Знахарь-2 или профессор Вильчур - Тадеуш Доленга-Мостович

Поэтому в воскресенье умолкали жернова на мельнице Прокопа Мельника. Сам он в праздничной блузе вишневого цвета, подвязанной толстым шелковым шнурком, шел к Вильчуру побеседовать. Они усаживались вдвоем на крыльце больницы. Остальные жители мельницы тоже отдыхали. Зоня с Ольгой шли в Бервинты

или в городок. Наталка потихоньку пробиралась в сторону Нескупы, где ее ждал поклонник, ее ровесник Саша. Донка с Василем катались на лодке по пруду. Дома оставались только старая Агата и Виталис, который храпел под тополем. Емел, как всегда, послеобеденное время проводил в пивной в Радолишках. Люция эти часы посвящала личным делам. Она писала письма знакомым, починяла свой гардероб, а также гардероб Вильчура, разумеется, без его согласия.

Тем временем на крыльце шла беседа. Вильчур интересовался делами мельницы, ценой на зерно, спрашивал о том, что слышно в околице. Сам рассказывал об интересных случаях в больнице. Там дела шли хорошо. Как обычно, после уборки урожая люди вспомнили о своих недомоганиях и о том, что от них можно избавиться, если только обратиться к профессору. С помощью даров, которые приносили пациенты, можно было без особой экономии покрыть расходы на содержание и себя, и клиники.

Когда были исчерпаны эти темы, Прокоп начал рассуждать о своих планах на будущее. Больше всего его волновала передача мельницы и земли Василю.

— Я уже человек немолодой, — говорил он, — и хотя, слава Богу, здоровья и сил у меня хватает, всегда может нагрянуть смерть. Зачем же я буду оставлять после себя беспорядок? Пока я жив, все они меня слушают, а когда умру, кто знает, не начнутся ли между Василем, Ольгой и Зоней какие-нибудь раздоры. Не дай Бог, начнут еще таскаться по судам, так все нажитое мной и разбазарят. Поэтому я решил: перепишу все еще сейчас на Василя. Хлопец он порядочный, ни сестры, ни невестки не обидит,

а имущество таким путем останется в одних руках и не пропадет.

— А когда ты думаешь это сделать? — спросил Вильчур.

— Вот, думаю, после праздника Трех Королей сыграем свадьбу, а потом поеду с ним в район и перепишу. Советуешь или не советуешь?

— Конечно, советую, — ответил Вильчур. — А скажи ты мне, пожалуйста, доволен ли ты своей будущей невесткой?

— Почему я должен быть недоволен?! Не девушка, а золото, работящая, веселая, а самое главное, что здоровая и не будет хилых рожать. По правде говоря, я и взял ее к себе с этой мыслью и даже беспокоился, что между ней и Василем никакой симпатии нету. Если мужчина и женщина живут рядом, то и симпатия должна появиться, ну и появилась.

Воцарилось молчание. Вокруг была тишина, только с мельницы доносился монотонный шум воды и треск сойки, которая расположилась на одной из берез у дороги.

— Ну, а как же будет с тобой? — заговорил Прокоп.

— Со мной? — спросил Вильчур, выведенный из задумчивости.

— Ну да. Ты не обижайся на меня, что я тебя об этом спрашиваю, но я все смотрю, смотрю, а если смотрю, то и удивляюсь.

— Это с какой стороны? Что тебя так удивляет?

— Ну, вот ты живешь под одной крышей с этой барышней. Каждый видит, что у вас есть расположение друг к другу. Если бы это был кто-нибудь другой, а не ты, то уже давно бы люди языками молоть начали. А так, Боже со-

храни, никто ничего плохого не думает, но раз меня уже спрашивали: "И когда это он уже женится на ней, наш профессор?.." А я отвечаю: "А Бог его знает, а откуда я могу знать?" — "А ты спроси…" Ну, так я им: "Сами и спрашивайте, что, вы без языков?" Ну, понятно, смелости не хватает.

Вильчур опустил голову.

— Сам не знаю… Сам не знаю, как поступить.

И он действительно не знал. Правда, неделю назад он уже принял решение жениться на Люции, но именно тогда случилось то незначительное происшествие, которое заставило его задуматься и если не перечеркнуло его планы о браке, то, во всяком случае, сильно их поколебало.

А было это так.

Давно уже лечился в больнице десятилетний мальчик, сын гончара из Бервинт. Снимая яблоки, он упал с дерева и получил довольно тяжелые внутренние травмы. Он был самым маленьким пациентом в больнице и общим любимцем. Даже Емел мог часами просиживать у его кровати, рассказывая ему удивительные сказки. Донка приносила ему различные лакомства, а Люция сшила красивый костюмчик. И Вильчур заглядывал к нему значительно чаще, чем того требовала забота о его здоровье. Маленький Петрусь постепенно выздоравливал. Вначале ему разрешили вставать на несколько часов в день, позднее в постели он проводил уже только ночь. Никому не хотелось с ним расставаться. Однако он нужен был дома. Его младшая сестренка не могла справиться с большим стадом гусей, и в один из дней за Петрусем приехал отец. С этой грустной вестью пришла к Вильчуру Люция, ведя за руку мальчика, чтобы тот попрощался с профессором.

— Петрусь, поблагодари пана профессора за то, что он вылечил тебя, а я тем временем соберу твои пожитки, — сказала она и вышла в сени.

Мальчик протянул руки так, точно хотел обнять профессора за шею. Вильчур, взволнованный, наклонился и поднял мальчика, чтобы поцеловать его.

— Ну и тяжелый же ты, — сказал, запыхавшись, Вильчур, опуская его на пол.

Спустя несколько минут возвратилась Люция, а за ней на пороге появился отец Петруся и стал благодарить и извиняться за хлопоты, которые, наверное, его сын доставил им.

— Вовсе никаких хлопот, — весело ответила Люция. — Он самый замечательный мальчик, которого я встречала в жизни.

Мгновенно она подняла Петруся на руки, прижала его к себе и закружилась с ним по комнате.

Она даже не заметила, какое впечатление эта сцена произвела на Вильчура. Он с грустью смотрел, как она без малейшего усилия танцевала по комнате с мальчиком на руках, с тем самым мальчиком, которого он едва смог поднять. Никогда прежде ничто не подчеркивало так сильно разницу их возраста и разницу их сил.

Люция не заметила и даже не догадалась, какой болью отозвалось это в его сердце, какой удар был нанесен его надеждам. И позже она не могла объяснить себе, казалось, ничем не обоснованное отстранение от нее Вильчура и грусть, которая не покидала его. Напрасно она искала в своей памяти какое-то опрометчивое слово, какой-то поступок, которым она могла оттолкнуть его. Она боялась спросить его откровенно, так как знала, что он ничего не ответит, а в результате еще более углубится та невидимая черта, которая снова начала их разделять.

Вильчур еще больше, чем Люция, чувствовал существование этой черты. Он видел, как легко она поднималась по ступенькам, как, не прибегая ни к чьей помощи, перестилала постели больным, передвигая их и перенося. Он замечал, как после целого дня тяжелой работы она уходила на длительные прогулки; несмотря на холодную воду в прудах, она ежедневно купалась, плавала быстро и красиво, словом, была молодой, очень молодой, настолько молодой, что его рядом с ней нужно было считать стариком. И вот сейчас, когда Прокоп задал вопрос, он ответил: