить будете. Я вам мастера из самой Бургундии привез. Чтобы он тут у тебя как сыр в масле катался. Понял?

— Да понял, — почесал Горазд кудлатый затылок. — Там эти… поели, владыка, и твоего слова ждут.

Самослав вышел на всеобщее обозрение, а на него уставилась сотня глаз, в которых был написан немой вопрос, мольба и надежда.

— Люди! Вы оказались в рабстве, значит так вам отмерено богами. Но я, князь Самослав, отпускаю вас на волю. Вы свободны, можете идти на все четыре стороны.

Воцарилось изумленное молчание. Оно было настолько тяжелым, что, казалось, даже вздох было сделать сложно. В глазах у многих появилась тоска, у кого-то — отчаяние, у кого-то — надежда.

— Да куда мы пойдем-то? Чай не лето, — грустно хмыкнул всклокоченный мужик с мертвенно-бледным, как у всех здесь, лицом. — Ни еды, ни одежи теплой, ни семян, ни топора… Зима скоро. Подохнем мы от голода в этих лесах. Или волкам на зуб попадем.

Собрание поддержало его согласным гулом. Тут почти все были в схожей ситуации. А в глазах матерей, в подол которых вцепились малые дети, и вовсе читалась мольба. Весь немудреный скарб переселенцев сгинул, когда они попали в плен. Кроме лохмотьев, что на них были надеты, ни у кого ничего не было.

— Тогда