Корона, огонь и медные крылья - Максим Андреевич Далин

на шёлке и парче подушек, на цветном ворсе ковров… Это было жильё чудесной красы, но оно ровно ничего не стоило бы без Раадрашь, которая смотрела на здешнюю роскошь с презрительной усмешкой, повиливая хвостом.

Мне потребовался единственный миг на раздумья.

Я опустилась на великолепный ковёр, в алый и синий пух, и обняла ноги госпожи Бальшь, как в Ашури принято делать, когда хочешь подольститься к старшему:

– О, нет, государыня, нет! Умоляю, не отсылай от меня Раадрашь! Она моя подруга, она однажды спасла мою жизнь, мне будет скучно без неё! Пожалуйста, позволь ей жить со мной! Прошу тебя… очень…

Госпожа Бальшь поражённо посмотрела на меня.

– Глупая, кто же верит в женскую дружбу?

Я поцеловала её руку.

– В вашу дружбу я тоже верю.

Государыня расхохоталась.

– Ах, маленькая хитрая лиса! Ты умеешь вынуждать людей с тобой соглашаться… Хорошо. Пусть демоница остаётся, но я не желаю с ней говорить.

Я переглянулась с Раадрашь. Она, очевидно, тоже не жаждала говорить с госпожой Бальшь, – усмехнулась, сморщила нос – но промолчала, благодарение Богу. В последнее время природная раздражительность Раадрашь несколько пошла на убыль. Её отношения с Тхарайя наладились и стали странными, но терпимыми. Он общался с ней не как с женой, не как с фрейлиной, не как с женщиной из своих тайных покоев, но, я бы сказала, как с юношей из свиты, дерзким, готовым в любой момент демонстративно возразить или вступить в спор, но уже не претендующим на настоящее соперничество.

Год назад я сказала бы, что это противоестественно. Сейчас… не знаю. Тхарайя покинул постель Раадрашь и невозможным образом появился у неё в сердце, в каком-то другом качестве.

Может, Раадрашь не могла простить Тхарайя своей собственной ненавистной женственности?

Странно думать об этом.

Госпожа Бальшь тем временем сбросила тяжёлое покрывало из негнущейся золотой парчи и оказалась худой, не по возрасту стройной, с пергаментным личиком, живыми чёрными глазами и ястребиным носом. Шесть совершенно белых тоненьких кос спускались на её острые плечи и сухую грудь из-под гранатовой диадемы; такие же, как в диадеме, кроваво-красные гранаты рдели в её длинных серьгах; золотые и гранатовые ожерелья, кажется, обременяли хрупкую шею сверх меры… Госпожа Бальшь носила всю эту тяжеленную церемониальную сбрую привычно, со спокойным величием. Любуясь её властным видом и благородной осанкой, я не могла усомниться, что в юности государыня вдовствующая королева была замечательная красавица. Красавица того же непреклонного и опасного типа, что и Раадрашь, как это ни удивительно.

Освободившись от бремени лишней одежды, госпожа Бальшь облегчённо вздохнула и принялась разглядывать мою свиту. Под её довольно-таки колючим взглядом Шуарле опустил глаза, но Сейад присела на вышитую подушку и мурлыкала что-то Эдуарду невозмутимо, как ни в чём не бывало.

– Этих я бы убрала отсюда, – заявила государыня, поведя в их сторону подбородком. – У них вид каких-то бродяжек, а не слуг из Гранатового Дворца. И они кажутся слишком дерзкими.

– Зато моему сыну нравится Сейад, госпожа Бальшь, – сказала я, улыбаясь. – Он ещё слишком мал, чтобы понимать, что Сейад – женщина не светская, но уже достаточно разумен, чтобы чувствовать, что она добра и верна. А Шуарле – мой любимый слуга. Я бы не доверилась другому.

Госпожа Бальшь окинула Шуарле хозяйским взглядом, который мог бы выстудить любую душу. Я кивнула и улыбнулась ему над плечом государыни – мне было стыдно и неловко оттого, что Шуарле оценивали как раба и оттого, что я не могла не только помешать этому, но и объяснить, отчего пытаюсь помешать. Госпожа Бальшь, очевидно, не могла бы отнестись даже к любимому кастрату принцессы иначе, чем к более или менее ценному домашнему имуществу. Шуарле с непроницаемо безразличным видом внимательно рассматривал узор на ковре, совсем так же, как слушал когда-то негодующий писк толстяка Биайе.

– Ладно, – сказала государыня наконец. – Если младенец привык к обноскам огнепоклонницы, тут уж ничего не поделаешь. Всё равно старуха будет жить в твоих покоях и прислуживать маленькому принцу. Но кастрату придётся покидать твои апартаменты – и я не потерплю, чтобы он разгуливал по женской половине Гранатового Дворца в солдатском тряпье. И вообще, мне представляется, что ты его разбаловала.

– Я так привыкла, – сказала я виновато, надеясь, что извиняющийся тон смягчит госпожу Бальшь. Это получилось только наполовину.

Государыня приказала своим слугам, разодетым как куклы, – что, впрочем, их особенно не красило, – привести Шуарле в порядок. Мне совсем не понравилось, как это прозвучало. Двое кастратов с манерами вельмож проводили моего друга, как пленника, – а на его лице появилось уже почти забытое выражение ожесточённого напускного безразличия и покорности судьбе. Кажется, распоряжение госпожи Бальшь огорчило и Раадрашь, хотя в дружбе с Шуарле она до сих пор не была замечена: старшая принцесса сдёрнула с груды подушек сброшенное туда пару минут назад покрывало и вышла в сад, ухитрившись хлестнуть одного из челядинцев государыни хвостом.

Госпожа Бальшь показалась мне совершенно довольной произошедшим. Она притянула меня к себе и коснулась холодными губами моего лба, сказав весело:

– Ну вот, кажется, порядок начинает устанавливаться. Имей в виду, малютка: главная здесь ты. Не демоница. Хвостатая тварь, бесплодная, как могильная плита, с замашками ярмарочной девки, существует здесь лишь постольку, поскольку мужчинам надо было выразить друг другу уверения в почтении и преданности. Нам, на тёмной стороне, она ни к чему. Если не захочет подчиниться – заболеет и умрёт. Все мы – кости в руках Нут, никто не удивится. А что до прочих, до девок младших принцев – они вообще не в счёт. И любовницы Тхарайя не в счёт.

– Я никому не желаю зла, – сказала я. – А особенно – Раадрашь.

Государыня хмыкнула и потрепала меня по щеке:

– Ты ещё девчонка. Ты вскоре поймёшь, что я права. Может, я не знаю или не понимаю чего-то за этими стенами, но между ними я понимаю всё. Отдыхай. Мои люди позаботятся о твоей одежде, о твоей пище и о твоём благополучии.

Высоченный кастрат в винно-красном бархате, увешанный побрякушками, как дом на Новогодье – венками из омелы, подобрал её парчовое покрывало, а второй, окинув мою новую комнату победным взглядом, распахнул дверь перед своей госпожой. Государыня милостиво кивнула мне и торжественно удалилась.

Когда её шаги и шаги её свиты затихли в коридоре, Раадрашь выглянула из зарослей роз:

– Ушла она?

– Раадрашь, – позвала я, – не убегай, пожалуйста!

Она вошла, злая, как раздразнённая кошка, хлеща себя хвостом по бокам.

– Бальшь раньше меня игнорировала, – сказала, хмурясь и кусая губы. – А теперь заметила и решила,