Последствия неустранимы. Жестокое счастье - Михаил Черненок

Антон показал протокол опознания:

— Вот юридический документ, подтверждающий, что в роли «Лапушки» в прошлом году выступала Анна Леонидовна Огнянникова. Теперь мне понятно, почему вы не соглашались ехать с Хачиком к его родителям в Николаевку. Они сразу вас узнают и спросят сына, кого привез в снохи…

— Не говорите глупостей! Почему именно мою фотокарточку посылали для опознания? — с вызовом спросила Огнянникова. — Не лучше ли было фото Нади Тумановой послать?..

Бирюков поочередно показал протоколы с фотографиями Софьи Георгиевны, Тоси Стрункиной и Нади Тумановой:

— Вот сколько посылали… Но Геворк Тигранович и Сильвия Оганесовна из всех опознали вас…

Лицо Огнянниковой стало таким растерянным, словно Анна Леонидовна только что очнулась от кошмарного сна и никак не могла вернуться из забытья к реальной действительности.

Антон молчал. Пауза стала затягиваться. Наконец Огнянникова усмехнулась:

— Не можете толком расследовать преступление и решили на мне отыграться? Решили меня во всем обвинить?..

— Разве я в чем-то вас обвиняю? — спросил Бирюков.

— Ну а разве нет? Через столько дней после смерти Головчанского какие-то протоколы организовали. Сразу не могли этого сделать?

— Николаевка от Сибири слишком далеко, потому и задержка вышла, — спокойно сказал Антон. — Я, Анна Леонидовна, добиваюсь от вас одного: говорите правду. Неужели еще не можете понять, что изворачиваться бессмысленно?..

Огнянникова снова надолго замолчала. Она сосредоточенно разглядывала наманикюренные ногти, поправляла на груди яркую брошь с разноцветными дорогими камнями и, казалось, вот-вот заплачет. Глядя на ее расстроенное лицо, Бирюков вдруг почувствовал жалость, что такая красивая молодая женщина впуталась в очень некрасивую историю.

— Поймите, Аня, теперь буду проверять каждое ваше слово, — поторопил Антон.

— Ну а если скажу, что я отравила Головчанского?.. — робко заикнулась Анна Леонидовна.

— Тоже стану проверять. Чтобы вынести обвинительное заключение, одного признания мало. Нужны более веские факты и доказательства.

Огнянникова вроде бы повеселела:

— Никого я, конечно, не отравляла. Мне всю жизнь Головчанский отравил…

— Давайте по порядку. С чего началось?

— С проклятой фотографии… Это он меня пьяную сфотографировал, а после шантажировать начал. Сколько могла, я держалась, но потом… — На глазах Огнянниковой навернулись слезы. — Короче, в прошлом году я действительно провела отпуск с Головчанским в Николаевке. И нынче он сбивал туда поехать. Сначала согласилась. При условии, что заедем на недельку в Москву, кое-что из одежды мне купим. Поэтому Головчанский и написал родителям Хачика письмо. Потом я категорически отказалась.

— Почему?

— Хачик со своим сватовством подвернулся, златые горы стал обещать. Не пойду я, конечно, за Хачика, не люблю…

Зазвонил телефон. Бирюков ответил и тотчас услышал в трубке приглушенный голос Славы Голубева:

— Игнатьич, покраска волос состоялась в центральной парикмахерской, возле рынка, первого сентября утром.

— Одну минуту, сейчас уточню… — Антон посмотрел на Огнянникову. — Когда вы перекрасили волосы?

— Утром первого сентября, — опустив взгляд в пол, тихо ответила та. — Дети с букетами цветов в школу бежали…

— Все точно, Слава. Загляни теперь в прокуратуру. Может, у Лимакина будут какие поручения, — сказал Антон и положил трубку.

Огнянникова приподняла глаза:

— Проверяли, правду ли говорю?

— Я предупредил, что стану все ваши показания проверять.

— Можете не утруждаться — лгать больше не буду.

Бирюков пригляделся к красивому даже в расстройстве лицу Огнянниковой и вдруг сказал:

— Аня, по-моему, мы с вами уже раньше встречались по одному из уголовных дел…

Тонкие брови Анны Леонидовны удивленно приподнялись:

— Что-то не помню…

— И я вас сразу не смог вспомнить — тогда вы были блондинкой. Летом прошлого года обворовали магазин в селе Заречном. Одной из улик, уличающих преступников, являлась бутылка французского коньяка «Камю», которую вы незаконно продали со склада. И вот я приходил в райпо, выяснял у вас этот вопрос… Вспомнили?..

Огнянникова смутилась:

— Три бутылки я в тот раз продала: завмагу из Заречного Тоне Русаковой, Галке Тюменцевой — из кулинарного магазина и одну себе…

— А знаете, почему тот случай вспомнился?..

— Почему?

— Вы тогда очень откровенно все рассказали и здорово помогли следствию. Давайте и сейчас так, не скрывайте ничего.

Огнянникова недолго поколебалась:

— Что уж теперь скрывать, если у вас и протоколы, и справки… Записывайте…

…Еще до разговора о вторичной поездке в Николаевку Головчанский чуть не каждую неделю встречался с Огнянниковой на даче Тумановых. Во время этих встреч Александр Васильевич клятвенно обещал, что, как только его переведут работать в Новосибирск, немедленно разведется с женой и женится на ней, Огнянниковой. Дескать, такая женщина — мечта его жизни. То же самое он говорил и в Николаевке. К горькому разочарованию, со временем Огнянникова поняла, что это всего лишь болтовня и ждать от Головчанского абсолютно нечего. Сделав такой вывод, она тайком вытащила у Александра Васильевича из кармана ключ от тумановской дачи. Хотела его забросить куда-нибудь, но, подумав, оставила на всякий случай у себя — мало ли что впереди может случиться. Встречи прекратились.

Вскоре за Огнянниковой принялся ухаживать Хачик Алексанян. Хотя в общем-то он и не нравился ей, но пятилетняя жизнь в одиночестве заставила Анну Леонидовну призадуматься. Надо было определяться в жизни, не век же одной куковать. Все бы, возможно, и сложилось, однако тревожило Огнянникову предстоящее знакомство с родителями Хачика — они ведь знали ее как «жену» Головчанского. И Огнянникова надумала изменить внешность. Первым делом перекрасила волосы. Это, конечно, наивность, Анна Леонидовна сама понимала, но другого выхода не могла придумать.

— Вы перекрасили волосы первого сентября, то есть уже после смерти Головчанского… — уточнил Бирюков.

— Да, но задумала это значительно раньше, — быстро ответила Огнянникова, чуть помолчала и продолжила свое невеселое повествование.

В последнее время Головчанский словно забыл Огнянникову. Она догадывалась, что Александр Васильевич увлекся другой женщиной. Это даже ее обрадовало, но радость была недолгой. В середине августа начались по вечерам телефонные звонки и уговоры «насчет еще одного медового месяца в Николаевке». При этом Головчанский делал упор на деньги, обещал нарядить Анну Леонидовну, как куколку. Огнянникова после долгих размышлений «клюнула на приманку», написала заявление об отпуске и сказала на работе, что поедет отдыхать в Прибалтику. Но потом, еще раз все взвесив, сообразила, что опять вязнет в трясине, из которой можно не вырваться до той поры, пока не подурнеет внешне, а тогда уже о замужестве и мечтать нечего! Головчанский, получив от Огнянниковой внезапный отказ, взбесился и пригрозил: «Смотри, лапушка, горько пожалеешь! Твой любовный альянс с Хачиком я прихлопну одним мигом!» Так закончился последний разговор с Головчанским.

Между тем Хачик Алексанян не давал проходу. И Огнянникова решилась: «Была не была!» Чтобы приготовиться заранее к отъезду, стала искать покупателя на недостроенную дачу. Помогла в этом вопросе Евдокия Федоровна Демина. Ее сын, живущий в Новосибирске, согласился купить новенький сруб за семьсот рублей и перевезти его на свой мичуринский участок недалеко от Новосибирска. Купля-продажа состоялась вечером в ту самую пятницу, когда у Головчанского по вине Хачика сорвался отъезд из райцентра и он с вокзала пришел в дачный кооператив. Увидев Александра Васильевича в кооперативе, Огнянникова перепугалась. Ей стукнуло в голову, что Головчанский придумал против нее какие-то козни, и она решила проследить, что он будет делать…

— Проследили? — спросил Бирюков, когда Анна Леонидовна внезапно замолчала.

— Получив от сына Евдокии Федоровны деньги, я осталась в своей даче и все видела, — тихо ответила Огнянникова.

— Что конкретно?

— Как Надя Туманова убирала с грядок лук, потом осталась на даче ночевать. Как Хачик с бригадой ушел от Головчанского и как Головчанский после сидел на крыльце своего дворца со стариком Пятенковым. А когда он проводил старика и шмыгнул на дачу Тумановых, мне стало понятно, что Наденька попала на удочку Александра Васильевича крепче, чем я. Тут и пришла мне в голову дурная мысль — позвонить Софье Георгиевне, чтобы она накрыла мужа в чужой постельке.

— Позвонили?

Огнянникова кивнула:

— А перед тем, как позвонить, ключ от дачи Тумановых на крыльцо ей положила.