Сержант Каро - Мкртич Саркисян

— Не верю, что твой Варужан в плену…

— Ну да! — загораются глаза Марины. — И я так думаю. Кто знает, где он сейчас?

Умолкают. Колышутся ряды, и пыль стелется и стелется за ротой. Покорно волочится вслед.

Разведчики доносят, что впереди, в горном селе, немцев нет. Дружный лай собак выкатывается под ноги. При виде колонны собаки осаживают назад, со всех ног мчатся обратно.

Село напоминает опустевший улей. Присевшие на корточки хаты в лощине будто подслеповаты — поспешно захлопываются ставни: само появление немецкой колонны — уже предвестник беды.

— Стой! — звучит команда.

— Воды бы, товарищ лейтенант, умыться да пыль стряхнуть.

— Разойдись!..

Минас подходит к запертой двери, стучится. Ни звука. Толкает — дверь открыта. Посреди комнаты, лицом к лицу, сталкивается с матерью, крепко обнимающей девочку лет семи.

— Господи помилуй, если в вас еще осталась совесть, уходите, не то ребенок помрет от страха!

— Я не немец, — говорит Минас, — я советский солдат.

Женщина меняется в лице. В глазах ее гаснет испуг и разгорается ненависть. Минас чувствует, что сейчас произойдет что-то непоправимое.

Так и не раскрыв рта, женщина с ловкостью кошки хватает со стола хлебный нож. Минас отскакивает, и нож холодным лезвием вонзается в бревно.

— Зверства врага снесу, но измены своим не прощу!

— Послушай, ты в своем уме? С чего ты взяла, что я изменник?

— Тогда зачем напялил эту форму?

— Для маскировки, сестрица, для маскировки.

Женщина недоверчиво оглядывает Минаса, а он выдергивает нож, кладет на стол и, гремя ведром, выходит на двор.

У колодца сгрудились товарищи, Минас, покачивая головой, рассказывает о случившемся.

— Не баба — сущий дьявол: чуть к праотцам не отправила. Нет, эта страна врагу, точно поперек горла станет, вот те крест!

— Минас, скажи правду, ты рукам воли не давал?

— Что я, фашист тебе какой?! Вошел, по-культурному говорю — дай ведро, воды напиться, а она чуть сама мою кровь не выпила.

Женщина вышла на крыльцо. Ребята притихли.

— Вы что, вправду партизаны?..

— Что же вы нашего друга так напугали?

Женщина не ответила, ушла в дом. А спустя полчаса появилась вновь, поклонилась, приглашая бойцов в дом.

От котелка на столе шел пар. Угощала молоком.

— Пейте, небось соскучились.

— А где ножик-то? — обжигаясь молоком, ввернул Минас.

Она смущенно достала из ящика нож с блестящим лезвием.

— Да, брат, в рубашке ты родился! Не увернись — не быть тебе живу.

Минас предложил женщине обмен на кинжал.

— Пусть со мной будет. Это нож мести, я в его силу верю, — сказал и провел ладонью по широкому лезвию.

* * *

Ваан обошел все село. Он знал, что поблизости, где-то совсем рядом находится ставка немецкого главного командования.

— Самолеты тут летают?

— Да летают иногда.

— И как — бомбят?

— Бывает…

— А начальство ездит?

— Случается.

— Частенько?

— Как когда.

Ваан рассмеялся. Старик, которого он расспрашивал, глянув на него, тоже засмеялся. Подошла круглолицая женщина. Ей было что сказать.

— С неделю назад по дороге открытая машина проехала, спереди и сзади по броневику, и мотоциклы с двух сторон. А сидел в машине большой начальник, точь-в-точь Гитлер… Ехали, наверное, на фронт.

«Выходит, где-то неподалеку, но где?» Ваан советовался с Авагяном:

— Напали на след, а найти не можем.

— Откуда крестьянам-то знать? Ведь это хранят в тайне. Не такие ж они беспечные!..

— Авось выйдет промашка, нащупаем. Хвост у тайны длинный: шила в мешке не утаишь… — Он обернулся к ординарцу:

— Позови Вигена.

Саруханян вскоре явился. Ваан сообщил ему о машине с усиленной охраной.

— Ищи, лейтенант, даю тебе целых два дня.

Щелкнув каблуками, Саруханян вышел.

День медленно клонился к вечеру. Легкий ветер принес прохладу. Бойцы распределились по хатам.

Ваан с Авагяном разместились в верхней части села, в пустой хате с выбитыми окнами. Заткнули сеном проемы окон, и огонь озорно заиграл вопреки светомаскировке и тьме. Сидели молча. Прислонившись к стене, дремал ординарец. Ваан курил и молча смотрел на пламя в очаге, которое лизало тьму, выбрасывая язык, как змея.

— Кого взял с собой Виген? — Авагян был озабочен, как никогда.

— Минаса.

Короткая летняя ночь шла на убыль. Ваан вышел. Холодный воздух загнал его обратно. В окна заглядывал, любуясь собой, рассвет.

— Стой! Кто идет? — Часовой пытался кого-то остановить.

В синей мгле возникла фигура бойца с ношей на спине.

— Это я, товарищ лейтенант, — прозвучал сдавленный голос Минаса.

— А где лейтенант?

— Нет больше лейтенанта, — голос Минаса стал еще глуше, — нет его больше…

Минас опустил на землю тело Вигена Саруханяна.

— Как это случилось?

— Задание мы выполнили, товарищ лейтенант. Под вечер в лесу обнаружили провод. Прошли по нему и наткнулись на другой — красный, под деревом, в траве. Лейтенант тронул рукой, только «ах» — и выдохнул. Гляжу — уже мертв. Током убило. Что мне было делать? Оттащил за одежду, чтоб и меня не ударило, и принес.

Ставка была обнаружена.

Ваан смотрел в безмятежное лицо Саруханяна. И только сейчас заметил, как он красив: открытый лоб, выразительные губы. Как живой. Ваан скрипнул зубами.

— Иди, Минас, отдыхай.

— Не могу, товарищ лейтенант… Я своего командира одного не оставлю. Пока не похороним, буду стоять в изголовье.

Ваан не возражал.

Погребли Саруханяна на сельском кладбище, с воинскимм почестями.

Вечером Валя и Марина украсили его могилу незабудками.

В тот же день Чобанян доложил командиру бригады, что задание выполнено, а начальник разведки при его исполнении погиб.

Генерал Каратов склонил голову: «Еще один…» Ваан понимал состояние генерала. Он сам знал, как это больно — терять.

* * *

Зеленая дорога петляет в гору. С серебристым звоном змеится по камням речка. По берегам ее склонились ивы. Дорога безлюдна. На траве поблескивают капельки недавно отшумевшего дождя. Попадаются грибы — белые и с желтоватыми шляпками.

— Ты жареные грибы пробовал, Минас?

— Пробовал. Мясо барашка напоминают.

— Наберем?

— Да шагай ты, парень. Тебе что, детство вспомнилось? Тебя воевать, а не по грибы позвали. Топай!..

Не ходи босиком, тут колючки кругом!Поцелуй твой пьянит, как румянец ланит! —

пропел Сурен. Ряды было подхватили песню, но ее заглушил приказ.

Понуро двинулись дальше. За последним поворотом взору открылся средневековый замок. Его серая громада высилась над зелеными кронами. Кто и когда его построил? Здесь все напоминает о погребенной романтике рыцарского прошлого, последние отголоски которого шуршат крыльями летучих мышей под мрачными готическими сводами.

После освобождения Западной Украины нашими войсками хозяева бежали за границу, и замок был превращен в краеведческий музей. Пришли немцы, а следом — старые владельцы замка. Партизанский победный бросок вновь выбил их отсюда, и вот опустевший замок приютил командование бригады.

При замке костел, в котором никогда не замирают богоугодные молитвы и песнопения ксендзов. Бог еще не отрекся от этого все еще надежно защищенного престола и добрыми глазами украинца улыбается потрескиванию свечей, проклинает греховное воркование диких голубей.

В одной из комнат расположились генерал Каратов и лейтенант Чобанян. Будто оседлав языки свечей, раскачиваются их гигантские тени, ударяясь о потолок и шарахаясь от стен.

— Поредела ваша рота, лейтенант, — участливо сказал генерал, — заметно поредела.

— Да, — неохотно откликнулся Чобанян, — сейчас из нее и на взвод не наберешь.

— Так вот, — проговорил Каратов, — мы решили пополнить вашими бойцами украинскую роту бригады. Вольетесь в нее как взвод. Как вы смотрите на такое решение?

— Решение правильное, — согласился Чобанян, — рота в нынешнем составе не в силах предпринимать самостоятельные операции и вести бои. Она совсем обескровлена.

— Именно поэтому мы и решили назначить командиром новой роты вас, Чобанян. Не возражаете?

— Лейтенант Бойко отличный солдат, умный, смелый. Не стоит его трогать.

— Именно за перечисленные вами качества мы и назначаем Бойко вашим заместителем.

Ваан не стал возражать, знал, что генерал решения своего менять не станет. Помолчали, глядя, как потрескивают свечи.

В дверь постучался ксендз. Первое, что увидел на его лице Ваан, так это выражение ужаса. Пламя свечей выхватило крест на груди, который сверкнул холодной сталью клинка.