Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф - Валентин Катаев

Два раза носила меня мамаша в губсуд судиться с вредным папашей. Ни черта! Наконец дело было вновь пересмотрено и постановлено — взыскивать с папаши монету. Хорошо. Пока дело тянулось, задолженность нарастала. А между прочим, жрать хотца. Опять же соска!

И что же тогда делает мой негодяй папаша? Мой негодяй папаша начинает понемногу менять линию поведения, для того чтобы отделаться как можно дешевле. А именно: его место в мелтресте с окладом в 80 рублей занимает его отец, то есть, извините, мой дорогой, симпатичный старик дедушка, а он, гнусный папаша, к моменту окончательного решения суда, в том же мелтресте уже получает только 32 рубля. Как вам понравится такая шельма?

Просто сказать, от людей совестно, что у меня папаша такой жулик!

Когда же исполнительный лист поступил по месту службы и было сделано удержание, мой дорогой папаша-жулик уже оказался, представьте себе, безработным! Веселенькая история!

А жрать, между прочим, хотца. Опять же соска! Хорошо.

Что же делает папаша дальше? Дальше папаша женится и берет на свое иждивение, кроме жены, еще тещу и замужнюю сестру с двумя детьми. Обеспечив себя таким составом семьи, эта старая лисица выкидывает такую штуку — в один прекрасный день в полном составе переезжает на Украину, чем сильно осложняет дело с получением монеты. А жрать все же хотца. Ладно.

Что же дальше делает мой аферист папаша? Дальше мой аферист папаша поступает артельщиком плательщиков в Харьков, в управление Донецких (площадь Уербаха, дом № 7), и решительно прикрывается хвостиком, чего не могу сказать, дорогой дяденька «Смехач», про себя.

Верите ли, дяденька, через этого моего жилу папашу из цветущего, образцового малютки превратился я, извините, в скелет желтоватого оттенка, а бедная моя мамаша, швея, по целым дням бегает от судисполнителя в контору за всякими справками, а из конторы в милицию — узнавать адрес моего дорогого и горячо любимого папаши, гражданина Александра Григорьевича Сизова, чтоб он, кстати, подох!

А дорогой мой папаша сидит у себя в Харькове, прикрывшись хвостиком, и публично произносит по моему адресу всякие выражения вроде: «И когда же этот пацан подохнет!»

Это я-то пацан! Это я-то когда сдохну! Ну и папаши пошли, извините за выражение! Да за такие слова я имею полное право потянуть его в нарсуд, только пачкаться не стоит. Конечно, с моей стороны было крайне несознательно уродиться от подобного уголовного папаши. Но разве ж я знал, что это такая гадина. Знал бы — ни в жисть не родился.

А кушать, между прочим, хотца. И соску.

С тем, дорогой дяденька «Смехач», до свидания. Пропечатай, пожалуйста, а уж я, когда подрасту, клянусь подписаться на тебя со всеми приложениями.

Соскор «Пацан».

Писал под диктовку малютки В. Катаеву

1926

Тусклая личность*

У дверей редакции газеты «Гудок» остановился неизвестный гражданин тусклой наружности и, обнюхав извилистым носом редакционный воздух, принялся терпеливо ждать. Ждал он долго — часов пять-шесть.

Люди приходили в редакцию и уходили. Рабкоры приносили заметки, рассерженные «опровергатели» стучали кулаками по редакционным столам, почтальоны несли со всех концов СССР почту. Курьеры летели в типографию со срочным материалом…

А неизвестный гражданин тусклой наружности терпеливо ждал, с недоумением уставясь оловянными глазами в дверь.

— Вам, собственно, что нужно, товарищ? — спросил я, заинтересовавшись таинственным посетителем.

— В «Гудок» нужно. Одно дельце есть.

— Так что же вы не входите?

— Без доклада? — презрительно прищурился тусклый посетитель.

— У нас в «Гудке» никаких докладов не требуется. Имеете дело — прямо открывайте дверь и валите! Милости просим!

— А я думал: может, ветром сдуло.

— Чего?

— Ветром, говорю, может, сдуло. Табличку то есть сдуло.

— Какую табличку?

— Известно какую: «Без доклада не входить».

— Нет, товарищ, у нас это не в моде. Нет у нас никаких табличек. Входите уже безо всякого доклада.

Тусклая личность сердито пожевала своими иссиня бритыми губами и прошамкала:

— Непорядки это… чтоб без доклада… Ну да уж ладно! Войду и так.

— Прошу вас.

Я взял посетителя под руку и ввел в редакционную комнату.

— Ну-с, дорогой товарищ, теперь расскажите, в чем дело?

— А вы секретарь здесь, что ли?

— Нет, не секретарь. Фельетонист я.

— Так это же непорядки… сначала к секретарю надо.

— Не надо к секретарю.

— Не надо? — горько ухмыльнулся посетитель. — Вот оно что? Ага! Так и запишем-с… А я думал: может, ветром сдуло.

— Что?

— Ветром, говорю, может, сдуло табличку: «Обращайтесь к секретарю».

— Нет, у нас этого не водится. Безо всякого секретаря. Можете прямо приступить к делу. Ну-с?

— А как же с анкетой?

— С какой анкетой?

— А с такой — заполнить, значит, чтоб.

— Нет у нас никаких анкет. Не надо ничего заполнять. Садитесь просто на стул и говорите!

— А рукопожатия отменяются? — с дрожью в голосе спросил тусклый посетитель.

— Отменяются, отменяются! — успокоил я его.

— То-то! — слегка просиял он.

— Ну-с! Я вас слушаю.

— А я думал — через недельки две-три зайти.

— Зачем же это?

— А для порядку. А то что ж это, в самом деле: пришел — и в тот же день дело сделал. Непорядки это, знаете.

— У нас это не принято — тянуть волынку. Говорите валяйте.

— А может быть, вы все-таки заняты? Заседанием каким-нибудь или же комиссией, а?

— Нет, не занят. Я весь к вашим услугам!

— Странно, очень странно.

— Ничего странного тут нет. Вы мне надоели. Говорите же, что вам надо.

— А может быть, лучше прошение написать? С гербовыми, значит, марками… пропустить, значит, через входящие и исходящие… Честь по чести, а?

— Тьфу, дьявол! Надоели вы мне, откровенно говоря. Не надо никаких прошений. К черту входящие! К собакам исходящие! Говорите прямо по-человечески, что нужно.

— Непорядки это…

— То-ва-рищ! Пожалуйста, не тяните! Говорите, в чем дело. А то я занят — к «бюрократическому» номеру «Гудка» фельетон строчу. Видите?

— К «бюрократическому»? — встрепенулся тусклый посетитель. — Так вот я к вам именно по этому дельцу и пришел.

С этими словами он вытащил из кармана какую-то бумажку и, конспиративно оглянувшись по сторонам, сунул мне в руку.

— От Ивана Ивановича… Лично… В собственные руки.

Я с недоумением развернул записку и прочел: «Дорогой Митрофан! Ты меня, наверное, забыл, а мы с тобой в 1917 году вместе в трамвае ехали в Одессе. Окажи дружескую услугу! Податель сего… как его… фамилию забыл… мой старый верный друг детства, а также муж сестры тети Сони (впрочем, ты ее, наверное, не знаешь). Так вот, рекомендую его тебе как высококвалифицированного бюрократа. Надеюсь, что в память нашей старой дружбы ты устроишь его как-нибудь на страницах бюрократического номера „Гудка“. Портретик там или что. С своей стороны при первом удобном случае окажу тебе услугу за услугу. Заранее благодарен. Кланяйся Зубиле! Твой Вася».

— Никакого Васи я не знаю! — мягко сказал я. — И никакой рекомендации не надо!

— Не надо? — ахнул тусклый посетитель. — Как же это так, чтоб без записочки? Без записочки у нас ничего не делается. Без записочки — это непорядки. Хе-с, хе-с… Может, этого, Васиной рекомендации недостаточно, в таком случае я могу от Пети принести.

— От какого Пети?

— Как же-с, как же-с… Разве вы не знаете Пети? Петя — это двоюродный брат Васи по женской линии… Тоже с вами в трамвае как-то однажды ехал — до сих пор вспоминает.

— Не помню Пети! Не надо Пети! Давайте лучше без всяких рекомендаций! Ну-с, в чем дело?

Тусклый посетитель страдальчески вздохнул:

— А может быть… все-таки… через секретаря? Или же проще…

— Тьфу!! Говорите так!

— Хорошо-с! — покорно склонил голову посетитель. — Не хотите — не надо! В чужой, как говорится, монастырь со своим уставом не суйся. У меня к вам, товарищ Горчица, такого рода дельце. У вас тут, я слышал, «бюрократический» номерок готовится… Так нельзя ли мне… как-нибудь того… по знакомству с Васей, Петей и тетей Соней… на первой страничке напечататься? Ась?

— А вы, товарищ, кто такой, собственно, будете?

— Я-с… бюрократ-с! Чистой воды, стопроцентный, старый, выдержанный советский бюрократ-с!

— А! Это интересно! Нам нужен хороший, опрятный, образцово-показательный бюрократ с солидным стажем.

— Лучше меня не найдете-с! Я бюрократ, знаете, еще довоенной выработки. С семнадцатого года в советских учреждениях волынку волыню. Так напечатаете на первой страничке-с?