Фронтовое братство - Свен Хассель

— Инге, ты говорила, что любишь меня, а потом у нас появился Гунни.

Она лихорадочно затягивалась сигаретой. Допила коньяк. На лбу у нее выступила вена.

— Мало ли, что говоришь иной раз. Как ты считаешь, много пар действительно любят друг друга? Любовь переходит в привычку. Обладай ты широкой натурой, а не мелочился бы все время, мы прекрасно могли бы жить вместе, и этой нелепой сцены можно было избежать. — Она смотрела на него. Глаза ее были злобными. Рот язвительно кривился. — Я могла бы спать с кем захочу, ты тоже. Мы были бы друзьями. Друзьями с обручальными кольцами

— Инге, но это невозможно!

— Да? — Она хрипло засмеялась. — Будто ты имеешь хоть малейшее представление о том, что возможно!

Ольсен снова ощутил ком в горле. Что произошло? Его Инге не может так говорить. Поправил ремень, заметил пистолет и задумчиво положил на него руку.

Она увидела это и искривила губы в улыбке.

— Ради Бога, не превращай это в классическую драму, где неверную жену застреливают. Мы будем выглядеть ужасно смехотворными.

Он опустил руку и пожал плечами.

— Инге, ты хочешь, чтобы я ушел?

Она кивнула.

— Так будет лучше всего. Ты ведь очень старомоден, чтобы продолжать наши отношения так, как хотелось бы мне. Если захочешь развода, Бернт, можешь мне написать.

Ее кимоно распахнулось. Ольсен увидел ее длинные ноги, стройные, красивые ноги. Которые он так часто ласкал. Он не мог осознать, что все кончено. Все это было слишком нелепо. Слишком нереально. Почти смехотворно. Она стояла, мило улыбаясь. Хоть и живая, она была вместе с тем мертва. По крайней мере, для него.

Он снова потянулся к пистолету. Расстегнул кобуру и быстро провел пальцами по холодной стали. Потом вспомнил о мальчике. Представил себе насмешливый взгляд Легионера. И опустил руку.

— Не хочешь выпить перед уходом? — спросила она.

Ольсен кивнул. Подумать только, она спрашивает его, только что изгнанного мужа, хочет ли он перед уходом выпить.

Он хотел о чем-то ее спросить, но они уже стали чужими друг другу.

Они выпили. Она что-то сказала о его пыльных сапогах и грязном мундире. Упомянула какой-то отель, где он может поспать. Потом он вдруг выпалил:

— Ты влюблена в Вилли?

— Я же сказала тебе, разве не так? Я люблю его.

— Вы спали вместе?

Она запрокинула голову и засмеялась. Соблазнительно. Его рука снова потянулась к пистолету. Перед ним снова всплыло лицо сына. Завтра он поедет в этот нацистский лагерь, где находится Гунни.

Когда Ольсен уходил, она подняла руку и помахала. Он заметил на руке браслет, который некогда подарил ей. С синим камнем, купленным в Румынии. Она страстно поцеловала мужа, повиснув на его шее и оторвав ноги от пола. Потом они провели бурную, пылкую ночь. Это было пять лет назад.

Когда она закрыла дверь, он чуть не плакал.

Спал Ольсен в гвардейской казарме в Потсдаме.

На другой день он поехал в Берген повидать сына.

Состоявший из бараков лагерь располагался на болоте, вдали от любопытных глаз. У кого-то все же хватило совести не допустить, чтобы все знали, как систематически губятся, извращаются умы мальчишек.

К лагерю Ольсена подвез на своей машине оберштурмфюрер СС, потерявший руку в 1941 году. Всякий раз, когда этот офицер с эмблемой смерти на черном околыше фуражки обращался к нему «Herr Kollege»[138], Ольсен содрогался. Он сказал Ольсену, что отвечает за военную подготовку мальчишек.

Ольсен спросил его о жизни в лагере.

— Они приходят сюда белоручками, — прокричал эсэсовец, чтобы его было слышно сквозь шум «кюбеля». — Но вскоре становятся настоящими демонами. — Восторженно помахал полупустым рукавом. — Способными перерезать горло даже родной матери.

Остановились они километрах в полутора от лагеря. Эсэсовец указал на группу ползущих по полю ребят в коричневой форме.

— Наш диверсионный отряд, Herr Kollege. Это добавляет последний штрих к нашему образованию. — Произнеся последнее слово, он засмеялся. — Время от времени мы даем им позабавиться с евреем. Зрелище того, как ребята убивают еврея, забавнее, чем собачьи бега или петушиные бои. Потом они научатся делать это с настоящими людьми.

С настоящими людьми! Лейтенант Ольсен с отвращением посмотрел на плакатно-красивое лицо эсэсовца.

У коменданта лагеря, баннерфюрера гитлерюгенда Грау, для Ольсена был припасен сюрприз.

Он с улыбкой сообщил Ольсену, что у него больше нет сына. Его сын принадлежит фюреру. О том, чтобы увидеться с Гунни, не может быть и речи. Можно отправить ему посылку, которую мальчик получит как присланную Движением.

— В конце концов, Движение — это все мы, — сказал с улыбкой Грау.

Здесь для всего существовала улыбка. Даже для оглашения смертного приговора.

Лейтенант Ольсен запротестовал против усыновления его сына государством. Он не подписывал никаких бумаг.

— Это не имеет значения, — улыбнулся баннерфюрер. — Подписей ваших жены и тестя вполне достаточно, и вряд ли вы можете возражать против того, чтобы ваш сын воспитывался как истинный приверженец Движения. Дом — неподходящее место для нашей детворы. А у нас ребята становятся закаленными, как крупповская сталь.

Ольсена отвезли в Берген, не из любезности, а чтобы не дать пообщаться с сыном по нелегальным каналам.

XVII. Вечеринка с эсэсовцами

Перед виллой сидел на остове детской коляски человек без рук и ног.

Он был в штатском, на груди его поблескивал Железный крест первого класса.

Обергруппенфюрер СС Бергер вылез из своего «Хорьха», наморщил лоб и неодобрительно посмотрел на инвалида.

— Уберите это отсюда, — негромко сказал он адъютанту.

Инвалид пытался сопротивляться. Громко кричал, когда его подняли и увозили.

Инвалида бросили в печь вместе с евреями и цыганами.

Остов коляски медленно покатился по улице, где с ним стал играть какой-то мальчик.

Неприятное зрелище больше не раздражало приезжающих гостей.

Однажды вечером лейтенант Ольсен поехал с другом Генрихом и оберштурмфюрером СС на большую виллу в Ваннзее.

Перед воротами, украшенными эсэсовскими рунами и величественным орлом, символом этого корпуса, стояли двое часовых в полной эсэсовской форме.

В большом холле было шумно, усердные эсэсовцы в белых куртках принимали вещи гостей.

Из холла гости шли в большую комнату, ярко освещенную многочисленными хрустальными люстрами, огни люстр отражались в больших стенных зеркалах.

Посреди комнаты стоял стол в форме подковы, накрытый камчатными скатертями и севрским фарфором. По столу были расставлены канделябры из чеканного золота для двенадцати свечей. Хрустальные вазы были обвиты искусно сплетенными цветочными гирляндами. Столовое серебро было старым, массивным.

В дальнем конце комнаты стояла небольшая группа офицеров-эсэсовцев. Они жадно пялились на входящих дам в сильно декольтированных платьях.

Генрих подвел Ольсена к этой группе и представил высокому, крепкому человеку в коричневом партийном мундире. Таких холодных глаз Ольсен не видел еще ни у кого. Это был человек без малейшего следа человеческих чувств. Живой робот, механизм в партийном аппарате.

Он вяло пожал Ольсену руку. Пробормотал, что для него честь познакомиться с боевым офицером и посоветовал отдать должное еде. Потом подошел к даме в облегающем сиреневом платье. Лейтенант Ольсен был забыт.

Компания уселась за ужин.

Вошла длинная колонна эсэсовцев в белых куртках, несших еду. Все происходило в стиле строевых учений. Они сразу же начали расставлять блюда и наполнять бокалы.

Нормирование продуктов не имело к происходившему никакого отношения. Это меню могло удовлетворить даже самые изысканные вкусы.

— Вот так стол, — усмехнулся оберштурмфюрер Рудольф Буш, сидевший напротив Ольсена. Он был уже слегка пьян. — Недурственная штука, — и, чмокнув губами, он обеими руками поднес ко рту фазанью ножку. Оберштурмфюрер убедил себя, что выглядит древним тевтонским героем, когда ест таким образом.

Генрих сказал Ольсену, что Буш два года назад повесил в Гросс-Розене родную сестру. Судя по его виду, он был вполне способен на такое.

— Ужин с дарами разных стран, — довольно прорычал он, указав на роскошный стол обглоданной фазаньей ножкой. Потом бросил ножку через плечо. Ее тут же подобрал один из прислуживающих эсэсовцев.

Его поведением никто не возмутился, поскольку здесь тевтоны-эсэсовцы пировали в духе древней Валгаллы[139].

— Здесь югославские артишоки, — орал Буш в экстазе завоевателя, — бельгийские трюфели, французские шампиньоны, русская икра, датские ветчина и масло, норвежский лосось, финские куропатки, голландские креветки, болгарские фазаны, венгерская баранина, румынские фрукты, итальянские цыплята, австрийская оленина, польский картофель — выращенный в песчаной почве! Недостает только восхитительного английского бифштекса. — Снова бросил косточку через плечо. — Но то, чего нет сейчас, еще может появиться, — он облизнул жирные губы. — Подождите, лейтенант, до того времени, когда мы переправимся через Ла-Манш! Мне просто не терпится устроить концлагеря в Шотландии и заставить английских лордов прыгать через козла!