Гибель Помпеи (сборник) - Василий Аксенов

Теперь придется возвращаться. На стадионе появился Джей-Джей-Джей-джуниор,[25] аспирант Сиракузского университета, автор ненаписанной диссертации «Урбанистический пейзаж в произведениях Аксенова». Он бежит ко мне, размахивая длинной русской бородой, в майке с русской надписью: «Ну, погоди!» – похожий в свои двадцать шесть лет на какого-нибудь столетнего марафонца из города Торжка.

Мы делаем вместе два круга, а потом Джей-Джей-Джей говорит:

– Между прочим, Вася, are you going читать лекцию today?[26]

Мы бросаем бег и идем пить hot-drink[27] из автомата и жевать «горячих собак». Мельком оглядываем доски студенческих объявлений. Нет, нельзя сказать, что кампус вымирает.

«Брэнда Ли, живая или мертвая, приходи к пяти часам в библиотеку!»

«В связи с отъездом в Африку продаю почти задаром автомобиль, собаку и пару малоношеных сапог».

«Пятого июня Фестиваль Гордости Гомосексуалистов!»

«Концерт рок-группы «Вздутое брюхо».

«Ты – еврей? Будь гордым и высоким!»

«Профессор Делозано не любит своих учеников!»

«Того, кто помог мне встать после падения на Вествуд-бульваре, прошу позвонить по телефону 777-7777».

На бетонной стене, огораживающей стройплощадку, появилось за ночь стихотворение неизвестного гения:

Человечество, я люблю тебя за то,что ты носишь секрет жизни в своих штанахи забываешь о нем, когда сидишь на стуле…Человечество, я тебя ненавижу!

Когда-нибудь ведь и эта стена будет найдена в геологических пластах нашей планеты. Когда-нибудь все будет найдено, и даже наши жалкие лепестки бумаги со смешными жучками-буквами. Когда-нибудь все будет найдено и расшифровано: и «Декларация прав человека», и «Правила поведения в национальных заповедниках», и эти гениальные стихи, обращенные к человечеству, и объявление упавшей на бульвар персоны… когда-нибудь… А пока что я иду на свою очередную лекцию.

И вспоминаю свою первую лекцию, если только это можно было назвать лекцией.

Пергамский фриз, или Прозаические заплатки на древней скульптуре

…О чем я говорил тогда?

Я вспоминал Музейный остров в Берлине и потрясающий барельеф, изображающий битву богов и гигантов.

Как было дело в действительности? Гиганты собрались на Флегрейских болотах, вся компания: Порфирион и Эфиальт, Алкионей и Клитий, Нисирос, Полибот и Энкелад, и Гратион, и Ипполит, и Отос, и Агрий, и Феон, и сколько их там еще было, ужасных?

Они взбунтовались в слякоть, в непогоду, под низкой сворой бесконечных туч, что неслись над ними дурными знамениями.

…О чем еще?

Как там, в отдалении, где только что не было никого, возник огромный, как дуб, человек, и это был бог. Несокрушимый и сильно вооруженный, он стоял с непонятной улыбкой… Как твое имя, бог? Гефест? Аполлон? Гермес? Здравствуй, карающий бог!

…О чем еще?

Гиганты хотели отомстить Зевсу за огромность, за мудрость, за чванство, за его бесконечное семя, за трон, за молнии, за всю солнечную мифологию и за свои члены, не знавшие любви.

Тут все пространство болот покрылось сверкающей ратью. Золотые богини и боги шли на гигантов в своих шуршащих одеждах, в легком звоне мечей, стрел и лат. В небе образовалось окно, и мощный столб солнечных лучей опустился на болото, как бы освещая поле боя для будущего скульптора.

…О чем еще?

Они надвигались, как волны. Каждый их шаг был, как волна, неуловим и, как волна, незабываем. Гигантам было стыдно за их змееподобные ноги, за космы со следами болотных ночевок, за вздутые ревматизмом суставы и грубые мускулы, похожие на замшелые камни.

– Ой, братцы, – сказал молодой Алкионей. – Я даже во сне не видел такого красивого бога, как тот, с собачками. Гляньте, какие у него на груди выпуклости. Я не представляю себе, что это такое, но они меня сводят с ума!

Звон пролетел над болотищем. Геракл отпустил тетиву, и стрела, пропитанная ядом лернейской гидры, пробила грудь могучему, но наивному Алкионею.

…О чем еще?

Обезглавленный Зевс борется с тремя гигантами. Нет у него и левой руки, а от правой остался лишь плечевой сустав и кисть, сжимающая хвост погибших молний, но не гиганты нанесли богу этот страшный урон.

Глубокая трещина расколола бедро Порфириона, куски мрамора отвалились от ягодиц гиганта, нет руки и кончика носа, но не боги его так покалечили.

Мгновение за мгновением. Битва. Злодеяния. Жест за жестом: удар копьем, пуск стрелы – все является в мир. Все возникает, как из моря, и все пропадает, как в море, а остается лишь в зыбкой памяти очевидцев и в воображении артистов. Хорошо, что есть мрамор. Хвала и бумаге.

Они были врагами на Флегрейских болотах и стали союзниками в Пергаме. Подняли мраморную волну и так остановились перед напором Времени: вздыбленные кони, оскаленные рты, надувшиеся мускулы, летящие волосы, оружие… В Пергаме в мраморе вместе схватились против Кронуса боги и гиганты.

…Ну что еще?

Теперь, леди и джентльмены, уважаемое паньство, дорогие товарищи, перед вами поле боя. Вы видите, что барельеф основательно пострадал за долгие века. Извольте, вот остаток поясницы, волос пучок и рукоять меча… пустое обреченное пространство… Любой из посетителей может мысленно приложить к фризу собственную персону. Мы же предлагаем заплаты из прозы, если кто-нибудь в них нуждается.

Закончив «лекцию» и неловко поеживаясь под американскими взглядами, я не нашел ничего лучшего, как спросить:

– Вопросы будут, товарищи?

Симпатичный и вполне дружеский смех аудитории показал, что хотя они и вовсе не «товарищи», но мою оговорку вполне понимают. Затем последовал вопрос. Встала высоченная девушка с длиннейшими волосами, с большущими глазами, с нежнейшим ртом.

– Вот мы с подругой поспорили, господин Аксенов. На вас совсем неплохо сшитые брюки. Неужели такие брюки делаются в России?

– Да, – твердо ответил я. – Такие брюки шьет мой приятель прогрессивный портной Игорь, который живет в московском районе Фили-Мазилово, а эту клетчатую ткань он покупает в торговом центре «Измайлово».

Ответ исчерпывающий. Вижу плохо скрытый восторг одной из поспоривших подруг, разочарование и неудовольствие другой.

Человечество, я люблю тебя за то,что ты запускаешь в небобумажных змеев,а потом смотришь на нихкак на чудеса природы.Человечество, я тебя ненавижу.

Смешной эпизод на первой лекции не помешал нашим занятиям. Блистая по-прежнему фили-мазиловскими штанами, я начал знакомить аудиторию с ответами наших прозаиков на мою анкету «Как из ничего возникает нечто?».

Читателя, конечно, в первую голову интересует аудитория – ее, скажем, средний возраст, внешний вид, национальный состав, много ли было американских русских…

О русских в этих записках разговор пойдет особый, сейчас скажу лишь, что их прошло передо мной немало, разных поколений эмиграции и разных возрастов.

Теперь о возрасте моей аудитории. На двух или трех занятиях появлялась древняя старушка в седых кудряшках и слуховых очках. Она обычно садилась в первом ряду и улыбалась добрейшей, хотя и весьма отвлеченной улыбкой. Иногда мне казалось, что она не понимает ни слова из моих экзерсисов. Я думал, что это какая-нибудь отставная профессорша или жена отставного профессора, но впоследствии выяснилось, что старушка – обыкновенная студентка. В американских университетах, оказывается, нет возрастного лимита, и если вас на старости лет одолеет блажь «взять курс» в университете – you are welcome![28]

Присутствие старушки, как вы понимаете, значительно повысило средний возраст моей аудитории, а он и так был не очень-то низок. Постоянными слушателями были профессора и аспиранты кафедры славистики. Студенческий состав был текуч. Об обязательном посещении лекций в американских университетах и говорить-то смешно: ведь там сейчас идет борьба за отмену оценочных баллов. Студенты шляются по кампусу и выбирают лекции по вкусу или по настроению, как спектакли в театральной афише.

Ко мне приходили не только слависты и филологи. Однажды явилась целая команда каких-то кибернетиков. Не знаю, что их заинтересовало в современной советской прозе, знали ли они достаточно язык, но отсидели два часа с умными лицами, тихо и мирно, меняли только катушки в магнитофоне. Быть может, подключали меня к какому-нибудь компьютеру? Эта мысль показалась мне тогда очень забавной, и я в этот день чрезвычайно старался – на компьютер.

В другой раз на лекцию пришел молодой человек с собакой. Пес был мужчиной породы колли, очень длинноволосый, чистый и благородный. Всю лекцию он спокойно лежал на полу у ног хозяина, но не спал, а голову держал высоко, смотрел на меня, молчал и только два-три раза сдержанно зевнул. Чудесный слушатель! Я думал сначала, что в этом визите с собакой ко мне на лекцию было что-то особенное – или сверхпочтение к лектору из России, или, наоборот, эпатаж, – но потом заметил собак и в других аудиториях и понял, что так здесь принято, что это лишь простое уважение к умному другу, собаке, ничего больше.