Возвеличить престол (СИ) - Старый Денис

Уже тогда Лазарь, пожилой, но все еще в силе, воин, высказался о несуразности такого решения, особливо в паводок, когда Днепр становится еще более широким.

Но Болотников был неумолим и лишь приказал сладить многие плоты. Иван Исаевич был уверен, что сдержать ляхов получится, так зачем им давать возможности переправится на другой берег, чтобы иметь оперативный простор. Можно же только оставить осадные войска у Киева, а остальное ляшское войско растечется по округе и людей погонят. А тут посевная и нужно поля засевать, иначе голодно будет.

Так что у каждого была своя правда, ну а то, что Щука был в подчинении Болотникова, определило стратегию.

Всю зиму готовился инструмент. Из Тулы пришла большая партия металлических лопат, смастерили более сотни деревянных тележек. Еще до схода снега начали присылать в Киев чеснок [железные колючки-шипы]. Этих «средневековых мин» было столь много, что никто ранее и не думал, что так можно воевать. Одно, или даже два направления можно полностью перекрыть чесноком, рогатками и волчьими ямами. Тем самым вынуждая противника наступать в одном месте, где и сконцентрировать всю артиллерию.

А в начале марта прибыла розмысловая рота Преображенского полка, которую возглавлял капитан Дмитрий Розум. Сперва к гвардейцам, особенно к молодому командиру, все отнеслись с пренебрежением, мол «пригнали юнцов, как будто мы тут сами не сладим оборону». Но капитан Розум уже через два дня подготовил обстоятельный доклад по линии обороны, как сказали бы в будущем, «эшелонированной».

Тут и плевые пушки в укрытиях и рвы, ямы, пути отхода и минирование подходов. Вообще, когда говорил капитан, только у Лазаря Щуки были осмысленные глаза, да и то не всегда. Остальные не понимали зачем, почему, да и как вообще такое возможно. Так что Болотников чуть к лешему не послал мальца, но тот достал бумагу, подписанную самим государем-императором.

Дмитрий Розум не хотел козырять царской грамотой, он желал добиться уважения у тех людей, которые командовали в Киеве, но, когда не срослось, пришлось, чтобы общее дело не тормозилось, предоставить бумагу.

Это было в начале марта, а сейчас Болотников только диву давался, сколько всего тут сделано. Иван Исаевич, так, интересу для, попробовал со своей сотней самых верных и умелых казаков, пройти все линии обороны. Просто быстро пробежать с пищалями наперевес. Это было сложным, очень сложным и долгим. При этом ловушки Болотникову и его людям были известны. Так что Иван Исаевич напоил молодого, да раннего, войскового розмысла, а после и девку предложил, из тех, что сам…

Когда прибыл Пожарский, то Розум вновь был удостоен похвалы, но лишь после того, как объяснил все князю, как и тактики и маневры во всех укреплениях. Выдвинутые вперед флеши, которые предполагалось оставлять и взрывать при отходе, ретраншементы и на их подходах волчьи ямы и рогатки, чтобы враг не мог сразу идти в атаку во многих направлениях, а был вынужден растаскивать препятствия вручную и подставляться. При этом, капитан предусмотрел, чтобы место с рогатками хорошо простреливалось и было достаточно вывести роту стрельцов на позиции, чтобы еще больше проредить врага и уйти за ростовые щиты. И все должно взрываться, гореть, в том числе и при помощи горючей жидкости.

— Ну ты, Митька, накрутил тут! — в задумчивости сказал Пожарский, смутно представлявший тот бой, который придется давать вот на таких укреплениях.

Нет, безусловно фортификации были уместны и в большинстве понятны князю. Однако, Пожарский видел еще больше возможностей для боя, если кое-какие участки обороны использовать хитро и слажено. И тогда начались тренировки. Две недели воины бегали и исполняли приказы, согласно командам и барабанному бою со свистком. Порой простейшее задание: перебежать с одного места на другое и там укрыться, исполнялось по двадцать раз, чтобы добиться автоматизма.

— Князь, Дмитрий Михайлович! — еще не соскочив с коня, выкрикивал взмыленный от быстрой скачки Болотников.

— Что? — чуть отрешенно спросил Пожарский, высматривая в подаренную государем зрительную трубу, как идут очередные тренировки на укреплениях.

— Так ляхи идут! В двух днях они! — сказал Иван Исаевич Болотников, лихо спрыгнув с коня.

— Отпей водицы, лихой атаман! Не терпится сабельку измазать в крови вражьей? — усмехнулся Пожарский, у которого, между тем сердце забилось чаще, но показывать волнения он не собирался.

— Так пощипать же могу! — сказал Болотников, а скорее, предложил воеводе начать боевые действия еще на подходе противника.

— Так у тебя есть добрые вои, что могут то сделать. Бери их, да из кассимовцев отбери людишек. Токмо не попадитесь в засаду! Видишь, что не сладишь, не бей! Тут их бить станем, — князь Пожарский научал Болотникова, под тяжелый взгляд атамана.

Болотникову, конечно же, не особо понравился тот факт, что не он будет командовать русским воинством. Он понимал, что тут должен быть кто-то из знатных и Пожарский был из тех, с кем можно работать, кто не станет самоутверждаться за счет иных и слово свое держит крепко. Но все равно, Иван Исаевич считал себя опытным воином, которому не нужны научения, хоть бы и от Пожарского.

Но Болотников сдержался, чего делать в ближайшие два дня более не собирался. Но это время он будет далеко и бить супостата. Верный сильный конь, ветер в лицо, впереди враг, рядом товарищи — по этому соскучился Иван.

Глава 14

Глава 14

Киев

25 апреля 1609 года

Ждать боя — вот, что сложно, чаще сложнее, чем сам бой. Если навыки на высоте, то мозг в бою не сильно напрягается, как именно бить врага, но он же начинает осмысливать и переживать за грядущее и прошедшее, как до и после боя. И это эмоциональное осмысление страха, возможной смерти, болезненнее реальной кровоточащей раны. Так у многих людей, кто еще не обвыкся на войне, или у части воинов, которые никогда не свыкнуться с войной.

Но есть другое настроение — это жажда схватки, когда долгожданный адреналин бурлит и заливает мозг радостью и счастьем, а кровь, разлетающаяся брызгами от врагов, доставляет ощущение удовлетворения. Таких воинов немало, и это те люди, которые постоянно в поисках новой порции острых ощущений.

Вацлав Михал Михалевский являл собой человека, который не может жить без битвы и ощущает радость только на войне. При этом Вацлав помнил разговор с молодым русским воеводой, который уже успел прославить свое имя победой.

Тогда Михаил Васильевич Скопин-Шуйский спросил плененного шляхтича, как можно замириться России и Польши.

— А не будет замирения, пан воевода. Пока одна из сторон не поглотит другую, не будет мира долгого, — ответил тогда Михалевский.

И он, пан Михалевский, здесь, шляхтич прибыл, чтобы умереть, погибнуть, как герой, чтобы только не увидеть увядания Речи Посполитой.

Вацлав Михал за последний год женился. Его жена Альжбета Чижевская была наследницей большого имения с четырьмя деревнями в сорока верстах на восток от Петрикова, на самой границе бывшего Слуцкого княжества. Хорошие места, трудолюбивые крестьяне, красавица жена — семнадцатилетняя чернявая женщина. Казалось бы, что еще нужно? Но между подходами к исполнению супружеского долга, Михалевский только то и делал, что пил, опустошая погреба с медом и пивом.

Ну, не его это, не может он жить вот так, прозябая и контролируя крестьян, чтобы те хорошо работали во время исполнения панщины. А теперь Вацлав в своей стихии. И как он правильно сделал, что не дал своего слова не воевать с русскими, несмотря на то, что вероятность смерти была как никогда, и подобное обещание могло сильно помочь сохранить жизнь.

Прибыв в Острог, Михалевский не мог сидеть в замке или возле него и ждать. И тогда шляхтич предложил свою службу. Пусть с Михалевским было только десять человек, ему доверили целую сотню все тех же пятигорцев. Нет, не тех людей, которые уже погибли под Смоленском, а лишь сильно похожих на них повадками, речью и мужеством.