Лимонов против Путина - Эдуард Лимонов

Перечисленное в постановлениях о привлечении в качестве обвиняемых имущество не было уничтожено, а было лишь повреждено, что также не дает оснований для квалификации действий обвиняемых по ст. 212 УК РФ.

Исходя из вышеизложенного, участники несанкционированного митинга в помещении Общественной приемной Администрации Президента РФ не подлежат уголовной ответственности по ст. 212 ч. 2 УК РФ, а могут подлежать лишь административной ответственности, предусмотренной ст. ст. 20.2 ч.ч.1 и 2 (Нарушение установленного порядка организации и проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования), 20.17 (самовольное проникновение на охраняемый в установленном порядке объект), 20.1 (мелкое хулиганство — другие действия, демонстративно нарушающие общественный порядок) КоАП РФ».

Но велика злоба власть имущих к молодым людям, осмелившимся протестовать против президента. Потому с 30 июня в трех железных клетках в Никулинском суде города Москвы (в Тверском суде не нашлось нужного помещения и клетки) как диких зверей судят молодую интеллигенцию России. Виновным себя не признал никто. Приведу здесь цитаты из одного из открытых писем родителей 39 нацболов президенту Путину: «Уважаемый Владимир Владимирович! Странная складывается ситуация: мы Вам все пишем и пишем, а Вы в ответ лишь молчите. /…/ А что же Вы, господин Президент? Неужели Вас не беспокоит судьба сорока молодых сограждан, неужели Вы всерьез полагаете, что они в чем-то виноваты, или Вы пришли к выводу, что страна может обойтись и без них, патриотов, защитников и гуманистов? На что же Вы рассчитываете? Оставить пустыню после себя? Уважаемый Владимир Владимирович! В предыдущих обращениях к Вам мы просили Вас (и сейчас просим) подойти к происшедшему с позиций государственной мудрости. Вы не вняли этой просьбе; мы просили Вас (и сейчас просим) проявить понимание и милосердие — «Но счастливые глухи к добру…»; и, наконец, мы просили Вас (и сейчас просим) посмотреть в наши глаза и в глаза истории — сделали ли Вы это? /…/ Простите, Владимир Владимирович, но иногда создается впечатление, что это с Вашего высочайшего соизволения наших детей гноят в тюремных камерах».

У родителей национал-большевиков меньше негативного опыта общения с правительством Путина, с государством, созданным Путиным, потому у них больше разбитых надежд. Я же твердо знаю, и уверен, что президент не мудр, не милосерден, не добр, и не только с его соизволения гноят в тюремных камерах и лагерях сорок девять членов Национал-Большевистской Партии, но, вероятнее всего, по его инициативе. При Путине фактически отказались от практики помилования, а амнистировали только что лишь дряхлых стариков — ветеранов Великой Отечественной, общим числом в две сотни душ. В то время как даже при Ельцине, который тоже чувствительностью не отличался, и миловали, и амнистировали тысячи. К жестокосердию президента я возвращусь в последнем, III-м, блоке моей книги. А сейчас несколько слов о его путинских тюрьмах, раз мы уж затронули эту тему. Опять процитирую свое открытое письмо Президенту из тюрьмы Лефортово. 2001 год. О тюрьмах:

«Положение в российских тюрьмах отчаянное. Свирепствуют туберкулез, СПИД, наркомания. /…/ тюремное население страны всё увеличивается. Объясняется это не особо преступными наклонностями граждан РФ, но безжалостной суровостью законов и органов, осуществляющих эти законы: милиции, ФСБ, Прокуратуры, Судов, Минюста. Эти органы никогда не были реформированы всерьез и остались тоталитарными по сути своей хищниками, охотящимися за гражданами. В стране разработана и пятнадцать лет принимается судебная реформа, но уже явственно видно, что толку от нее мало. Потому что судьи останутся теми же, корпоративный дух советской тоталитарной юстиции убьет результаты судебной реформы. Гражданин по-прежнему будет заранее обречен лицом к лицу с Государством. Более того, часть осужденных, даже на малые сроки, неминуемо умрет в тюрьме от туберкулеза, от овердозы наркотиков и СПИДа. Вы видели когда-либо Ваших заключенных, господин Президент? Это землистого цвета люди, покрытые язвами и струпьями».

Так я писал в 2001 году. На самом деле дела обстоят куда страшнее. Приведу здесь лишь один пример того, как обстоят дела внутри тюрем. Даже меня потрясло письмо, отправленное на волю заключенным, которого убили в тюрьме через несколько днейпосле написания письма. По приказанию следователя. Вот это письмо:

«14 октября 2003 года я был задержан сотрудниками милиции, зверски избит и т. д. и т. п. При задержании сотрудники СОБРа, в то время как я лежал на холодной земле лицом вниз, били меня ногами по голове, по телу, по ногам и рукам, на застёгнутые наручники мне наступали ногами, всем весом, затянув их так, что через некоторое время я не чувствовал своих рук, они онемели и я не мог пошевелить даже пальцем. Когда меня доставили в отдел (УБОП), через некоторое время я понял, что когда меня задерживали, то это были только цветочки. Оперативники издевались надо мной около полутора суток, меня раздевали донага и, пристегнув наручниками к батарее, били руками, ногами, палкой по голове, телу, рукам, ногам, в пах, подключали ко мне электрический ток, требуя, чтобы я признался в преступлениях, которых я не совершал. Через некоторое время появлялись сотрудники, которые не принимали участия в пытках, они давали мне одеться, поили чаем, кофе и, так сказать, мило беседовали, но, не добившись своего, они уходили, появлялись уже знакомые мне лица, и всё начиналось снова. Так продолжалось, по-моему, до вечера следующего дня, не могу сказать точнее, потому что счёт времени был для меня потерян, я плохо соображал, что происходит, кружилась и болела голова, терял сознание.

После этого я был помещён в СИЗО-1 г. N. Я думал, что издевательства закончились, но на самом деле всё только началось. Меня постоянно переводили из камеры в камеру, где я содержался с лицами, ранее судимыми и уже осуждёнными. Мне не давали спать, есть, пить, утром меня вывозили в УБОП, где продолжались издевательства со стороны сотрудников. Так продолжалось около 10 дней. Всё это время я не имел возможности встречаться со своим адвокатом. Примерно 15.11.03 мною была написана жалоба на незаконное ведение следствия, на оказание на меня физического и психического давления со стороны сотрудников УБОПа. По поводу написания жалобы в СИ-1 г. N приходила начальник следственной группы Н. и взяла с меня объяснения, в которых я всё подробно описал и указал, что могу опознать людей, издевающихся надо мной. Ответом на это был отказной материал со словами, что все мои обвинения надуманы. После этого сотрудники УБОПа во главе с майором милиции С. начали действовать по-другому. Меня этапировали в СИ-1 г. К, где опять же меня постоянно переводили из камеры в камеру, причём везде сокамерники оказывали на меня психическое и физическое давление с целью получения от меня информации касаемо моего уголовного дела, при этом, показывая прекрасную осведомлённость в материалах дела и не скрывая, что из г. N от начальника отдела, занимающегося мной, было негласное (неофициальное) распоряжение сломать, уничтожить меня физически и морально. 11.12.03 я был доставлен в г. N, мне продлили сроки содержания и снова поместили в СИ-1 г. N. Через некоторое время я повстречался с майором С., и он мне сказал, что сделает всё возможное и невозможное, чтобы посадить подсудимого Р., что это распоряжение сверху, дело его чести и ради этого он не остановится ни перед чем. Что ради получения звёзд на погоны он пойдёт по головам. От меня требовались порочащие подсудимого Р. показания. После этого в СИ-1 г. N со мной начали работать (так сказать) с особым усердием. У меня не было возможности отправлять жалобы, письма, записаться на осмотр к врачу, я был лишён бани, прогулки, возможности получать передачи с продуктами, личными вещами, лекарства, предметы гигиены и первой необходимости. Меня избивали и издевались надо мной, добиваясь одного — чтобы я делал так, как говорит майор С. Сам майор С. периодически появлялся в СИЗО и, ехидно улыбаясь, спрашивал: «Ну, как, П., дела?» Он угрожал, что по его распоряжению меня изнасилуют, сделают мою жизнь в тюрьме невыносимой. Он утверждал, что я у него не первый такой, и что это целая система, отработанная годами. Через несколько дней в камеру, где я находился, ночью вошли несколько человек, они напали на меня, скрутили, связали и изнасиловали, засняв всё это на видеокамеру. Вскоре опять появился майор С. и, держа в руках видеокассету, спросил, достаточно ли мне и готов ли я сотрудничать? Получив отрицательный ответ, С. сказал, что тогда будут страдать мои близкие — жена, родители. Что он сфабрикует против них дело. Конкретно он говорил о моей жене, Б., якобы за девять лет совместной жизни она могла быть невольной свидетельницей подготовки какого-либо преступления, могла слышать что-либо, наконец, просто можно было подкинуть ей наркотики. С. дал мне время подумать над этим. Эти дни у меня не было возможности видеться со своими адвокатами, а сокамерники красочно описывали, что ожидает мою жену в женской тюрьме. После, когда меня привезли в УБОП на N-скую улицу, в кабинете у С. произошло следующее: узнав, что я по-прежнему ничего не надумал, С. набрал номер телефона моей жены, и узнав, одна ли она, не слушает ли её разговор кто-нибудь ещё, сказал ей, что если она желает увидеть своего мужа, то должна собраться, никому ничего не говорить и, когда ей позвонят дополнительно, прийти в УБОП. Когда дело касалось меня одного, я готов был терпеть что угодно, но когда коснулось моих близких, мне ничего не оставалось, как сделать так, как требовал от меня С. Я собственноручно написал под диктовку майора С. всё, что ему было нужно, и согласился дать показания. Мне был предложен дежурный адвокат, но мне удалось добиться, чтобы пригласили моего защитника Г. Я дал показания и объяснил адвокату причину. Через два дня я узнал от адвоката, что моя жена уехала из города, а в г. N приняты какие-то меры с целью обезопасить моих родителей. Через несколько дней я был выведен из камеры одним из оперативников СИЗО, и в кабинете он показал мне записку, с его слов перехваченную во время обыска в одной из камер СИЗО. В ней говорилось, что подсудимый Р. отдаёт распоряжение о том, что П. (т. е. автора этого письма на волю. — Э. Л.) надо как можно быстрее убить любыми доступными способами. Оперативник мне не представился, записку мне не отдал, сказал, что просто хотел предупредить меня об опасности. В этот же вечер в СИЗО появился майор С. и, держа в руках эту же записку, пытался объяснить мне, что теперь только он сможет защитить меня от неминуемой расправы. Но для этого я должен помочь ему посадить Р., дать порочащие его показания, признаться в убийствах, которых, по мнению майора С., я совершил немало. Получив мой категорический отказ, С. сказал, что он тогда отдаст распоряжение, чтобы меня убили в СИЗО, и после этого благодаря этой записке привлечёт Р. к уголовной ответственности за организацию моего убийства. Я всерьёз воспринимаю угрозы С. и очень опасаюсь за свою жизнь. За время знакомства с ним я успел убедиться в том, что этот человек не остановится ни перед чем. Майор С. сказал мне, что меня либо повесят, либо введут мне большую дозу сильнодействующего наркотика. Я очень сильно хочу жить, так как я ещё молод и очень люблю маму, отца, младшего брата В. и свою супругу Б.