Сыновний бунт - Семен Бабаевский

— Я и так, Лукич, радуюсь.

— Почему такая заплаканная?

— Глаза у меня, Лукич, на мокром месте, вот горе! — И Василиса несмело улыбнулась. — Ты что хотел сказать?

— Погляди сюда. — Иван Лукич указал на кровати. — Ты постели развернула? А почему на двух кроватях?

— Может, они, Лукич, будут спать по-городскому?

— Глупость! Да им, канальям, и на одной кровати будет просторно, а ты их хочешь в первую ночку разлучить. — ; Усмехнулся. — Нельзя, Васюта, им стелить врозь, нельзя! Помнишь, как мы спали первую ночку?

— Да ну тебя, старый!

— Да они зараз рады бы поспать хоть на травке, хоть под кустиком, лишь бы вместе. — Иван Лукич попробовал рукой сетку на кровати. — Мягко! Как на рессорах! — Поглядел на седую жену, с грустью добавил — Вот когда проживут вместе с наше с тобой, этак годков тридцать, вот тогда, возможно, им и потребуется раздельная ночевка… Так-то, Васюта!

XXV

Незаметно промелькнули дни — не три, а пять, — и вот уже наши молодые овцеводы на грузовике уезжали на Черные земли. Они сидели в кузове, в лица им смотрело только что оторвавшееся от земли солнце, а в спины бил порывистый и по-осеннему свежий ветер. Алексей прикрыл Дину полой плаща, хотел весело сказать «Вот мы и едем, вот и начинается наша новая жизнь!» — и не сказал. Увидел тоскующие глаза жены и промолчал. «Видно, побаливает у нее серденько», — ласково подумал он, обнимая Дину. Глаза им слепило солнце, а они смотрели и смотрели на сухую разбитую дорогу, по которой вихрился бурый хвост пыли. В эту минуту им хотелось молчать. Они видели просторную степь уже в ранних осенних нарядах, а думали о том, что все то, что в эти дни причиняло им столько волнений, осталось, как и Журавли, где-то за тем далеким холмом, и осталось навсегда. Где-то там осталась вечеринка — людная, шумная, похожая на свадьбу. Журавлинцев собралось столько, что не только дом, но даже двор Ивана Лукича оказался тесным. В доме, который еще не знал, как умеют веселиться в Журавлях, непрерывно играл баян, и паркетные полы под ногами танцующих так гремели, как может греметь только новый деревянный мост, когда по нему одна за другой проезжают брички. «Алеша, надо было давно тебе жениться, — говорил Иван, — погляди, как отцовский дом ожил и повеселел».

Эти пять дней Алексей и' Дина жили весело, им было хорошо вдвоем ходить по берегу Егорлыка, переплывать на ту сторону, а по вечерам ходить в гости к Григорию; все родственники и знакомые были рады их счастью, и Дина была всеми принята радушно, как родная, — поэтому сегодня, когда они покинули Журавли, им было грустно. Мысленно и Алексей и Дина уверяли себя, что тоскливо им было оттого, что они покинули Журавли, что вокруг, сколько видно глазам, стелется неласковая, чужая степь, а впереди — новая, неизведанная жизнь, и как она сложится, как их примут чабаны, неизвестно. На самом же деле взгрустнулось им потому, что еще накануне вечеринки Алексей поссорился с Яшей Закамышным. «Разбился горшок дружбы на куски», — сказал Иван Лукич, узнав о ссоре.

Вспоминая об этом разговоре, Алексей хмурил брови — никак не мог понять, почему Яша так обиделся. Может, он хотел непременно поехать в Сухую Буйволу? Так пусть бы так и сказал, и тогда Алексей и Дина взяли бы направление в «Россию» или в какие другие отары. Об этом Яша и не заикнулся. Алексей, вспоминая их встречу на берегу Егорлыка, невольно повторил про себя весь их краткий разговор.

— Я друга потерял, — говорил Яша, отворачиваясь, — вот что горько!

— Да как же так, Яша, ты потерял друга? Разве я теперь тебе не друг, а?

— Друг, только ситцевый! — зло ответил Яша. — Будем, Алексей, говорить откровенно! Зачем так рано женился? Куда торопишься и зачем?

— Это не твое дело.

— Не мое? — удивился Яша. — А дружба? А наша клятва не расставаться?

— То особый вопрос…

— Нет, Алексей, не особый, а главный! Тебе нравится, что нашу дружбу растоптала эта твоя черноокая лезгиночка, а мне…

Яша не досказал — помешал Алексей. Он взял друга за грудки и так тряхнул, что тот, бледнея, покачнулся.

— Ты что — зверь?! — крикнул Яша. — Рубашку порвешь!

Алексей, чувствуя странную дрожь во всем теле, отпустил друга, и тот, понуря голову, ушел по берегу и на вечеринку не явился…

Гремели колеса, качались тугие рессоры, и курилась пыль. Алексей, желая избавиться от неприятных воспоминаний, сильнее, как крылом, укрыл Дину полой плаща и сказал:

— Что такая сумрачная?

— Что-то мне, Леша, невесело.

— Да не грусти! — весело говорил Алексей. — Мы с тобой так заживем в Сухой Буйволе! Да знаешь, какие там люди! А я знаю, я там был на практике! Не грусти, не надо, Дина… А то, что я с Яковом поссорился, то это так и должно было случиться… Дурной он, этот Яков….

Дина подняла голову и повеселела. Теперь они смотрели в кузов. Вместе с ними ехало их хозяйство, то, без чего им, как уверяла Василиса, в Сухой Буйволе не обойтись. Тут лежали и та самая железная кровать, на которой они спали, и связанная постель, и какие-то узлы и узелочки, собранные проворными и заботливыми руками Василисы, и ящик с посудой, и даже мотоцикл, поставленный у борта, точно готовый выскочить и помчаться по степному простору,

XXVI

Новая «Волга», на которой ездил Илья Игнатенков, была окрашена в белый и вишневый цвета и своим внешним видом походила на сороку. Никогда она еще не появлялась на улицах Журавлей, и такой факт не только не огорчал Ивана Лукича, но даже радовал. «Да и какая надобность той игнатенковой сороке заглядывать в Журавли, когда у нее есть Ново-Троицкое? — думал Иван Лукич. — К тому же у Игнатенкова своя дорога, и пусть он по ней раскатывает, а у меня своя…» И так как Иван Лукич в ново-троицком соседе видел главного своего «соперника», то и полагал чем реже «белобокая сорока» будет появляться в Журавлях, тем лучше.

Как же был удивлен и озадачен Иван Лукич, когда посмотрел в окно своего кабинета и увидел знакомую «сороку-белобоку»! Она так лихо обогнула клумбу и остановилась у подъезда, будто была не в Журавлях, а в своем Ново-Троицком. Из машины вышел в синем комбинезоне, похожий на заводского инженера, Илья Игнатенков. Захлопнул все дверки, обошел вокруг машины, еще раз попробовал ручки — надежно ли держат замки. «Ишь какой боязливый! — иронически заметил Иван Лукич. — Все у него на замочках, во всем порядочек. И оделся так, будто собрался не в поле, а на завод, к станкам…»

Ишатенков сунул ключик в нагрудный карман и быстрыми шагами направился в дом. «И за каким таким чертом он ко мне явился? — злился Иван Лукич. — По всему видно, залетел на своей разноцветной птахе неспроста. Так, без всякого дела, Игнатенков не пожалует. Я-то этого Илюшу знаю хорошо. Примерный мужчина! Не курит, водку не пьет, за бабочками не бегает — почти святой…»

В душе Иван Лукич не любил соседа, и не любил исключительно потому, что «Россия», когда ею стал руководить Игнатенков, быстро начала догонять «Гвардейца». Но всякий раз, видя этого стройного молодого человека, Иван Лукич, сам того не желая, и любовался им, и завидовал ему, и невольно желал подражать ему, — бывает же такое! Не хотел, а радовался и тому, что Игнатенков молод. «Эх, мне бы твои годочки, Илюша!»; и тому, что Игнатенков имел диплом инженера и был аспирантом-заочником Кубанского сельхозинститута. «Эх, Илюша, мне бы твои знания!»; и даже тому, что. по характеру Игнатенков был спокоен, рассудителен, слов на ветер не бросал, а когда, бывало, говорил с трибуны на совещаниях или на собраниях, люди всегда слушали его с интересом. «Получается такая картина мы нутром чуем, куда надобно иттить, куда заворачивать, как дела вершить, а у Игнатенкова тут разум да наука, действуют», — рассуждал Иван Лукич.

И хотя в районе по-прежнему продолжали считать, чto «Гвардеец» — самое передовое хозяйство, а Иван Лукич — лучший председатель, сам же Иван Лукич иногда с тревогой думал о том, что ново-троицкая «Россия» вот-вот не только поравняется с «Гвардейцем», но и обойдет его, как на скачках одна лошадь, которая порезвее и которой управляет опытный жокей, обходит другую. Особенно частенько Иван Лукич думал об этом после разговора на аэродроме с Нечитайловым. «Илья Игнатенков — вот, оказывается, тот самый мотор, каковой приподымет потолок. — Мысль была назойлива, она не давала покоя. — Вот кого мне надобно побаиваться, а то, глядишь, обойдет, выскочит вперед… и скажет «Ну, Лукич, будь здоров».

Поэтому нежданный приезд гостя из «России» не только удивил, но и сильно обеспокоил. «Что там у него ко мне?»

Желая показать, как в «Гвардейце» умеют встречать гостя, Иван Лукич вышел навстречу Игнатенкову.

— А, Илюша! Привет, дорогой! Какими такими судьбами?

— Вот заскочил проведать, — ответил Игнатенков, пожимая Ивану Лукичу руку своей крепкой маленькой рукой. — Как поживаешь, Лукич?