Волшебная страна - Джуд Деверо

– Но это будет девочка, – ответила Морган. – Хорошая, приветливая маленькая девочка.

– Ребенок? – удивился Пол.

А Джейк уже оправился от удивления:

– Да, будет малыш, простофиля ты этакий. У Морган будет ребенок. Мы научим его ездить верхом, клеймить скот…

Морган рассмеялась:

– Но это будет девочка, и я надеюсь произвести ее на свет раньше, чем ты начнешь ее учить верховой езде.

– И он научится управляться с лассо так же хорошо, как его папаша.

– Она выучится печь печенье не хуже матери. Люпита, я просто умираю от голода. И все дружно засмеялись.

– Да, младенцам надо много еды даже в утробе матери. И надо бы теперь покормить нашего.

Счастливые, они сели за стол. Люпита успокоенно положила револьвер в ящик буфета. Он всегда там лежал, на всякий случай. А как хорошо было опять услышать в доме смех. Ах, если бы и Сет вернулся! И Люпита молча вознесла молитву своему любимому святому за его скорейшее счастливое возвращение. «Хорошо бы он вернулся до рождения ребенка», – прошептала она.

– Но, Джейк, я не могу здесь оставаться. Что, если вернется Сет? Я не хочу его видеть. Никогда в жизни. После того, что он сделал. Я умоляла его, Джейк, умоляла выслушать меня.

– Ладно, девочка, не волнуйся. Отложим этот разговор до других времен. Главное сейчас – иметь кого-то, кто бы помог тебе с ребенком. У тебя есть такие родные?

Таких у нее не было. Не может же она вернуться к дяде Горэсу и тетушке Лейси. Конечно, родные Сета ее примут, но это все равно как остаться здесь, на его ранчо.

– Вот видишь, ты теперь сама понимаешь, что другого выхода нет. Так что перестань беспокоиться и накорми чем-нибудь нашего мальчика.

– Девочку, – рассеянно поправила его Морган.

***

Через несколько дней пребывания на ранчо она начала успокаиваться. Дом был знакомый, свой, и о ней заботились. Ей казалось, что живот с каждым днем у нее увеличивается. И она часто его поглаживала, радуясь тому, кто внутри.

– Сесилия. Люпита, как тебе это имя? Я хочу, чтобы оно было очень женственное. Мне так надоело, что люди вечно судачат из-за моего имени.

– «Сесилия» – это хорошо. Еще лепешку? Пока горячие?

– Не знаю, почему я такая прожорливая. И сколько бы я ни ела, только становлюсь голоднее.

И Люпита, улыбаясь, смотрела, как Морган уплетает лепешку с только что сбитым свежим маслом. И налила ей полный стакан молока.

– Ты теперь ешь за двоих.

– Да, конечно, – ответила Морган с набитым ртом. – Наверное, мне надо быть поосторожней, иначе растолстею, но мне это совсем безразлично. Я чувствую себя, словно я большой мешок, который набивают съестным, а он только увеличивается в размерах. Меня даже не волнует, что может приехать Сет. Мне это как-то безразлично. Я хочу одного: чтобы у меня была Сесилия.

Морган оторвала взгляд от тарелки, потому что в кухню вошел Джейк.

– А ты, девочка, все ешь? Сейчас уже за ленчем надо сидеть, а ты все еще не кончила с завтраком. – И повернулся к Люпите: – У нее скоро кожа треснет. Почему ты позволяешь ей столько есть?

Морган вытянула перед собой руку и осмотрела ее. Джейк прав. Кожа у нее туго натянулась и почти блестела. То же самое на щиколотках и выше. Но ей все равно. И она улыбнулась Джейку:

– Я рада, что уже время ленча, а то я есть хочу.

Джейк наблюдал, как она, ни на минуту не отрываясь, жадно ест, и все больше беспокоился. После ленча Морган объявила, что теперь надо прогуляться. И Джейк с облегчением вздохнул: и то хорошо, что она оторвется от печки, в которой у Люпиты все время варится что-нибудь съестное.

Попозже, когда Джейк был уже в амбаре, он увидел, как Морган медленно прошествовала мимо раскрытой двери.

– Морган, – услышал он Люпиту. И глазам не поверил, потому что Люпита надела на плечи Морган холщовую сумку. – На случай, если вам захочется поесть.

Джейк опять начал было высказывать свое мнение относительно аппетита Морган, но потом передумал. Когда бы он ни высказывался на сей счет, Люпита делала вид, что ничего не слышит, а Морган только мило улыбалась и продолжала жевать. Она уже ела больше, чем остальные трое.

По мере того как росли ее объемы, увеличивалась и ее умиротворенность. Она еще никогда не была такой спокойной с тех пор, как оставила Трагерн-Хауз. Ничто ее не волновало. Страсти, некогда бушевавшие в душе, улеглись. Она помышляла только о еде и о том, как назвать ребенка. Все имена были женские.

Утро она проводила с Люпитой. Когда она порой забывала, что надо делать, и устремляла задумчивый взор в пространство, Люпита спокойно доделывала за нее начатое дело. После ленча Морган гуляла. Она ходила пешком часами, очень медленно и неуклюже. Она никогда не знала заранее, куда пойдет, и, казалось, позднее не могла припомнить, где была. Люпита каждый раз наполняла едой ее рюкзак, но когда Морган возвращалась, он всегда был пустой.

С каждым днем становилось холоднее, и Джейк уговаривал ее не ходить далеко, но она как будто даже не слышала его. Он никак не мог взять в толк, почему у нее такой отсутствующий вид.

А тело Морган сильно раздалось, словно распухло. Через несколько месяцев после начала беременности она уже не могла носить свою обувь, и Люпита дала ей пару старых огромных домашних туфель. И одежду она носила не свою, а Люпиты. Ситцевая мексиканская блуза, в которой раньше крошечное тело Морган совершенно терялось, теперь почти лопалось по швам. Пухлые плечи и грудь так и распирали вышитую ткань блузы.

Однажды Джейк и Пол смотрели, как она шла к роще на свою обычную дневную прогулку, и Пол сказал:

– Ну просто утка. Утка и есть. И оба засмеялись меткости сравнения. Морган услышала их смех и помахала им рукой.

– Да она еще и странная. – Джейк внимательно за ней наблюдал. – Ты в глаза ее можешь назвать «уткой», а ей хоть бы что. Иногда вот говоришь ей что-нибудь, а она даже не слышит тебя.

– Женщины! Никогда их не понимал, особенно когда они так переменчивы, как Морган. Когда Сет здесь был, она то вся милашка, а то искры сыпятся. А теперь она, как курица, сидящая на яйцах.

Джейк почти беззубо улыбнулся:

– А она и есть курица, высиживающая своего… цыпленка.

***

Январь 1851 года стоял очень холодный и случались такие дни, когда Люпита не выпускала Морган из дома на прогулку. Но Морган с таким же удовольствием оставалась дома и сидела у огня, непрестанно жуя.

Ребенок все чаще шевелился. Морган поглаживала огромный живот, радуясь каждому толчку. Она никогда не задумывалась о самих родах и как все сойдет, только представляла себе, как будет держать на руках свою девочку.

На девятом месяце Морган отказалась от прогулок. Она уже не могла шить, так распухли руки, а ноги не влезали в старые, растоптанные туфли.