Демоны прошлого - Вера Кауи

Сара села за письменный стол у окна и стала выдвигать ящик за ящиком.

Старые бухгалтерские книги, налоговые квитанции, счета, клубные карточки, библиотечные билеты, письма, авторучка с золотым пером и карандаш — Сара сложила их в шкатулку для Джеймса вместе со своей фотографией, сделанной во время представления ко двору. Ей самой этот портрет никогда не нравился, но Джайлз его любил и брал с собой в Африку. Саре казалось, что портрет ее идеализирует, представляет какой-то слишком эфемерной. А Джайлз говорил, что именно такой ее и видит.

Потом она принялась разбирать бумаги, складывая их в аккуратные пачки. Джайлз славился своим педантизмом. На каждом письме в верхнем правом углу стояла буква О — «отвечено» — и дата. Джайлз был очень щепетилен в этих вещах. Она разорвала письма и бросила в мусорную корзину. Бухгалтерские книги она отнесет в контору, квитанции тоже. Они могут понадобиться при оформлении наследства. Старые счета Сара выбросила. В кошельке были деньги, около двадцати фунтов, — их надо отдать Джеймсу, — квитанции, талон к дантисту, больничная карточка, карта с указанием группы крови, список книг, которые Джайлз собирался прочитать, фотоснимок Сары и Джеймса, фото дома. В одном из карманов она нашла записную книжку. В ней лежал сложенный вчетверо листок. Она развернула его. Аккуратным почерком Джайлза на нем было записано стихотворение. Она прочла. Это было что-то незнакомое, скорее всего переводное.

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

Листок задрожал в руках Сары, и она упала лицом на ворох бумаг в пароксизме невыносимой, острой сердечной боли. Впервые после смерти мужа она ощутила ледяной холод утраты и отдалась своему горю. Он ушел так внезапно, так быстро, и она не успела поговорить с ним о том, что только что поняла о себе и о нем. Теперь у нее не будет такой возможности. Вот только что он был тут, и его уже нет, осталось только это щемящее чувство невосполнимой потери, как будто кто-то грубо и больно отсек часть ее самой.

Но Сара продолжала ощущать его присутствие, как будто ее преследовал призрак, наполняющий все ее существо чувством чего-то неосуществившегося. И как она ни старалась отогнать этот призрак или умилостивить его, он неотступно следовал за ней, угнетая ее мозг, терзая душу. С самого момента его смерти он не давал ей покоя.

Джайлз мертв. Но теперь, как несмолкающее эхо, не позволяющее ей отдохнуть в тишине, ее преследовали строки этого стихотворения, стучась в ее мозг, как в закрытую дверь.

Вытерев руками глаза, она перечитала строки, написанные неизвестным ей поэтом из далекой страны. «…Как дай вам Бог любимой быть другим».

Джайлз встал перед ней как живой. Вот теперь терзающий ее демон должен исчезнуть, потому что она наконец поняла все. Джайлз все знал, поэтому стихотворение, наверное, ударило его прямо в сердце. Джайлз видел то, что она, одержимая любовью к Эду, не замечала.

«Забудь же старые счеты, — сказала она себе, — преклони колени и воздай благодарность небесам. Джайлз наконец дал тебе волю».

Сара выпрямилась, вздохнула полной грудью. Случайно задела локтем лежавшую под рукой свою фотографию в серебряной рамке, та соскользнула вниз и ударилась об угол кресла; стекло разлетелось вдребезги. Сара с досадой стала собирать осколки. Рамка, к счастью, не пострадала. Сара вздохнула с облегчением. Стекло нетрудно заменить. Сара опять села за стол, положив портрет лицом вниз. Надо будет отдать привести в порядок.

Ее внимание привлек уголок голубой бумаги, высунувшийся из-под картона под фотографией. Она потянула за уголок и вытащила несколько листочков — это оказались письма. С какой стати Джайлзу вздумалось держать письма в таком необычном месте? Заинтригованная, Сара внимательно присмотрелась к ним. Они были адресованы Джайлзу на военную базу. Этот адрес был ей знаком; вот только чей же это почерк? Точно не ее и не свекра. Другой женщины? Забавно. Писем было с полдюжины, все на имя Джайлза. От кого же? Адрес был написан от руки, но текст напечатан на машинке, большими буквами. Обратного адреса не было, стояла только дата отправления. Увидев подпись, она вздрогнула от отвращения. Это были анонимки. Ей стало дурно.

Она конвульсивно сглотнула слюну. Руки у нее задрожали. Она сложила письма на стол в хронологическом порядке, все шесть. Потом принялась за чтение.

Первое было датировано десятым октября 1943 года.

Пришла пора открыть вам глаза на вашу жену и американского летчика, которые завели шашни за вашей спиной. Они всегда вместе. Я их постоянно вижу. Он — капитан авиации и сердцеед. Она ведет себя как последняя шлюха. У него таких десятки. Мне это хорошо известно. Правильно говорят, что муж узнает последним. Но пора и вам знать.

Доброжелатель.

— Боже милостивый, — выдохнула Сара. Кровь бросилась ей в лицо, в ушах зашумело. Она закрыла глаза, заставила себя несколько раз глубоко вздохнуть.

Потом прочитала второе письмо. Оно было написано в январе 1944-го.

Ваша жена и ее американский любовник потеряли всякий стыд. Я знаю его фамилию. Хардин. Он пилот и назвал свою машину «Салли Б.». Они не расстаются, все время попадаются мне на глаза. Но они не догадываются, что я все вижу. Они только друг друга видят. Она бесстыжая сука и грязная шлюха, позор вашего семейства. Мало ей одного мужика, ненасытной твари. Сама под него стелется. Оба они извращенцы. И плевать им, что наносят удар благородному человеку. Нечестно это.

Доброжелатель.

— Боже милостивый, — снова проговорила Сара, отодвигая письма. На этот раз пасквиль вызвал у нее волну гнева. Она не верила глазам своим. Слишком это ужасно, чтобы быть правдой. Джайлз, значит, знал все с самого начала. Его постарались поставить в известность. Знал! Всегда знал! Следовательно, все ее усилия были впустую — эта ее борьба с самой собой, агония, горькое раскаяние, боль, самопожертвование, разлука с Эдом, предательство Эда… Господи! Какой же мерзкий подонок мог все это сочинить! Каким же грязным воображением надо было обладать!

Она крепко зажмурилась, будто желая отгородиться от внезапно открывшейся ей реальности. Но глаза пришлось открыть, и злосчастные листки никуда не делись. Короткие по объему, злобные по намерению, чудовищные по результату.

Сара заставила себя продолжать чтение, но из брезгливости старалась не дотрагиваться до самих писем и сидела, крепко сжав руки.