Экземпляр (СИ) - Купор Юлия

Все замолчали на краткий миг, словно ожидая, что сейчас мироздание взбесится и начнет пулять в бедную Юльку свои смертоносные дротики, а Костя еще подивился столь глубоким познаниям Марты в области поэзии и предположил, что она, вероятно, готовила в школе реферат на эту тему, а что касается статей наподобие «100 самых глупых смертей от ручной бензопилы», то он и сам их иногда почитывал. Но ничего смертельного, слава богам, в этот ласковый вечер не происходило: за окном зажигались фонари, не газовые, а вполне земные, электрические, их молочно-белый свет проникал в библиотеку через тюлевые занавески, эти занавески вряд ли планировали уподобиться злосчастному шарфу и кого-то задушить, и все было спокойно и размеренно. Но Костя засобирался домой.

— Да посиди еще! — в один голос воскликнули девчонки.

— Нет, не могу. Меня дома ждут.

Правда, в прихожей он возился непростительно долго. Долго обувался, долго нашаривал в потемках пальто, отчего-то не решаясь включить свет. Вообще, он так и не понял, где тут выключатель. А Женька смотрел на него сверху вниз, смотрел, как он, согнувшись, без ложечки натягивает ботинки, смотрел и ничего не говорил.

— А может, останешься?

— Не, — Костя наконец-то поднялся и какое-то время постоял, наблюдая за тем, как перед глазами мелькают серебристые искорки.

— Жаль.

— Да ладно, — Костя поправил воротник пальто. — У тебя же там явно оргия намечается. Не хочу мешать.

— Ой, ну какая оргия, — в скорбной темноте прихожей Женьку почти не было видно. — Какая оргия, о чем ты. Так, обыкновенный тройничок.

— Жень. Векслер, Рингтеатр, актерство это его… Как люди-то к нему попадают? Как ты попал, я вроде понял. Девчонки, Ника с Ясминой, блондин и усач, свита его. Но… почему именно они? И почему ты? Ну я, типа, убийца, хорошо. А… все?

— А мы все ненормальные, Кость. Чокнутые. Убийцы и самоубийцы, несчастные жертвы, трагически погибшие — он любит, чтобы был надрыв. Таких людей, разбитых, покалеченных и проклятых, он и привечает. Понял?

«Возможно, когда-нибудь, — подумалось Косте, — и пойму. Возможно, когда-нибудь, но, скорее всего, никогда».

— Ну я пошел, — ответил Костя. Прощание определенно затянулось. — Прости меня за все.

— Я-то простил. Теперь очередь за тобой.

Женькины слова повисли в темном воздухе на мгновение и пропали, растворившись без остатка.

11

Ойген Мотль, Рингтеатр, Роберт Векслер и его свита — ну вас, ну вас всех, достали со своей чертовщиной, дайте отдохнуть, хоть вечер провести без нечистой силы. Тепло домашнего очага, ужин на двоих, потом можно киношку посмотреть — все как у людей, все как у людей, пускай за окнами октябрь, в квартире на Фестивальной, 2 будет тепло и спокойно.

Костя припарковал машину, постоял, покурил возле подъезда, наблюдая за нехитрой человеческой жизнью. Мимо — очевидно, они спешили в «Дикси» — прошуршали две мамаши с колясками, у одной из них еще была белая собачка, как на упаковке корма «Цезарь», потом они ушли и мимо Кости прошел солидный дядька в пальто, Демьянов была его фамилия, он жил с женой и маленьким сынишкой в квартире на девятом этаже, вроде они недавно ремонт сделали. Машины подъезжали и уезжали; кругом происходило что-то интересное. Костя докурил, выбросил в урну бычок и зашел в подъезд. На душе (или что там вместо нее) было тепло.

В лифте поменяли зеркало. Прежнее было мутным и грязным, новое же сверкало амальгамой, как стихотворение Бродского. В голове крутились какие-то строчки из песен, перемежаясь с мыслями о веселом междусобойчике у герра Мотля. Какое-то безумие происходит в квартире на Карла Маркса, ну и черт с ним. Подумаешь, Женька стал заправским буржуем — человек заслужил, человек два раза умирал. Зато каким бойким стал — правду говорят: то, что нас не убивает… и даже то, что нас убивает… кто это сказал, Ницше, кажется? Или Егор Летов?

В квартире было до непривычного тихо и пусто. А где госпожа Григорьева, а? Спит? Да вряд ли спит. Кажется, ее нету. Совсем нету.

Костя привычным жестом повесил куртку на крючок, разулся и зашел на кухню. Никого. Щелкнул выключателем, осветив пространство ярким электрическим светом. По-прежнему было панически тихо. Диана опять у Муравьева, решил Костя. Сейчас вернется домой радостная и объявит о своем выздоровлении. И о том, что психиатр наконец-то снял многолетний диагноз, что висел, как ярмо, на хрупких Дианиных плечах.

Настенные часы показывали 20:00. Поздновато, конечно, для Муравьева. Но мысль о том, что Диана может быть у кого-то, кроме психиатра, была невозможна — за время болезни круг общения Дианы сузился до микроскопических размеров.

Костя открыл холодильник. Круглая лампочка моргнула на него нездоровым холодным светом. В холодильнике обнаружилась банка дешевого светлого пива. Костя, которому в принципе не хотелось сегодня пить, все-таки достал с полки запотевшую банку и поставил перед собой на стол — все равно скучать. Он вынул из кармана мобильник, пачку сигарет, пару ненужных чеков, которые тут же полетели в мусорное ведро, включил телевизор и только потом сел за стол и открыл пиво.

И в этот момент, словно дождавшись команды, телефон издал коротенькое «дзинь» — пришло сообщение. Костя открыл серо-зеленый мессенджер и прочитал сообщение от Дианы:

Костя, привет!

Сегодня не приду:((

Костя вздохнул (может, все-таки с родителями помирилась?) и хотел было уже положить телефон на стол, но тут пришло новое сообщение — не успел его прочитать, потому что сообщение удалилось мгновенно. Следующее сообщение пришло только через пару минут. Костя знал это точно, потому что неотрывно смотрел на дисплей и видел, как меняются цифры.

Прости

Это «прости» было без смайликов и скобочек. Оно вспухло на экране созвездием ярких пикселей, черных на зеленом, и мгновенно испортило приподнятое Костино настроение. «Прости»? Через несколько мгновений пришло более длинное послание:

Прости, но я от тебя ухожу.

Понимаю, что стоило бы тебя дождаться, но это было выше моих сил.

Я не хочу ничего объяснять.

Да, я была вчера у Муравьева. Он сказал, что я полностью выздоровела. Да я и сама это чувствую.

Я не хочу больше с тобой жить.

Костя только начал писать ответное сообщение, хотя проще было бы позвонить, как пришло еще одно сообщение:

Жизнь у нас одна. С тобой я потеряла десять лет. Не хочу больше терять ни секунды.

И вот эта последняя фраза — лучше б она ее вообще не писала. Эта фраза показалась Косте какой-то банальной дешевкой, которую обычно пишут в качестве статусов для соцсетей. Она бы еще цитату из Коэльо написала, невесело подумалось Косте. И тут он понял, что, прицепившись к форме, он начисто забыл о содержании. «Я от тебя ухожу». Костя набрал номер Дианы. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. The subscriber unit is switched off or is outside the coverage area».

Попытался написать ответное сообщение — сообщение не отправилось. Одна галочка. Если бы отправилось — стало бы две, так, кажется. И тут Костя понял, что случилось. Это понимание свалилось на него, как лавина в горах, мгновенно и неотвратимо. «У меня, походу, совсем не осталось чувства юмора, — озадаченно подумал он. — Вот вообще ни на грош». И тут произошло буквально следующее — Костя готов был поклясться, что ноги сами понесли его к холодильнику, а оттуда на него с полки вспрыгнула банка «Хугардена». Вполне возможно, что так оно и было. «Она же меня разыгрывает, — подумал Костя, сделав первый глоток, — боже, а шутки-то у нее всегда были на грани. Что ж, не поддаемся. Ждем, что она придумает дальше». И сердце, вместо того чтобы провалиться в тартарары (плавали, знаем!), внезапно упорхнуло жар-птицей высоко в небеса. Это просто розыгрыш. Не очень смешной, если честно, но Диану Анатольевну можно понять — она ведь словно пробудилась от десятилетнего сна, а все ли из нас, положа руку на сердце, адекватно себя ведут после пробуждения? Банка пива закончилась как-то внезапно, буквально в три глотка.