Разлюбовь, или Злое золото неба - Андрей Зотов

Я добежал до леса и лишь тогда оглянулся. Все правильно: спаренные сильные нижние фары плюс кассета фароискателей на крыше – мощный сгусток света приближался ко мне, и зря я туда посмотрел. В глазах вспыхнуло зарево. Ослепший, я постоял несколько секунд среди первых деревьев, а когда зрение начало возвращаться, рванул в гущу леса, забирая правее. Надеюсь, собаки у них нет. И значит, Марголин, именно Марголин самый главный во всей этой кутерьме! Я думал об этом всю дорогу и только теперь это прочувствовал. Генерал не то безопасности, не то разведки, с которым не так давно я сидел за одним столом, оказался тем, кого надо бояться больше всего. Почему, спрашивается, он тогда меня не повязал? Странно все это, странно и непонятно, переплетено и завязано в причудливый узел. И концов его не найти.

Надо отдать должное моему внутреннему навигатору – минут через сорок он вывел меня на дорогу. Я был уверен, что это был именно тот проселок, по которому вчера я въехал в этот гадский лес. «Хаммер» меня потерял. В лесу без собаки найти меня практически невозможно, да они, похоже, и не искали. Порыскали по дороге туда-сюда и уехали. Или где-нибудь затихарились и ждут рассвета. Ну, есть у них, допустим, инфракрасный бинокль, ну, просматривается из него поле, ну и что они там увидят? Хрен да маленько.

Через полчаса я нашел мотоцикл, выкатил его на дорогу и первым делом достал из багажника плоский флакон коньяка и упаковку сосисок. Аварийная пачка «Честерфилда» была как нельзя кстати. Ну вот, жизнь начинает налаживаться. Я сидел на «Ямахе», пил коньяк под сосиски фабрики имени Микояна и чувствовал, как все грузнеет левое плечо – похоже, я что-то там себе все-таки повредил. Ничего, схожу в баньку, попарю, намажу «Нимулидом». Бывало и хуже. В лесу раздавались шорохи, скрипы, какие-то странные перестуки, но я надеялся, что к «Анкерману» они не имеют отношения. А все-таки я ушел! Коньячок начал действовать, и когда я допил фляжку, жизнь уже казалась не таким и паршивым занятием. Правда, смысла в ней не прибавилось, ну так ведь я его ищу явно не там. Здесь, в этом лесу, что можно найти? Вот огрести, конечно, можно, причем огрести по полной программе, а ничего хорошего найти здесь, конечно, нельзя. (Грибы и ягоды я в виду не имею.) И самое интересное, я знал это с самого начала. Так у меня всегда: я с самого начала знаю, что ничего хорошего из мероприятия не выйдет, а все равно в него ввязываюсь. Ну и до каких же пор будет так продолжаться?

И только теперь, слегка отмякший и расслабленный, я вспомнил о тебе, Анечка, – что ты, наверное, уже купила билеты. И мне сразу стало плохо, потому что как бы утратился смысл всей этой суматохи, в которой жил я последнее время. Мне так хотелось верить, что он есть, и что он напрямую связан с тобой, и что когда он, наконец, всплывет на поверхность, все вдруг изменится в самую-самую лучшую сторону. Что может измениться? В какую-такую лучшую сторону? Что за чушь? Сколько можно жить какими-то дурацкими иллюзиями? Я завел мотоцикл и медленно поехал к шоссе.

Фару включать не буду. Если смотреть немного выше дороги, то двойная темная колея видна хорошо. А если они меня заметят и двинут наперерез, тогда и рвану со светом. Пространство от леса хорошо просматривалось из конца в конец, и никаких фар там не было видно. Значит, последние грузовики ушли, а «Хаммер», скорее всего, вернулся под свой колпак. А может, и в Москву уехал, кто его знает. А может, не уехал, а стоит где-то и сканирует округу.

Проселок был сравнительно ровный; я и без света разогнался до семидесяти пяти. Опять же коньячок придавал бодрости. И когда я был примерно на полпути к шоссе, справа, метрах в двадцати от меня, вдруг вспыхнули фары, а потом еще и фароискатели на крыше – все шесть, – вот и «Хаммер». То ли он все это время стоял на дороге, сливаясь с ночным пейзажем, то ли ждал в лесу, увидел меня и без света рванул наперерез. И только теперь включил всю свою иллюминацию.

Он шел ко мне под острым углом, весь из себя освещенный, мигающий, рычание мощного мотора становилось все громче, но как бы они ни пыжились, все равно «Хаммер» не скоростная машина, и, если я выскочу на шоссе первым, они в этом убедятся. Все эти декоративные «хаммеры», за исключением реальных армейских, – тачки для понта, не более того. Работая то дальним, то ближним светом, я все подбрасывал газку, и мурашки ползли по спине от мысли, что они меня держат на мушке и в любой момент могут нажать на гашетку. И тут вдруг я понял, что к гулу «Хаммера» уже давно прибавился звук еще одного двигателя. Что такое? Рискуя слететь в кювет, я оглянулся. Справа, со стороны леса, сереющим, но все еще звездным небом к нам приближался вертолет, похожий на стрекозу с горящей лампочкой в животе и двумя мигающими глазами. Не желают они меня выпускать. А если хотят замочить, почему не стреляют?

Гермошлем лежал в багажнике, и в глаза летела всякая дрянь. На тормозах я вылетел на шоссе, развернулся юзом, добивая левую подошву, и рванул в Москву по разделительной полосе. Почему они не стреляли и не стреляют теперь?

Встречный «МАЗ» предупредил о близком милицейском пикете. Интересный и символичный расклад: впереди менты, сзади бандюги. Пожалуй, впервые в жизни я предпочел бы ментов. «Хаммер» висел на «хвосте» метрах в ста двадцати, а вот вертолет был ближе, судя по хлопанью лопастей, заставлявших меня втягивать голову в плечи. Он хоть и маленький, но ходкий. Мощные фары погони через правое зеркало уже дважды ослепили меня, и пришлось свернуть зеркалу голову. И тут с неба вдруг ударил свет и заходил, заметался по трассе, высвечивая редкий ночной транспорт. Вот поймал автомобильную платформу, везущую два этажа «Жигулей», которую я только что хотел обогнать – хотел да перехотел: притормозил, ушел влево, подальше от света. А вертолетный рокот все нарастал, и лапа прожектора все щупала, щупала трассу и, наконец, выловила меня. Я летел в снопе света, бившего через левое плечо, а руки-ноги сами бросали мотоцикл вправо-влево, но прожектор меня уже не выпускал. 145… 130… 160 км/час… Я сбрасывал скорость – и он притормаживал, я подбрасывал газку – он тут же меня догонял. Да, профи сидел за штурвалом, ничего не скажешь. Первый раз в жизни я пытался смыться от вертолета.

И вот, наконец, обогнав меня, он резко пошел вниз, стал разворачиваться на ходу, опустив нос. Левый блистер был открыт – я заметил это, – и из него торчал ствол. Чуть выше виднелся белый шлем то ли пилота, то ли стрелка. Смачно стрекоча своими небольшими лопастями, он мчался боком прямо передо мной, всего-то метрами пятью выше. Идеальнее позиции не придумаешь. Шоссе в этом месте неожиданно нырнуло в низину, и сверху, с горки, я увидел стакан ГИБДД. От него в нашу сторону появилась, было, легковая машина, но, увидев маневр вертолета, притормозила. Я догонял еще одну платформу с «Жигулями» в два этажа. «Ямаха» нырнула влево, вправо, мешая волкам прицелиться, и спряталась за корму платформы. Скорость упала. Надо мной нависала поднятая задняя аппарель, слегка красноватая в свете габаритных огней. Вертолет взмыл метров на десять выше, заново отлавливая меня своим прожектором. Блин, что делать?

И, повинуясь, скорее, инстинкту самосохранения, нежели здравому смыслу, я нырнул вправо и по обочине стал обгонять платформу, рискуя слететь в кювет. Точно так же в свое время я догонял нужный вагон и шел с ним бок о бок, пока Юж его открывал. Тут не надо было ничего открывать, все было открыто. Еще чуть подкинув газку, левой рукой я намертво ухватился за ребристую стойку платформы и перекнул правую ногу к левой. Прыжок – и мотоцикл тут же слетел под откос. А я уже был на платформе, протиснулся под машину и там залег. Прощай, «Ямаха»! Где-то сзади шел «Хаммер», но отсюда мне не было видно ни его, ни вертолета, только слышалось размеренное хлопанье лопастей да стрекот движка.

И вот, наконец, раздалась первая очередь – да, это, скорее всего, пулемет. Сверху посыпались стекла. Стреляли по платформе, и ее водила ударил по тормозам. Прости, братан, не хотел тебя подставлять. Автопоезд занесло, слегка развернуло, и он, тормозя всеми своими колесами, протащившись метров двадцать по шоссе, наконец, встал, напрочь перегородив трассу. Я выскользнул из-под машины и скатился в кювет. Вертолет держал в пятне света переднюю часть платформы, думая, что я где-то там. И следующая пулеметная очередь пришлась как раз туда – длинная, трассирующая, она соединила вертолет с автопоездом, и от него брызнули в разные стороны металлические лохмотья. Разрывными, что ли, стреляли? Следущей очередью они прошлись уже по остальным машинам, и я слышал, как захлопали дверцы – это, наверное, водила и охранник выбегали из-под огня.

С минуту не умолкал пулемет, методично поливая каждый дециметр платформы, а потом случилось самое страшное. Из ноздри вертолета высунули шланг – я увидел его блестящий наконечник, – и на шоссе упала покатая струя, рассыпавшаяся в воздухе. Запахло бензином. Взвизгнули тормоза «Хаммера», вставшего поодаль. Его мотор продолжал работать. Открылись обе передние дверцы, и из салона выскочили двое с автоматами. А струя все падала и падала на платформу, на шоссе, опять на платформу – и все это в двух шагах от ментов. «Хаммер» попятился назад; автоматчики тоже слегка отступили и рассредоточились: один взял на себя левую обочину, второй – правую.