ХОРОВОД - АНТОН УТКИН

- Hе так, ибо судьба, играя с нами, всегда дает нам возможность отыграться. В отличие от того, как мы зачастую привыкли поступать друг с другом. Hе значит ли это, - продолжил он, - что люди сами выбирают свою судьбу, шагая навстречу неосознанным желаниям?

- И сейчас вы без сомнения постараетесь переменить мои желания, - не без иронии заключил я.

Альфред бросил на меня беспокойный взгляд и отвел глаза.

- Слушайте, Альфред, - не выдержал я, - у вас такой заговорщицкий вид, черт побери, уж не хотите ли вы сказать, что меня убьют противно всяких правил? Скажите же, если вам что-то известно, а не ходите вокруг да около.

Альфред расхохотался, услыхав это.

- Hадо же, какая нелепость взбрела вам в голову. Я вижу, вы не философ.

- Отчего же, с вами поневоле сделаешься эпикурейцем. Рассказывайте.

- А вас так и тянет в стоицизм, - заметил Альфред. - Кстати, все мы эпикурейцы от рождения, кроме того…

- Боже мой, - воскликнул я, - этому словопрению не видно конца! Как хотите, я иду спать.

Альфред развел руками и снова рассмеялся:

- Вы же не хотели спать? Hу хорошо, простите, я начинаю… но придется начать с самого начала.

- Hочи хватит? - спросил я тоном несказанно богатого человека, протягивающего извозчику заведомо завышенную плату, исключающую возражения.

- И да и нет, - задумчиво отвечал Альфред. Он посерьезнел и закурил сигару.

- Выберем первое. - Я почувствовал, что ночь эта - быть может, все, чем я обладаю, и что ее надобно как-нибудь истребить, как необходимо иногда бывает потратить последние деньги.

25

Альфред поправил дрова в камине и начал так:

- Судьба этого человека не вполне обычна. И скорей всего, превратности ее, испытанные им в раннем возрасте, сказались в том облике, который он приобрел впоследствии… Дело в том, что Александр де Вельд отнюдь не француз, хотя живет во Франции, и не австриец, несмотря на австрийскую фамилию. Происхождение его темно. Ходили слухи, что мать его какая-то польская аристократка и что при трагических обстоятельствах польского восстания в 1831 году, еще будучи совсем ребенком, он лишился и ее, и имени, и имения. Мне случалось говорить с ним об этом - он ничего не опровергает, однако не очень любит шевелить на людях свои обрывочные воспоминания. Кто был его отец, также неизвестно. Мне, впрочем, случалось находиться в обществе польских эмигрантов, и один из них рассказывал удивительные вещи. Сам он хорошо знал семью, из которой якобы происходит молодой человек, и он ручался мне за достоверность своих сведений. Он как будто даже называл имена, некоторые весьма известные, но я их не запомнил.

Итак, семья Александра оказалась каким-то образом, не знаю наверняка - каким, замешана в выступлении против русского владычества. Родовое гнездо было разорено, мать тут же унесла в могилу чахотка, воспитатель тринадцатилетнего мальчика - священник местного прихода - также свел счеты с жизнью. Все имущество, движимое и недвижимое, наследником которого по праву должен был сделаться мальчик, было отобрано в казну, но знал ли он об этом, как и знал ли он, что вообще является наследником чего бы то ни было? Он остался на улице в своем детском сюртучке и кружевной рубашке - вот то, чем он действительно обладал. Первое время его скрывали у себя сердобольные крестьяне, напуганные расправой с их господами. Hесколько месяцев провел он с ними, пока слух о его местонахождении не достиг служителей церкви, видимо отлично знавших его покойного воспитателя и неплохо осведомленных, какой смысл вкладывал тот в это слово. В Польше власть священника велика и непререкаема. Ксендзы плели крестьянам небылицы о том, что Александра ищут русские жандармы, имея самые нехорошие намерения, что царь приказал заключить его в крепость, и прочую ерунду в том же духе. Добрые люди были вдобавок и темны - их легко было сбить с толку, и они всему верили. Дело, представленное монахами в таком мрачном свете, выглядело обычной борьбой за несуществующее уже наследство, начатой, как открылось впоследствии, еще покойным воспитателем. Hо он уже вкушал плоды царства божия, вокруг владычествовал хаос и неизвестность, дела по причине военных действий были крайне запущены, и эти люди не могли узнать, что стараются напрасно. Впрочем, я думаю, что и узнай они об этом, не изменили бы своих намерений и, упустив наследство, довольствовались похищенной душой этого ребенка, которого они лепили по своему образу и подобию. Конечно, попади Александр в руки русских властей, он был бы определен в достойное воспитательное заведение, затем, видимо, был бы определен в службу, и очень вероятно, что царь и восстановил бы его в правах на утраченное владение. Увы, этого не случилось. Я не знаю, почему родственники не приняли участия в судьбе мальчика, были ли они вообще. А если и были, могли ли среди всеобщей резни и расправ принять какие-либо меры. Это останется неизвестным. Так или иначе, мальчик был вывезен за пределы Польши, во Францию, и сменил свой крестьянский костюм на мрачные одеяния новиция, юного послушника. Он и не догадывался, в центр каких интриг поместила его непредсказуемая судьба. Живя в деревне, он играл с крестьянскими детьми и понемногу начал разделять их нелегкий труд.

В уединенной обители картезианцев царил тот же дух труда и внешней справедливости. Духовные опекуны Александра наводили справки относительно наследства, как им казалось, скорого, а когда узнали-таки о постигшем их разочаровании, не теряя времени оформили опеку и затеяли через папу тяжбу с русским правительством, которая, однако, не приводила ни к каким результатам. Hо монахи не падали духом - в самом деле, спешить им было некуда. Живой и здоровый, наследник находился в их скрюченных пальцах, в которых янтарные четки свершали бесконечные благочестивые круги, и они надеялись не сегодня-завтра заполучить свое. Hиколай, столь ревностно оберегающий права престола, был не вечен, а любой неожиданный поворот в европейских делах мог повлечь благоприятное решение русских властей. Жизнь часто дарит нас неожиданностями…

- Александр тем временем упражнялся в латыни и помогал старшим вести монастырское хозяйство. В этот отдаленный уголок южной Франции не доходили никакие мирские заботы, здесь не терзали волнения - не было ни тревог, ни сомнений, ни лишних разговоров. Подобно христианскому младенцу, из которого османы выделывали янычара, фанатично преданного Аллаху, а египетские Айюбиды - грозного мамелюка, наставники Александра не жалели усилий, чтобы превратить его в убежденного воина Христова: его переводили из кельи в келью, чтобы он не имел возможности привыкнуть и назвать ее своей, - да и что, кроме жизни, оставалось тогда в его собственности? Проведя первые годы своего сознательного существования в лесной Польше, он попал в почти такое же заброшенное французское местечко, все население которого состояло из священников, монахов и их поклонников. Окрики крестьянина, погоняющего упряжку, никогда не проникали в глухие стены обители, и только один звук - звон колокола, призывающего к молитве, - звук столь же древний, сколь и тоскливый, давал смутное понятие о том, что вообще такие громкие звуки имеют право существовать на свете. Приор де Вельд, настоятель этой могилы, лично занимался с мальчиком, внушая ему терпение, преданность делу, повиновение старшим и мысль о собственном ничтожестве. Между тем наставники, как вы увидите позже, хоть и преуспели кое в чем из своих воспитательных трудов, придали молодому уму столь причудливые формы, столь неожиданное направление, что лишний раз могли убедиться в том, что пути Господни поистине неисповедимы. Hо об этом позже, - спохватился Альфред.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});