Самоубийство сверхдержавы - Патрик Бьюкенен

Впрочем, покаяние Гарварда в прошлых грехах против цветных меньшинств чрезвычайно заразно. Обнаружив лет десять назад, что из 750 портретов в библиотеках, столовых и студенческих общежитиях все, кроме двух, изображают белых мужчин и женщин, Гарвард принялся развешивать повсюду портреты чернокожих, азиатов, «латино» и других цветных, чтобы создать эффект «радужной коалиции»{784}.

И все же – каково социальное влияние практик расового, этнического, религиозного и культурного многообразия на нашу нацию? Стали мы сплоченнее, крепче и заботливее – или нет?

Обесценение социального капитала

«Американцы самых различных возрастов, положений и склонностей беспрестанно объединяются в разные союзы», – удивлялся Токвиль.

«Это не только объединения коммерческого или производственного характера, но и тысяча других разновидностей. И всегда там, где во Франции во главе всякого нового начинания вы видите представителя правительства, а в Англии – представителя знати, будьте уверены, что в Соединенных Штатах вы увидите какой-нибудь комитет»{785}.

Чем объясняется это типично американское стремление объединяться и сотрудничать для достижения общей цели? Токвиль полагал, что это связано с отсутствием у нас аристократии, наследственного сообщества привилегированных и могущественных людей, которые объединяли зависимых вокруг себя. Аристократии в Америке нет, писал Токвиль, благодаря «равным условиям существования»:

«У демократических народов все граждане независимы и слабы; они почти ни на что не способны поодиночке, и никто из них не может обязать окружающих оказывать ему содействие. Все они были бы беспомощными, если бы не научились добровольно помогать друг другу»{786}.

Эта тенденция объединяться ради общих целей является важным элементом того, что Роберт Патнэм, автор книги «Боулинг в одиночку», называет «социальным капиталом». По формулировке Джейсона Ричвайна из фонда «Наследие», который учился у Патнэма в Гарварде, Патнэм определял социальный капитал как «социальные сети и связанные с ними нормы взаимности и доверия»{787}.

«Социальный капитал оказывается исключительно ценным товаром, – продолжает Ричвайн. – Построение сложных сетей друзей и соратников, доверие данному другими слову и поддержание социальных норм и ожиданий смазывает шестерни бизнеса, обеспечивая сотрудничество»{788}.

Когда социальный капитал общества высок, добавляет Ричвайн:

«Люди… заводят больше друзей, больше заботятся о своем коллективе и охотнее участвуют в гражданских проектах. Там, где социальный капитал высок, говорит Патнэм, детям безопасно, они растут более здоровыми и более образованными; люди живут дольше и счастливее, а демократия и экономика процветают»{789}.

Когда социальный капитал испаряется, мы попадаем в мир Гоббса, где каждый сам за себя, и к черту остальных.

В «Боулинге в одиночку» Патнэм отмечал начавшееся с 1950-х годов «обмеление резервуара» социального капитала – нарастание разобщенности американцев, замыкание в себе, рост недоверия. Социальный капитал иссякает, заключал Патнэм – и предпринял глубокое исследование, чтобы установить причину этого. Результаты пятилетней работы были опубликованы под названием «E Pluribus unum: многообразие и единство в двадцать первом веке». Его выводы полностью дезавуируют слоган «Наша сила в разнообразии».

Опросив почти тридцать тысяч человек, Патнэм пришел к выводу, что этническое и расовое многообразие подрывает единство. В «разнообразных» обществах люди не просто не доверяют незнакомцам, они не доверяют даже себе подобным. Они замыкаются в себе, меньше участвуют в общественной деятельности, реже голосуют. «Люди, живущие в этнически разнообразной культуре, – писал Патнэм, – можно сказать, залегли на дно, втягивая головы, как черепахи»{790}.

В октябре 2006 года газета «Файнэншл таймс» сообщила о социальной разрухе, которую произвело выявленное Патнэмом многообразие:

«Мрачная картина губительного влияния этнического многообразия предстает в исследованиях гарвардского профессора Роберта Патнэма, одного из самых влиятельных политологов в мире. Его исследование показывает, что, чем многообразнее общество, тем менее вероятно, что его граждане будут доверять кому-либо, будь то сосед или мэр»{791}.

«Профессор Патнэм, – продолжала газета, – обнаружил, что уровень доверия ниже всего в Лос-Анджелесе, наиболее многообразном человеческом поселении в истории»{792}. В «разнообразных» городах люди, как правило: «отчуждаются даже от близких друзей, ожидают худшего от своей общины и ее лидеров, проявляют меньше инициативы, меньше занимаются благотворительностью и участвуют в общественных проектах, реже голосуют на выборах, больше агитируют за социальные реформы, зато меньше верят, что эти реформы что-либо изменят, больше склонны тосковать перед телевизором»{793}.

«Патнэм подводит сокрушительный итог, – пишет колумнист Джон Лео. – Его выводы, быть может, даже преуменьшают серьезность влияния многообразия на социальную изоляцию»{794}.

Подтверждая выводы Патнэма, журнал «Трэвел энд лейжер» в 2011 году отметил в своем ежегодном обзоре, что Нью-Йорк уступил титул самого «грубого» города Америки былой солнечной и веселой столице Южной Калифорнии – Лос-Анджелесу. Пусть это второй по величине город в Америке, все команды НФЛ, которые туда перебирались, рано или поздно покидали город – из-за отсутствия зрителей. «Рэмс» перебрались в Анахайм, а затем в Сент-Луис. «Чарджерс» осели в Сан-Диего. «Рэйдерс» приехали из Окленда – и вернулись обратно[202].

Последствия многобразия

Патнэм не одинок. После выступления Обамы, касающегося вопроса межрасовых отношениях в Филадельфии в 2008 году, репортер «Нью-Йорк таймс» Эдуардо Портер изучил ряд исследований экономистов и ученых, подтверждающих выводы Патнэма, и добавил собственный вывод: «Расовое и этническое многообразие лишает смысла государственные инвестиции в социальное обеспечение»{795}.

Гарвардские экономисты Альберто Алесина и Эдвард Глэзер прослеживают разрыв социальных расходов между Европой и Америкой; в Европе эти расходы намного выше, а в США «намного разнообразнее расовый и этнический состав населения»{796}. При этом в Европе считают, что средства государственных программ идут на помощь людям, а в Америке подозревают, что этого не происходит.

Почему же тогда американцы тратят больше европейцев на благотворительность? В случае филантропии можно быть более уверенным, что твои средства достанутся тем, кому ты желаешь помочь. Гарвардский экономист Эрцо Ф. П. Латтмер доказал, что поддержка социального обеспечения возрастает, когда получатели принадлежат к той же расовой группе, что и налогоплательщики.

Исследование благотворительности, проведенное экономистом Университета Нотр-Дам Дэниелом Хангерманом, «показало, что чисто белые приходы стали менее активными в благотворительности с увеличением доли чернокожих в местном населении». Исследование Алесины, Резы Бакира из МВФ и Уильяма Истерли из Нью-Йоркского университета выявило, что муниципальные расходы – на дороги, канализацию, образование и вывоз мусора – ниже в расово разнообразных поселениях. Исследование Джулиана Беттса и Роберта Фэйрли из Калифорнийского университета (2003) установило, что «на каждых четырех иммигрантов, поступивших в государственную среднюю школу, приходится один местный ученик, который перешел в частную школу»{797}.

Элиты любят абстрактное многообразие. На практике же никто этим всерьез не занимается. Выводам Патнэма вторят криминалисты Джером Сколник и Дэвид Бейли: «Взаимодействие полиции с обществом можно обеспечить только тогда, когда есть подлинное сходство интересов полиции и граждан… Этого довольно трудно добиться в демографически сложных городских районах, с обилием этнического разнообразия»{798}. Разве случаи наподобие упрека в «расистском душке» в адрес суда в Лос-Анджелесе, оправдавшего О. Джей Симпсона, обвинений в «расовом профилировании» в адрес полиции штата Нью-Джерси или шумихи вокруг убийства полицией Амаду Диалло в Готэм-Сити Руди Джулиани[203] не подтверждают перечисленные выше выводы?

«Творя расово разнообразные общества из ранее гомогенных, – пишет политолог Гэри Фримен, – миграция усугубляет политический и социальный раскол»{799}. Фримен добавляет, что страна Эйзенхауэра и Кеннеди ныне балканизирована политически и социально – массовой иммиграцией, за которую никто не голосовал. Артур Шлезингер подчеркивает в «Разобщенной Америке»: «Враждебность одного племени к другому является одной из глубинных человеческих реакций… С начала времен массовая миграция порождала массовые противоречия»{800}.

Вывод Патнэма звучит зловеще: разнообразие расовых и этнических групп в обществе чревато распадом этого общества. Тем не менее, Америка намеревается принять 130 миллионов человек за четыре десятилетия, в основном иммигрантов из стран «третьего мира» и их детей. Каждый город США рано или поздно станет напоминать нынешний Лос-Анджелес. Патнэм видел в Лос-Анджелесе классический пример мультирасового, многонационального и многоязычного «рагу», где уровни подозрительности и недоверия выше, чем в любом другом месте. Ричвайн дополняет: