Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г. - Алексей Лебедев

Зилоты нередко простирали так далеко свою притязательность, что или лично чем‑нибудь угрожали царям, или предъявляли очень суровые требования к особам царской фамилии, или даже подготавливали переворот против неугодного им венценосца. Чтобы добиться от императора Андроника Старшего того, что им нужно било, зилоты пускали в ход устрашения против этого венценосца. Они, например, объявляли ему, что если он не получит церковного благословения от нового патриарха, непричастного латинской унии, то самое его царствование не будет считаться законным и несощнительным.[764] Или, чтобы досадить императору Михаилу, им неприятному, и затем выразить свое торжество над ним по его смерти, они пускались на разные бесцеремонные выдумки. При даизни названного царя зилоты начали распространять в обществе Против него памфлеты, или, как тогда они назывались, «василографии, или оскорбительные для царя сочинения».[765] Один адепт зилотизма распускал об императоре Михаиле молву, будто он сам видел, как император, объезжая провинции, причащался опресноками, т. е. совершенно по–латинскому обряду. Другой адепт того ясе зилотизма по чувству ревности и благочестия назвал того же Михаила в глаза «Юлианом Отступником».[766] На этот раз столь дерзновенными адептами зилотизма были монахи, которые, как мы замечали выше, являлись одной из составных частей изучаемой нами партии. Случалось, что в борьбе за интересы зилотизма монахи доходили до того, что «соскальзывали с середины и впадали из ревности в крайность, и делали нечто, заслуживавшее наказания». К императору Михаилу, по свидетельству того же историка, они питали «явное нерасположение», «они считали дни и часы его жизни», высчитывая, скоро ли от него избавятся.[767] А когда император Михаил умер, то главари зилотизма захотели особым образом выразить свое торжество при виде праха умершего. Вскоре по кончине Михаила зилоты представили вдовствующей императрице Феодоре, жене названного императора, покаянную грамоту с требованием подписи от этой царственной особы. А грамотой требовалось, чтобы Феодора отреклась от всего того, что сделано было Михаилом при его жизни и чему не сочувствовали зилоты, — Далее, чтобы она никогда не добивалась возможности погребения покойного по христианскому обряду и чтобы отказалась от поминания его в молитвах. Вдова должна была подписать эту бесчувственную по своему содержанию грамоту.[768] — Мы сказали выше, что дерзость зилотов простиралась до революционных попыток, направленных против неугодных им императоров. Пример такого преступного движения, вышедшего из лагеря зилотов, находим в царствование императора Андроника Старшего. Некоторым горячим головам среди зилотов (арсенитов) взбрела мысль — выставить самозванца против императора, конечно, в надежде, что в случае удачного исхода предприятия все желания их будут исполнены. Они начали пестаться с каким‑то Иоанном Дримисом, на котором сосредоточивались их партийные упования. Заговор не имел успеха. Участие в этом деле зилотской партии не подлежит сомнению.[769]

Одним из очень существенных общественных элементов, на который опирались в своей борьбе с правительством зилоты, был простой народ византийский, чернь, распущенная вольница. Опасность и вместе с тем силу этих нищих сознавали очень многие наблюдательные лица в те времена. Император Михаил Палеолог однажды говорил подданным: «Бросьте тайные сходки. Я знаю, что много людей с сумками ходит в ваши жилища; пожалуй, они будут винить царей, смешивая старое с новым, будут говорить, что настоящие обстоятельства Церкви не хороши, да и других научат говорить то же самое и тем окончательно будут сбивать всех с толку».[770] Бродяги и нищие, но обладавшие уменьем мутить народ и наклонностью агитировать (охотнее всего в пользу зилотов), рассеивались из Константинополя по другим городам и странам. Это были слепые вожаки слепой черни и мелких торгашей — «люди, не имевшие здравого смысла, но всегда испытывающие радость при известиях о разных, в особенности тревожных новостях»; «рисуясь своими дырявыми плащами, рассеивались они повсюду — появлялись в Фессалониках, достигали Пелопоннеса, Ахайи». Они переходят с одного места на другое единственно для того, чтобы возбуждать умы и подготовлять беспорядки. Они, если их миссией было укрепление зилотизма, любили говорить не от своего лица, а выдавали себя за предсказателей, действующих по высшей Воле и удостаивающихся откровений.[771] Патриарх Григорий Кипрский, немало перенесший неудовольствий от партий зилотов и имевший возможность хорошо изучить состав этой партии и способы ее действования, в письме к императору Андронику Старшему прежде всего выставляет на вид то, что зилоты в борьбе со своими противниками опирались на такую силу, как «простонародье», затем он яркими чертами описывает необыкновенную способность зилотов к агитированию. Для обрисовки способности зилотов комплектовать ряды оппозиции, патриарх Григорий пишет императору: «Эти люди, пользуясь свободой действий и на площадях, и в темных закоулках, словом — повсюду, разглагольствует со всеми встречными и поперечными, расценивая и позоря и начальников, и подначальных, вообще всех, кто не хочет быть заодно с ними. Если же кому случится захворать, то они силой Врываются к нему в дом, осаждают больного и заставляют его дротив воли принять их за духовников (точно иезуиты); в случае ясе смерти они являются и священниками, и певцами, и погребатедями, чтобы умерший по крайней мере при конце жизни, по их словам, сделался благочестивым и православным (т. е. стал адептом зилотской партии) и не умер в злочестии».[772]

Скажем об отношении патриархов–зилотов к духовенству. В XII, ΧΠΙ и особенно XIV веках патриархи этого типа нередко становились у кормила церковного правления. Зилотская партия при выборе нового патриарха в Византии всегда обнаруживала большую деятельность, имея в виду предоставить это высокое место «по своему усмотрению кому‑нибудь из своих».[773] Зилоты в подобном случае искали возможности настраивать императоров в пользу своих интересов и нередко добивались своей цели.[774] Заняв Константинопольскую кафедру, зилот–патриарх ревностно принимался за введение порядков в Церкви, соответствовавших его направлению И настроенности. И нередко в своей ревности об улучшении церковных дел заходил очень далеко. В этом случае патриархи–зилоты были выразителями требований своей партии, а требования этой последней были широки и многообъемлющи: «они (иногда) желали ни больше, ни меньше, как полного преобразования Церкви» [775] в духе своих стремлений. Так как патриархи–зилоты сами не отличались образованием, то они, естественно, холодно и пренебрежительно относились к ученым клирикам. Этим последним лицам зилоты–патриархи и не думали давать простора для деятельности. Об одном из подобных патриархов историк замечает: «Взошедши на патриаршую кафедру, он к ним первым (ученым клирикам) обратил свое грозное лицо, полное ревности и строгости». [776] Эти Клирики, не ожидая для себя ничего доброго от сурового патриарха, сочли за лучшее, по сказанию историка, «бежать из столицы». С другой стороны, так как зилоты–патриархи стояли в близких сношениях с монашеским сословием и опирались на него в борьбе с Противной партией, то эти патриархи старались делать все возможное для возвышения монашества. Они перестали держаться обычая, по которому не одни монахи, а и клирики удостаивалась епископского сана: отдавали решительное предпочтение монахах при выборе на архиерейские должности, что, на взгляд историков того времени, представлялось непозволительной крайностью.[777] Иногда патриархи–зилоты простирали свои стремления о преобразовании Церкви так далеко, что священников и епископов, которых онц находили в Церкви, заменяли другими, новыми.[778] Это явление повторялось не раз. Одни епископы низвергались, а другие поставлялись на их место, причем возвышению последних способствовала их преданность принципам зилотизма, хотя бы в то же время они и были малообразованны.[779] Нет никакого сомнения, что патриархи–зилоты избирали новых епископов из числа лиц, принадлежавших к их партии. В этом отношении представители партии были очень требовательны, высшие духовные места должны были быть наградой за их твердость своим принципам. «Они, — по словам историка, — желали заправлять всеми церковными делами» и для этого домогались, чтобы кафедра патриаршая досталась лицу, им сочувствующему; «они рассчитывали пользоваться его высоким положением, как бы какой неприступной крепостью и удобно поделить между собой, — продолжает историк, — епископии и митрополии, завладеть всеми монастырями, распределить между собой все духовные чины, занять все епархии и получить в свое распоряжение все доходы, расходы и выдачи. Все это, они думали, должно быть предоставлено им как награда за их добродетели и ревность».[780] Этого им действительно удавалось достигать как при таких патриархах, которые считали для себя выгодным стоять в лучших отношениях с зилотской партией,[781] так даже и при таких, которые хотя и не были в союзе с зилотами, но не умели, по стесненным обстоятельствам времени, противодействовать и обуздывать их;[782] не говорим уже о временах тех патриархов, которые вышли из рядов самих зилотов.[783]