Искусство быть (сборник) - Эрих Зелигманн Фромм

искать ответ на вопрос «кто я?».

Итак, современный человек имеет много вещей и пользуется многими вещами, но сам является очень немногим. Его чувства и мыслительные процессы атрофировались подобно неиспользуемым мышцам. Он боится любых серьезных общественных изменений, потому что любое нарушение социального равновесия, как ему кажется, ведет к хаосу и гибели – пусть не физической, но к гибели его как личности.

15. О философии обладания

То, что имеет человек, это его собственность, и, поскольку каждый «имеет» собственное тело, можно сказать, что собственность коренится в самом физическом существовании человека. Но даже если эта мысль и может показаться хорошим аргументом в пользу универсальной природы собственности, она вряд ли послужит этой цели, потому что не верна. Раб не владеет своим телом; оно может быть использовано, продано или уничтожено в соответствии с волей и прихотью его владельца. В этом отношении раб отличается даже от наиболее эксплуатируемого рабочего; последний не является собственником энергии своего тела, поскольку вынужден продавать ее владельцу капитала, который покупает его рабочую силу (впрочем, поскольку в условиях капитализма у него нет иного выбора, нужно признать, что даже его право собственности на свое тело находится под вопросом). Как можно считать, что я чем-то владею, когда кто-то другой вправе использовать то, что я имею?

Мы оказываемся в центре широко обсуждаемой проблемы, в которой все еще существует значительная путаница, а именно проблемы собственности. Ясное понимание собственности было сильно затуманено страстными чувствами, связанными с революционными требованиями отмены частной собственности. Многие думали, что их личная собственность – одежда, книги, мебель и т. п., даже их супруги – будет отобрана и «национализирована»[71] (заметим, что свингеры сегодня уже фактически начали «обобществлять» между собой своих жен, хотя в остальных отношениях они придерживаются консервативных политических взглядов).

Маркс и другие социалисты никогда не предлагали такой глупости, как обобществление личной собственности или вещей, которыми пользуется человек. Они говорили о собственности на капитал, то есть на средства производства, которая позволяет собственнику производить ненужные обществу товары и диктовать рабочему свои условия, потому что он, собственник, «дает» ему работу.

В качестве реакции на требования социалистов профессора политэкономии утверждали, что собственность является «естественным» правом, присущим человеческой природе, и что она существует так же долго, как и само человеческое общество. Прослушав несколько курсов по истории экономики в 1918–1919 годах, я побывал на лекциях двух знаменитых в то время профессоров, которые со всей серьезностью утверждали, что капитал характерен не только для капитализма, но даже и для первобытных племен, которые использовали в качестве средства обмена раковины каури, тем самым подтверждая, что они владели капиталом, – а значит, капитализм ровесник человечества. На самом деле их пример с первобытными людьми был выбран неудачно. Теперь мы знаем даже лучше, чем раньше, что у большинства первобытных народов не было частной собственности, за исключением вещей, которые служили непосредственно их личным нуждам – таких как одежда, украшения, инструменты, сети, оружие. Собственно, в большинстве классических работ о происхождении и функциях частной собственности принимается как само собой разумеющееся то, что по своей природе все вещи являлись общими (взгляды антропологов я представил в книге «Анатомия человеческой деструктивности»). Даже отцы церкви косвенно признали это мнение. Как они считают, собственность была одновременно и следствием, и социальным лекарством от греха алчности, который появился вместе с Грехопадением; иными словами, частная собственность была результатом этого Грехопадения точно так же, как и господство мужчины над женщиной и конфликт между человеком и природой.

Полезно различать различные концепции собственности, которые иногда смешиваются. Первая концепция заключается в понимании собственности как абсолютного права на некий объект (живой или неживой) независимо от того, сделал ли собственник что-нибудь для того, чтобы его произвести, унаследовал его, получил в дар или украл. За исключением последней части этого утверждения, которая требует определенных оговорок с точки зрения как взаимоотношений между государствами, так и законов цивилизованного общества, правовые системы Древнего Рима и современного государства говорят о собственности именно в этом смысле. Право собственности всегда гарантируется национальным или международным правом, то есть, по существу, насилием, которое «обеспечивает исполнение» закона. Вторая концепция, особенно популярная в философии эпохи Просвещения восемнадцатого столетия, подчеркивает, что право владения чем-либо зависит от усилий, которые человек приложил, чтобы его создать. Характерным является взгляд Джона Локка, заключающийся в том, что если человек добавляет свой труд к чему-нибудь, что в данный момент является ничьей собственностью (res nullius), то оно становится его собственностью. Но первоначальный акцент, который делает Локк на роли продуктивного участия в установлении собственности, сразу же в основном утрачивает свое значение дополнительной оговоркой, что право собственности, установленное одним человеком, может свободно передаваться другим, которые для этого не работали. Эта оговорка, очевидно, является необходимой, иначе Локк столкнулся бы с серьезным затруднением – получилось бы, что рабочие могут претендовать на продукты своего труда как на свою собственность[72].

Третий взгляд на собственность, который выходит за рамки изложенных выше, по существу, юридических концепций и основан на метафизическом и духовном значении собственности для человека, вытекает из подходов, провозглашенных Гегелем и Марксом. По Гегелю (в его работе «Философия права», главы 41 и 45), собственность была необходима, поскольку «человек должен был перенести свою свободу во внешнюю сферу, чтобы достичь идеального существования», так как собственность была «первым олицетворением свободы и потому являет собой существенную цель». Хотя при поверхностном чтении можно сказать, что в этом утверждении Гегеля нет ничего, кроме обоснования святости частной собственности, оно существенно глубже, просто здесь не хватит места для изложения философии Гегеля, необходимого для полного понимания. Маркс сформулировал эту проблему полностью на индивидуальной основе (ad personam) и без какой-либо философской мистификации. Как и для Гегеля, собственность для него была олицетворением человеческой воли. Но поскольку собственность, создаваемая человеком, принадлежала не ему, а собственнику средств производства, то до тех пор, пока человек был отчужден от своего собственного труда, собственность не могла стать его собственностью. Только когда общество будет организовано как общее предприятие, где полное развитие личности зависит от полного развития всех, понятия «мое» и «твое» станут бессмысленными. В таком сообществе сам по себе труд, то есть неотчужденный труд[73], станет доставлять удовольствие, а владение чем-либо, кроме объектов, которые человек использовал, – абсурдом. Каждый должен получать не соответственно количеству выполненной работы, а по потребностям (здесь, конечно, под потребностями понимается реальные потребности человека, а не искусственные, вредные потребности, навязанные ему промышленностью).

Существуют радикальные различия между собственностью для использования (функционирующей собственностью) и собственностью для обладания