Элоиза и Абеляр - Режин Перну

Патетический дуэт вполне мог бы и должен бы на этом завершиться. Элоиза пожелала его продолжить, но в третьем письме она выказывает свое смирение и как бы готовность следовать той «программе», что предначертал ей супруг, ставший ее духовным наставником. Итак, она пишет «Domino specialiter, tua singualiter», что можно перевести как «Принадлежащая Господу по роду, и тебе как личности». Здесь она вспоминает о диалектике и без особого труда находит нужные категории, мыслить которыми научил ее наставник и ее повелитель; чтобы ему угодить, она вновь становится аббатисой, и раз уж он того требует, отныне с ним будет говорить аббатиса Параклета.

«Чтобы ты не мог в чем бы то ни было обвинять меня в неповиновении и непокорности, я накинула на мое желание выразить мои чувства, всегда готовые выплеснуться наружу, узду твоей защиты. Изливая слова при помощи пера, я по крайней мере смогу остановить то, что в наших отношениях при личных встречах было бы трудно, да нет, что я говорю, было бы невозможно предвидеть и предотвратить. Действительно, нет ничего, что было бы менее нам подвластно, чем наше сердце, и мы вынуждены в большей степени ему подчиняться, чем можем им управлять и ему приказывать. Когда сердечные привязанности терзают нас, нет никого, кто мог бы сдержать их столь внезапные всплески и взрывы, которые тем легче воплощаются в движения и претворяются в слова, чем быстрее совершаются эти приводящие в восторг и эти доводящие до исступления порывы чувств… Итак, я буду силой удерживать мою руку и не позволю ей ничего, кроме того, что мои уста не смогут не сказать. Да будет угодно Господу, чтобы мое страждущее и скорбящее сердце было столь же расположено подчиниться мне, как и мое перо». Это нечто совсем иное, чем холодное молчание или непокорность, это желание преодолеть самое себя, доводящее до героизма в самопожертвовании. Сознательно и решительно Элоиза будет впредь принуждать к молчанию свои чувства, которые она не может искоренить, а так как она опасается самой себя и не доверяет себе, ей придется приложить немалые усилия, чтобы себя контролировать.

Но дело не обойдется без последней просьбы. И в этом Элоиза не испытывает угрызений совести, у нее нет чувства, будто она требует чего-то большего, на что имеет право, и она уверена — Абеляр должен осознавать, что имеет некие обязательства перед ней, и потому должен ответить на ее послание. Кстати, разберемся, не получила ли Элоиза в конце концов то, что она желала? Ведь после чтения «Истории моих бедствий» она пожелала, как она сейчас пишет, вступить в контакт душа с душой, сердце с сердцем с тем, кого она продолжала любить и обмениваться с ним письмами и чувствами, и хотя сей «обмен» и не совершился в том виде, в каком ей бы хотелось, но все же он происходил. Абеляр ей ответил, он был вынужден ради нее забыть о своей немоте и нарушить свое молчание, именно за молчание она его с такой горячностью упрекала. Она заставила его вспомнить о прошлом, столь дорогом ее сердцу. На последнее письмо Элоизы Абеляр также должен был ответить, ибо Элоиза обращалась к нему с вопросами о том, что составляло суть ее настоящего и будущего. «Мы все, служительницы Иисуса Христа и дочери Иисуса Христа, — пишет она от имени сообщества, которым руководит, — обращаемся с мольбой сегодня к твоей отеческой доброте, дабы ты согласился даровать нам две вещи, в коих мы ощущаем совершенную необходимость: первое, о чем мы просим, так это о том, чтобы ты поведал нам, откуда происходит наш монашеский орден и каков наш символ веры; второе, о чем мы просим, чтобы ты даровал нам устав и направил нам его текст; пусть свод сих правил будет специально предназначен для женщин и определяет окончательно состояние нашего общества и вид одеяния, которое мы должны носить, о чем ни один из святых отцов Церкви, насколько нам известно, не позаботился. Именно из-за отсутствия подобного устава сегодня мужчины и женщины в монастырях подчиняются одним и тем же правилам, так что тяжесть одинакового гнета принужден нести слабый пол наравне с сильным полом. Вплоть до сего дня мужчины и женщины в равной мере подчиняются уставу Святого Бенедикта, хотя совершенно очевидно, что правила эти были составлены только для мужчин и могут соблюдаться лишь мужчинами…»

Молчание, которое Элоиза хранила после завершения любовной переписки, — это всего лишь «литературный факт». Кроме этого письма, чей тон разительно отличается от тона предыдущих, мы располагаем иными свидетельствами того, что между аббатисой Параклета и Абеляром, игравшим роль духовного наставника, долгое время поддерживались определенные отношения и осуществлялся обмен посланиями: после двух писем, в которых был изложен монастырский устав, последовали еще и гимны, которые Элоиза попросила сочинить Абеляра, дабы исполнять их на различных «этапах» литургии; были сочинены еще и проповеди — их потребовала от Абеляра Элоиза по случаю возведения зданий монастыря; еще более глубокие взаимоотношения установились между ними во времена бурь и потрясений, которыми будут отмечены последние годы жизни Абеляра, и связующая нить не оборвалась даже после его смерти. Таким образом, можно сказать, что вся жизнь Элоизы была озарена светом Абеляра, на протяжении всей жизни он руководил ею и наставлял ее, вел ее за собой. Отныне и впредь объединены были эти двое общим желанием, общей волей; Элоиза успокоилась, получив от него то внимание и ту заботу, которые, как она считала, он обязан был выказать по отношению к ней, а Абеляр добился, чтобы все это внимание и вся эта забота укрепляли и ее и его в служении Господу.

Кое-какие дошедшие до нас свидетельства (гимны, сочиненные Абеляром, устав монастыря, им написанный) приоткрывают завесу тайны над жизнью Элоизы в Параклете. Те жалкие руины, что «дожили» до наших дней, не позволяют нам воссоздать фон ее существования. Там, где располагался монастырь, сейчас находится мрачное толстостенное здание с башенками, но возведено оно гораздо позднее, и только один сводчатый зал мог, пожалуй, быть построен во времена Элоизы; однако кое-что все же осталось неизменным: пейзаж и атмосфера этого довольно сурового уголка сельской местности, где чередуются поля и леса, по которым текут небольшие речушки и теряются в зарослях крошечные озерца; по осени и озер, и просто больших луж там становится больше и больше, в них отражается чудесное, ясное небо Шампани, а закаты там прекрасны и прозрачны, и горизонт залит нежным розовым светом.

На этом фоне «романтической гравюры» легко представить себе, как льются звуки монашеских песнопений; эти песнопения определяют весь ход, весь режим жизни монахинь, день начинается и завершается этими песнопениями, меняющимися в зависимости от времени суток и времени года. Огромные усилия, необходимые для сочинения гимнов, свидетельствуют о том, какое большое внимание Абеляр уделял молитве, которую надо было петь, а не просто проговаривать; и забыть об этой части его творчества означало бы его в каком-то смысле предать; наследие его очень велико: более 140 гимнов, созданных для того, чтобы подчеркнуть значение каждой фазы церковной службы. Все они наполнены реминисценциями, отсылающими к Священному Писанию, все они созданы на основе Библии и богатств церковной доктрины, многие из них отличаются совершенством размера и ритма и большой поэтической силой, как, например, знаменитый гимн «О, quanta qualia», предназначавшийся для исполнения во время субботней вечери, или гимн для первой всенощной службы в Рождество. Венцом поэтического творчества Абеляра с полным на то основанием можно назвать шесть его знаменитых «плачей», в которых слышатся отзвуки его собственной печальной истории, его и Элоизы; создавая их, автор вдохновлялся сюжетами из Библии, они были очень широко известны, и, как отмечено недавно исследователями, мелодия одного из этих «плачей», а именно «Плача подруг дочери Иеффая» (о ней речь шла выше), послужила основой для создания песнопения на старофранцузском языке — «песнопения девственниц», чрезвычайно популярного в XIII–XIV веках; таким образом, мелодия, сочиненная Абеляром, была у всех на устах и сто лет спустя после его смерти.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});