Бешеный прапощимк части 1-9 - Дмитрий Зурков

Первые аккорды Анатоль встретил снисходительно и с одобрением, мол, признанный маэстро прослушивает начинающего музыканта. Услышав первые строчки Анатоль удивленно и немного даже ревниво смотрит на меня, мол, почему не слышал до сих пор этой песни, потом, внимает, улыбаясь, даже пытается аккомпанировать, барабаня пальцами по столу, за которым сидит. Вот, что хорошая музыка с человеком делает!..

  Руки — на затворе, голова в тоске,  А душа уже взлетела, вроде,  Для чего мы пишем кровью на песке?  Наши письма не нужны природе.  Спите себе, братцы, все придет опять.  Новые родятся командиры,  Новые солдаты будут получать  Вечные казенные квартиры.  Спите себе, братцы, все вернется вновь,  Все должно в природе повториться,  И слова, и пули, и любовь, и кровь,  Времени не будет помириться.

Дольский едва дождался, пока закончу песню:

— Денис Анатольевич, откуда этот шедевр? Никогда не слышал ничего подобного! Не откажите в любезности, потом напишите мне текст и напойте мотив! Очень Вас прошу!

— Конечно, Анатолий Иванович, всенепременно! — Ага, сейчас тебе не до песен будет. Смотрю на Бойко, он еще раз кивает, подтверждая свои предыдущие слова. Ну, что ж, господин капитан, насколько я его узнал, ничего просто так не делает. «Клиент» созрел, то бишь, настроился. Хорошо, что теперь петь будем? Какую-нибудь белогвардейскую из репертуара Жанны Бичевской?..

 … Все теперь против нас, будто мы креста не носили!  Словно аспиды мы бусурманской крови!  Даже места нам нет в ошалевшей от горя России!  И Господь нас не слышит, — зови, не зови!

Дольский, поначалу настроенный на аналогичную песню, вцепился руками в столешницу и впился в меня горящими глазами. Ну да, это — как вместо марша Мендельсона услышать похоронный… Бойко неотрывно смотрит на меня…

  Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиду,  Ждем холопскую пулю пониже петлиц!  Вот уж год, как Тобольск отзвонил по Царю панихиду!  И предали анафеме души убийц!..

— Что?!!.. Панихиду?!!.. — Анатоль вскакивает с места, стул отлетает к стене, кулаки сжаты аж до посинения.

— Анатолий Иванович!!! Возьми себя в руки! — Капитан чуть ли не силой усаживает Дольского на поднятый стул. — Дослушай до конца, потом поговорим!

 … Им не Бог и не Царь, им не боль и не совесть!  Все им тюрьмы долой, да пожар до небес!  И судьба нам читать эту страшную повесть  В воспаленных глазах матерей, да невест.  И глядят нам вослед они долго в безмолвном укоре,  Как покинутый дом на дорогу из тьмы.  Отступать дальше некуда, сзади Японское море.  Здесь кончается наша Россия и мы.  В красном Питере кружится, бесится белая вьюга,  Белый иней на стенах московских церквей!  В сером небе ни радости нет, ни испуга,  Только скорбь Божьей Матери по России моей…

Что это?! О ком эта песня?! — Дольский, будто задыхаясь, рвет воротник кителя так, что пуговица чудом остается на месте, затем снова вскакивает со стула. — Вашу мать!!!.. Японское море!.. Про кого ты пел, Денис?!

Валерий Антонович наливает полный стакан, силой впихивает ему в руку.

— Выпей! — Фраза звучит как приказ. Капитан дожидается, пока водка не исчезнет в поручике, закуривает, предлагает нам сделать то же самое. — Сейчас разговаривать будем!

— Господа, объяснитесь! Что все это значит?

— А это значит, поручик Дольский, что сейчас будет серьезный разговор. Так что приведи мысли и чувства в порядок и выслушай подпоручика Гурова. Он тебе расскажет невероятную историю.

Ну, что ж, начинаем по новой. Я, блин, скоро свою исповедь на бумаге напишу и издам крупным тиражом, чтобы язык не мозолить.

— Я — Журов Денис Анатольевич, 1977-го года рождения. Старший лейтенант Военно-Космических Сил Российской Федерации…

По ходу моего рассказа Анатоль быстро протрезвел но и немного успокоился, только дрожащая в руке папироса выдавала его взвинченное состояние. Когда я закончил свою, очень краткую, историю, он затянулся аж до гильзы, смял окурок в пепельнице, очень внимательно посмотрел сначала на Бойко, потом — на меня.

— Судя по серьезному выражению лица Валерия Антоновича — это не розыгрыш… Значит — правда. Я, признаться, задумывался иногда над Вашим, Денис Анатольевич, поведением. Но относил все странности за счет особенностей характера и контузии. М-да-с… Картину Вы описали ужасную… Неужели Россия-матушка до такого докатиться может? Не могу поверить. Точнее, верю, но принять не могу… И что теперь прикажете делать?

Анатоль потянулся за очередной папиросой, Валерий Антонович подошел к двери, открыв ее, осмотрел коридор. Затем вернулся на свое место.

— Анатоль, ты вправе задавать любые вопросы. Но сначала подумай, хочешь ли ты услышать ответы на них прямо сейчас. И еще, я слышу эту историю не впервые, но до конца поверил только сейчас. Можно выдумать легенду, подтасовать факты, но придумать песни — это невозможно для одного человека.

— Да, черт возьми, у меня очень много вопросов к Денису… Анатольевичу!.. Вы назвали эту песню белоэмигрантской… Белое движение — это, по-Вашему, стремление Российского офицерского корпуса восстановить статус-кво в стране… Если Вы — посланник… Посланец…

— Попаданец, блин!

— Да… попаданец из будущего, то должны знать и какие-то песни этих… как их… большевиков! Можете исполнить?

— Да пожалуйста! — срочно вспоминаем «Собачье сердце», и куплеты Шарикова:

  Эх, яблочко  Да с голубикою,  Подходи, буржуй,  Глазик выколю!  Глазик выколю,  Другой останется,  Чтоб видал, г…но,  Кому кланяться!

… Нравится? Ага, аж желваки по скулам гуляют… А есть и другое…

  Белая армия, черный барон  Снова готовят нам царский трон!  Но от тайги до британских морей  Красная армия всех сильней…

… А есть еще их гимн, называется — «Интернационал»:

  Вставай, проклятьем заклеймённый,  Весь мир голодных и рабов!  Кипит наш разум возмущённый  И в смертный бой вести готов.  Никто не даст нам избавленья:  Ни бог, ни царь и ни герой.  Добьёмся мы освобожденья  Своею собственной рукой…

— Гимн рабов!..

— Если так рассуждать, Анатолий Иванович, то перед Вами — правнук тех рабов. И что, чем я отличаюсь от других? Может, Вы укажите мне, как рабу и быдлу, мое место?..

Дольский замирает с открытым ртом. Вот так! Клин клином вышибают. А то что-то он слишком эмоционален. Пусть охолонет.

— Анатоль, прекрати истерить! То, что ты — потомственный дворянин и кадровый офицер, не дает тебе права так себя вести! — Валерий Антонович вновь усаживает поручика на место и наливает еще один стакан «успокоительного». Потом поворачивается ко мне. — Денис Анатольевич, Вы к нам не присоединитесь?..

Следующий день был богат на события. Три из них были приятными. Во-первых, как и обещал, съездил в 53-й Сибирский полк к Семену и его артели. Приказ из штаба армии и отеческое наставление полкового священника отца Федора, которому до этого передал письмо от благочинного отца Александра, сделали свое дело. Пятеро сибиряков теперь у меня — снайперское отделение. Правда, ствол с оптикой только один, но это — пока. Зато есть еще «глухой» штуцер Жирардини, который уже привели в боевое состояние и даже пристреляли.

Во-вторых, «племяшка» Ганна принята на военную службу в качестве вольнонаемного нестроевого кашевара пограничной сотни. С принятием присяги, зачислением в штат, выдачей обмундирования и головной болью — как её научить разговаривать нормальным армейским языком. Пока что вместо «Так точно» и «Никак нет» — одни «Ага» и «Не-а». Федора, что ли, попросить? Я эту сладкую парочку частенько по вечерам вместе вижу. Вот пусть заодно он будущую жену и поучит. Еще одна проблема заключалась в опасности для всех заработать косоглазие после того, как девушка переоделась в гимнастерку и галифе с обмотками. Переоделась, правда, с трудом — стеснялась одеть на себя штаны. Только отеческое внушение отца Александра и помогло. В том смысле, что если уж воинство от Постов освобождается в войну, то одинаковую форму носить сам Господь велел. А я сам себя ловил на том, что как только вижу стройную фигурку в форме, непроизвольно вспоминается знаменитое Кутузовское «Корнет, вы — женщина?» в исполнении Ильинского.

В-третьих, прибыли обещанные вольноопределяющиеся из студентов. Два горняка и один химик. Они сейчас устраиваются в казарме и, надеюсь, знакомятся с остальными. А я пока следую на беседу к начальству, о которой договорились вчера вечером. Дольский под конец «концерта» почти успокоился и стал вполне адекватным. А Валерий Антонович в приказном порядке попросил нас сегодня к шести вечера прибыть для важного разговора. Вот и тороплюсь, чтобы не опоздать.