Василий III - Александр Филюшкин

Глава пятая

«Един правый государь всея Руси»

Как московский орел вырывал когтями псковскую независимость. Гибель Псковской республики 1510 года

Когда мы говорим о русских землях в средневековье, надо помнить, что вплоть до их объединения в единое Российское государство степень различия между ними иной раз была довольно велика. Разными были и внешнеполитические, и экономические ориентиры. Обращая внимание на экономики Северо-Западного региона — Новгородской и Псковской земли, — мы видим, что в XIV–XV веках они были теснейшим образом связаны с Прибалтикой. Если пользоваться терминологией знаменитого французского историка Фернана Броделя, треугольник «Новгород — Псков — Ливония» составлял в каком-то смысле особый «мир-экономику»[133]. Ливония была посредником в новгородско-псковской торговле с Европой, посредником необходимым, поскольку собственные возможности для морской торговли были ограничены. У русских имелись торговые корабли, но они плавали в основном по рекам и в акватории Финского залива. Дальние, заморские торговые экспедиции были редкостью. Чаще всего русские купцы с товаром добирались до Европы сушей через Великое княжество Литовское.

В свою очередь, ливонские города были очень заинтересованы в торговле с Новгородом и Псковом, без которой само существование Ливонии во многом теряло смысл.

Здешние крупные торговые центры — Ревель, Рига, Дерпт и другие — процветали. Насколько велики были их торговые связи с Новгородом и Псковом, какова вообще была доходность балтийской торговли? Картина получается крайне занимательной. Европейские купцы по документам имели очень низкий процент прибыли — от 5 до 22 процентов, но в основном не более 5–6 процентов[134]. Эта картина никак не стыкуется с тем значением, какое современники придавали балтийской торговле, и с теми богатствами, которая она наглядно приносила (что видно из городского роста того же Любека, Ревеля, Риги, который происходил явно не за счет пятипроцентной прибыли). Получается некая загадка — если купцы перепродавали в Любеке товар, купленный в Новгороде, почти по той же цене, то зачем они вообще занимались этой торговлей?

Разгадка кроется, с одной стороны, в психологии купечества того времени, а с другой — в особенностях торговых операций. Средневековая этика требовала так называемой «равной цены»: за сколько купил, за столько и продал. Сверхприбыли в 20, 50 и тем более 100 процентов считались греховными. Прилично было получить за свои труды лишь небольшой процент. Однако буквальное соблюдение таких этических принципов делало бы торговлю невыгодной.

Поэтому изобретались различные приемы, как прятать прибыль. Одним из них была дифференциация мер веса, длины и объема. И. Э. Клейненберг показал, что в разных пунктах в одну и ту же меру вкладывалось разное содержание. Например, шиффунт воска в Новгороде содержал 480 фунтов, в Ливонии превращался уже в 400 фунтов, а в Любеке — в 320![135] Разница в 160 фунтов потом продавалась отдельно и составляла чистую прибыль, при этом купеческая этика как бы соблюдалась, поскольку цена почти не менялась. Аналогичную картину рисует Н. А. Казакова: ласт импортируемой соли в Ревеле ганзейцы определяли в 15 мешков, но в Новгороде он превращался уже в 12[136].

Кроме того, существовала практика так называемых «наддач» (upgift), которые ганзейцы взимали практически со всех товаров: это пробы, образцы товара (отломанные куски воска, меха «на пробу»), которые брались бесплатно, как бы в качестве проверки товара, и часто составляли довольно значительные объемы. Поскольку эти предметы не были куплены — то они официально не включались в приобретенный товар и их последующая продажа составляла нигде не учитываемую чистую прибыль купца и при этом никак не нарушала средневековую этику.

Этика «справедливой цены» парадоксальным образом сочеталась с допустимостью правила «не обманешь — не продашь». Обмен, обвес, всучивание гнилого товара под видом первоклассного неэтичным не считались, а, наоборот, свидетельствовали об искусности купца. Русские источники пестрят обвинениями в адрес и ганзейских, и ливонских купцов в подобных нарушениях. В 1488 году, когда новгородский наместник Ивана III приказал, страшно сказать, взвешивать ганзейские товары, — это вызвало буквально взрыв беспокойства в Ливонии и Ганзе, бурную переписку и подготовку специального посольства в Москву с просьбой сохранить «старину», не взвешивать заморские бочки с медом и мешки с солью, а продавать по традиционным единицам товара — мешкам и бочкам, без контроля за весом содержимого.

Русский великий князь нашел прекрасный ответ — он заявил, что немцам никто не запрещает продавать товар без взвешивания. А вот новгородцам без взвешивания нельзя совершать торговые сделки. Так что если немцы найдут в Новгороде покупателя на товар без взвешивания — то пожалуйста, пусть торгуют, как хотят. А не найдут — придется соблюдать установленные для них правила…

Недаром с конца XV — начала XVI века главными пунктами требований новгородцев при заключении договоров с Ганзой были как раз требования установления четких и однозначных трактовок единиц мер и весов, их унификация между Новгородом и ганзейскими городами. Так же сокращались и регулировались размеры «наддач», «колупания воска» и т. д. Однако Новгородской республике, боявшейся помешать торговле с Ганзой и Ливонией, так и не удалось настоять на своих требованиях. «Колупание» и наддачи были отменены только Москвой в 1494 году, и в свойственной Московскому государству крутой манере: никто не запрещал немецким купцам «колупать», брать наддачи и т. д. Только вот русский купец, который разрешит делать это с продаваемым им товаром, наказывался штрафом в две гривны или битьем кнутом. То, чего Новгород добивался десятилетиями, оказалось сделано одним росчерком пера великокняжеского наместника…

Таким образом, на рубеже XV–XVI веков в благополучном процветании ливонской посреднической торговли зазвучали тревожные нотки. Мало кто тогда мог предполагать, что это был сигнал скорого, буквально в течение полувека, заката и гибели Ливонии. А причина заключалась как раз в разрушении прибалтийского «мира-экономики». Присоединение Новгорода к Русскому государству в 1471–1478 годах быстро привело к изменению его отношений с Ливонией. Как было показано в вышеприведенных примерах, европейские купцы стремительно почувствовали разницу между торговлей с Господином Великим Новгородом, самостоятельной феодальной республикой, и с Новгородом — центром Новгородского уезда Московской Руси. Пиком кризиса был разгром новгородского двора немецких купцов в 1494 году. Ливонцы так и не поняли, за что на них обрушились репрессии и зачем русские разорвали торговые связи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});